Александр Марин – заслуженный артист России, режиссер с мировым именем, ученик Олега Табакова и один из основателей театра под рук. О. Табакова – в последнее время приезжает в Монреаль только в отпуск. В разные годы на многих сценах Монреаля шли его спектакли. Из последних — «Васса», «В ожидании варваров» и «Вишневый сад». А из недавних, поставленных на сцене московского театра, известного в народе как «Табакерка» — «Эмма» по роману Гюстава Флобера «Мадам Бовари».Я воспользовалась Сашиным приездом, чтобы встретиться с ним для интервью. Мы беседовали за круглым столом – на уютной кухне у Саши дома. И разговор пошел о кухне. Творческой.
— Саша, мне еще, к сожалению, не довелось посмотреть твою «Эмму». Но по 20-минутному фильму об этом спектакле складывается впечатление, что есть какая-то особая символика в том, что героиня, сняв туфли, все время кладет их на кровать. За этим действительно что-то стоит?
— Все время? Я не видел этого фильма. Скажу, что в спектакле только два момента, в которых она это делает. Это не является чем-то ключевым, а скорее технической необходимостью. В какой-то момент кровать вместе с Эммой уезжает со сцены, и ей нельзя было забыть туфли…
— Ну, вот, лучше, конечно, посмотреть весь спектакль, а не судить по отрывкам! А то у меня уже выстроилась некая концепция: мол, для Эммы кровать – это улица, коли она на нее туфли кладет!
— К тому моменту, когда она кладет их на кровать второй раз, можно и так трактовать. Этот фильм, очевидно, рекламный ролик, снятый для прессы. Мне не очень нравится подобного рода продукция. Она делается быстро, на первых прогонах. К сожалению, у меня самого нет времени ей заниматься: идут другие работы…
— Какие?
— Сейчас делаю «Три сестры»! Премьера назначена на 13 октября. А здесь, в отпуске, надо доделать разные дела, решить вопросы быта. Я хочу побыстрее все это закончить, чтобы потом было больше времени для работы.
— Саша, а что тебе нужно для того, чтобы работать? Или так: что такое для тебя комфортные условия для работы?
— Понимаешь, комфорт создает окружение, те люди, с которыми ты работаешь.
В этот момент к нашей беседе присоединяется супруга режиссера – актриса Мария Монахова, которая, смеясь, отвечает за Сашу: «Прекрасная жена!»
Саша поддерживает ее:
— Это тоже, конечно!
Маша: Без меня он страдает!
Саша: Умираю! (смеется). Комфорт создают люди.
Я не отношусь к таким режиссерам, которые выполняют некий свод правил: определяют, о чем та или иная пьеса, как ее строить…
— Если это режиссер в том понимании слова, которое в него вкладывают , тогда чем он отличается от токаря, который выполняет определенный набор правил для вытачивания детали?
— Ну да, да… Для меня все равно самое главное – с кем ты работаешь. И если этот период жизни ты проживаешь с некоторыми людьми и он для тебя является именно периодом жизни, а не работы над пьесой, тогда весь смысл в этом. Это для меня часть жизни. Это не является только работой. А когда это превращается в обязанность: ты должен выпустить спектакль… Уже, слава Богу, я этим не занимаюсь. Этого в моей жизни уже нет.
— Ты говоришь: «Слава Богу, не занимаюсь», имея в виду, что раньше приходилось так делать?
— Ты понимаешь: не то, чтобы приходилось. Были какие-то не совсем комфортные условия. Тебе, например, не нравится этот актер, а ты ничего не можешь сделать: надо с ним работать. Сейчас такого нет. Сейчас всех артистов, которые работают в моих постановках, – и здесь, и там, в Москве, – я сам назначаю. Могут быть какие-то прения с художественным руководством, но мы приходим к общему знаменателю и находим тех людей, которые удовлетворяли бы всех. Плюс инфраструктура. Это второе условие – очень важное в работе. Ее отсутствие убивает. Наш театр Deuxiеme Rеalitе существовал в Монреале в отсутствии инфраструктуры как таковой: помещения, где можно репетировать, собираться, чтобы можно было что-то попробовать, от чего-то отказаться. Это все убивающие вещи, с которыми ты не в силах бороться. Ну, хорошо: год, два, три ты можешь мыкаться по каким-то домам культуры, ходить репетировать за 18 долларов в час…
Маша: А здесь дома мы сколько репетировали!
