Продолжение. Начало в №899
— Что-то еще изменилось после того, как Вы вернулись из армии?
— Месяца через два Корогодский меня втянул в эту самую педагогику. Он взял меня за шкирку и сказал: будешь преподавать. Я вначале упирался, но у этого человека была какая-то невероятная интуиция. Он сказал: \»Ты должен\». И он был прав.А тогда я смог примириться с его мнением, только сказав самому себе: \»Хорошо, я буду переводить тебя на человеческий язык\». Совершенно потрясающий эксперимент. Мне — 22, студентам — 17-19, то есть я только что был на их месте.
— Получалось?
— Получалось, и они меня очень любили. Правда, у нас такой закон был: мы общались на \»Вы\» и по имени-отчеству. И потом — тоже. В течение этого времени, пока я преподавал, ставил спектакли, вел пятый этаж, я был — как бы это выразиться погромче — официальным наследником театра. Без меня не решался ни один вопрос в жизни театра, в принципе. При этом я никогда не просил ролей. К примеру, я репетирую спектакль как режиссер. Чаще всего. Я, может, и распределен что-то играть, но роли не репетирую. За 2 дня до премьеры мы понимаем, что вот этот персонаж — абсолютно провальный. Я срочно в него влезаю, чтобы спасать спектакль. Спектакль спасен. Но это не та роль, которая приносит успех.
— Когда же пришли успешные?
— А их практически не было.
— Ну, уж тут, простите, не поверю. Я читала восторженные отзывы о Вашем ТЮЗе, о Вас. О том, что лучшим подарком на день рожденья была переписанная от руки пьеса Бориса Голлера \»Вокруг площади\», где Вы играли главную роль: \»И ЭТО БЫЛО СЧАСТЬЕ!\». И ведь не ее одну!
— Они все были нормальные роли, хорошие роли. Ну, да, и главные — тоже. А \»Вокруг площади\» — автор настоял, чтобы играл я. Он написал дилогию о декабристах, которая открывается пьесой \»Сто братьев Бестужевых\». Я играл Михаила Палыча Романова. Голлер — писатель грандиозный. Я его очень люблю. Он снимает глянец со слов, уже затасканных, — \»дружба\», \»родина\»… Делает их живыми. \»Сто братьев Бестужевых\»- это две семьи: братья Романовы и братья Бестужевы. И имена у них одинаковые. А \»Вокруг площади\» — притча о младшем брате. Речь уже о Павле Бестужеве, самом младшем, который был арестован, потому что в дортуаре обнаружили \»Полярную звезду\» и решили, что это его журнал. Михаил арестовал — под горячую руку, а дальше уже ничего не мог сделать, чтобы вырвать Павла обратно. Хотел, но не мог. Это весь сюжет. Но Голлер писал вот тем языком, языком XIX века.
На фото:
Игорь Овадис в роли Князя Михаила Романова из спектакля \»Вокруг площади\» по пьесе Бориса Голлера
— И все же Вы переехали в Москву?
— Я познакомился с Ларой. Она уже 15 лет работала старшим консультантом в UNIMA, Международном союзе кукольных театров, и должна была ехать на Сицилию, на фестиваль кукольных театров, но Корогодский настоял, чтобы она поехала с ТЮЗом на гастроли во Францию. Народный артист Российской Федерации, профессор — ему не посмели отказать. А меня во Францию не пустили. Смешная была история. На октябрьские праздники все идут водку пить, а артисты — в театр. Я повесил у служебного хода кленовые листики, на которых написал: \»Октябрь уж наступил\». Пожарники настучали. За день до отъезда меня вызвали в КГБ и спросили, на кого наступил октябрь… Я был режиссером спектакля, занят в 5 ролях, и Лара все время слышала: \»Овадис — то, Овадис — се…\» Наконец она потребовала: \»Покажите мне этого Овадиса!\» Ей показали, и мы уехали в Москву.
— Корогодский Вас вот так запросто отпустил? В книге \»Возвращение\» читаю о Вас: \»Он уже долгие годы в Канаде. Был бы он в ТЮЗе, то, может быть, не дал бы захиреть театру. Во всяком случае, оказал бы сопротивление его \»спасителям\». Уверен, Игорь и в Канаде создал какой-нибудь театр на каком-то этаже, но обязательно на высоте\»
— Я до сих пор не все тут понимаю. Корогодскиго, например, страшно раздражало, что мои бывшие ученики постоянно паслись у меня в гримерке. Он устроил мне скандал, и я собрался подавать заявление. Собственно, я подавал его 25 тысяч раз. А тут подумал: вместо того, чтобы заявление подавать, мы лучше с этими артистами что-нибудь сделаем. И сделали ансамбль \»Дети капитана