— Ты понимаешь, что у тебя нет денег, чтобы платить за возможность нормально репетировать. Как правило, ты за все платишь из своего кармана, и когда уже ты намыкался с этим, это становится невыносимо. Все! Это невыносимо: опять куда-то идти в какой-то ДК, просить… В театре — в нормальном смысле этого слова — замечательная инфраструктура. Там есть репетиционный зал. Там тебе поставят все, что тебе нужно. Ты по ходу заказываешь себе реквизит, который появляется у тебя чуть ли не на следующий день. Понятно, что есть бюджетные ограничения, но ты же не будешь требовать вещи, которые стоят миллионы. Ведь мы все занимаемся нормальным театром! Это вторая очень важная часть комфорта, необходимая любому художнику. Плюс я уже пятый спектакль оформляю сам как художник…
— Саша, а в «Эмме» и как сценарист, и даже поэт песен (музыку к которым написал ваш сын Митя Марин).
— Да, совершенно верно. Это лирические монологи героини…
— А вообще ты пишешь стихи?
— Да.
Маша: У него много стихов. А сколько у него пьес написано!
— Может, надо уже опубликовать?
— Внуки вырастут – они займутся этим! (смеется) Это не является приоритетом. А внуки, если им будет интересно, пороются в тетрадках… Все есть…
— Стихи для «Эммы» рождались легко? Ведь ты писал их для любимой женщины, как сам ты говорил во всех интервью о своей героине.
— Некоторые — очень легко, а некоторые, например, первый ее монолог «У меня есть муж…» — очень тяжело. Я его раз 40 переписывал. Я никак не мог найти эту женскую благодать: когда женщина выходит замуж, как она счастлива. Это было очень сложно! Все время тянуло на негатив, пока что-то не произошло, и наконец все получилось. И музыку Митя записал замечательную, такую запоминающуюся, хитовую, я бы даже сказал.
— Саша, ты мастер новых концовок в спектаклях. Любишь вывести своих героев в новый мир, создать им другие условия. И Эмма у тебя попадает в придуманный ею город. Действительно только влюбленный человек может создать такие условия для любимой!
Тут наша беседа приобретает черты действительно застольной. На столе появляется сваренный Сашей кофе. Вместе с Машей они предлагают мне попробовать сырники, при этом Маша замечает, что супруг их очень любит.
— Саша, ты любишь сырники?
— Да, но только Машины. Такие как у Маши, никто больше не делает!
(Сырники, действительно, то, что надо. Тают во рту!)
— Когда-то давным-давно, когда приезжала в Монреаль Чурикова, я ее спросила, готовит ли она, на что актриса ответила, что очень любит сырники. Это что, такое театральное блюдо?
Маша: Нет, Саша просто любит.
— А что еще он любит?
— Супы Маша делает очень вкусные.
— А сам ты готовишь?
— Нет, не готовлю. Я могу пожарить яичницу. С помидорами, могу сделать с колбасой. Если припрет, я все могу сделать. Но не особо люблю.
Маша: Он любит кушать!
— Этого не скажешь! Саша, давай вернемся ко времени творения. Ты что-то смотришь, читаешь в это время? Есть художники, творцы, которым ничего не надо, они от всего отрешаются, а есть такие, кто изо дня в день слушает что-то одно, какую-то одну музыку.
-Ты понимаешь, я не из тех людей, кто любит монастырь, кто целиком уходит в работу, бросает все. У меня так не получается, и органически это не мое. Когда начинаешь работать, над той же Бовари, например, то читаешь. Конечно, я читал и перечитывал роман, потом я его для себя сокращал. Потом я думал, как написать эту сцену. Потом я смотрел картины. Живопись меня очень сильно вдохновляет.
— Какая?
— Сальвадор Дали, Магритт. Очень сильная подпитка бывает от эпохи Возрождения. Как это ни странно, начинаешь смотреть Боттичелли, те или иные детали картины, и рано или поздно это где-то в спектакле вылезает. Поиск гармонии – очень сложный процесс. Сейчас особенно!
— Казалось бы, все стало легче: до всего можно дотянуться нажатием кнопки компьютера…
— Да, казалось бы… А вот чтобы люди гармонично существовали в пьесе — этого очень сложно вообще добиться. Ощущения течения времени, потока жизни, который должен быть настоящим – это все оттуда, из эпохи Возрождения. Особенно в последнее время – от Боттичелли. Вот сейчас работаю над пьесой «Три сестры» и вижу в ней связь с его работами. Хотя в пьесе — дикие драмы, дикие трагедии происходят с этими тремя девочками. Кошмарная пьеса – нелегкая! Именно то, что эти девочки понимают красоту, рождены для этой красоты – это и греет.
— Сейчас их мечта-призыв «В Москву, в Москву!» становится все актуальнее для людей, живущих в самых разных местах. Москва – необязательно реально существующий город, а некий образ недостижимости.
— Для них Москва — тоже образ. Для них она не является местом. Хотя они и родились в Москве. Родившись в раю, как им представлялось – они оттуда уехали девочками, младшей было 8 лет – и оказались в Перми (за тысячи километров от цивилизации, за Уралом, вне Европы). Для них образ Москвы стал гипертрофироваться, превращаться в какое-то подобие рая на земле, где есть счастье, есть та же гармония, есть возможность реализовать свои таланты и т.д. «В Москву!» – это как… Дело не в географическом названиии, это миф, который создается человеком, потому что мы никогда не удовлетворены: мы живем здесь – нам хочется в Москву, мы живем в Москве – нам хочется еще куда-то. Москвы как таковой нет, она мифологизирована, создана — что ли! — этими девочками. И мы сами — мы так создаем жизнь. Я начал свое приближение к «Трем сестрам», работая над пьесой Володина «Старшая сестра». Когда я прочитал ее, мне показалось, что они очень близки по теме. Я даже всем занятым в спектакле артистам посоветовал тогда прочитать «Три сестры», чтобы они понимали, что в этой пьесе написано. Там есть надежда, что что-то все-таки состоится. Без надежды человек гибнет, не существует, его нет! Лиши его этого, возможными станут и нарушения нравственных законов, и преступления и т.д.
— Вот тут я и задам вопрос: «В чем состоит сейчас задача русского театра?»
— Она не изменилась – осталась прежней. Театр остался кафедрой. Именно русский театр. Изменились социальные условия. Был период советский — очень яркий, кстати, когда театр выполнял и социально-политическую функцию, представлял движение российской (русской, советской!) мысли и помогал осознавать, что происходит и объединяться на этой почве людям, которые приходят в театр. Сейчас театр не может быть политизированным, хотя такого рода успешные спектакли еще есть в Москве. Но, на мой взгляд, это такая фикция.
— А почему не может быть политизированным?
— Потому что сейчас можно все. Сейчас нет запрета на высказывания своих политических и социальных взглядов. Ты можешь брать любую пьесу. Но мне кажется, что высказывая что-то такого рода, ты борешься с ветряными мельницами и создаешь некий бум. Давайте сделаем по этому поводу или по этому.
— Сейчас задачи стали более глобального масштаба?
— Природа человека – сейчас самое главное. Это пришло из греческого театра: главный фокус театра – это природа человека, что происходит с человеком. Все древнегреческие шедевры – они об этом.
— А своим «Трем сестрам» ты тоже готовишь свой финал?
— Да, думаю, что да. Там есть расширенные зоны существования. У нас в спектакле есть жена Вершинина, которой в пьесе нет. Но он о ней все время говорит. И таким образом она все время присутствует. Вообще у нас спектакль начинается с того, что девочки получают возможность уехать в Москву: собираются, пакуют чемоданы, садятся в поезд и едут в Москву. А потом оказывается, что все происходит только в воображении. Там есть зоны таких снов. Есть зона снов Ольги. Это такой персонаж, который не всегда подробно разбирают в театре, и редко можно увидеть достойную работу по этому образу. Это интересный персонаж, с большими взрывными возможностями.
— Возрастной состав твоих актеров – 30-35 лет?
— Да, я поэтому эту пьесу и взял, потому что увидел, что в театре выросло поколение 25-35 летних, и если им сейчас это не сыграть, то будет много упущено в развитии нашего театра, этого коллектива. Им необходимо это сделать. Как в свое время, у нас были поставлены «Две стрелы» и «Ревизор», когда каждый получил возможность что-то сделать и освоить не только этот материал, но и большую часть своей профессии. Нынешние актеры талантливы очень, но многие не реализованы. И вот эта работа, мне кажется, даст сразу им возможности «и мир посмотреть и себя показать». Это я образно сказал.
— А твои идеи полностью одобряются Олегом Павловичем?
— Пока одобряются, нельзя сказать, что полностью. Но он ко мне прислушивается. Он вообще такой человек, который не просто поддерживает своих учеников, но и дает им возможность открывать новые горизонты.
— Я так понимаю, что это вообще свойственно вашему театру. Я видела запись открытия сезона, когда собирается труппа, как приветствуются новые актеры…
— Это да! Там теперь есть еще колледж при театре, в этом году был первый выпуск. В колледже начинают учиться в 14 лет. Олег Павлович считает: чем раньше начнут, тем лучше. Опыт-то приходит с ролями.
— Саша, а что будет после «Трех сестер»? Наверняка есть уже планы.
— Да, конечно, потом будет «Буря» Шекспира. И еще выйдет «Нос». И на открытие новой сцены нашего театра в 2015 году подготовлю «В ожидании варваров».
— Все хочется посмотреть! А вообще, в ваш театр можно купить билеты?
— В наш – очень трудно! Все моментально раскупается.
— Удачи тебе! Можно желать удачи в театре?
— Почему нет, удача – хорошее слово. Спасибо.
Монреаль
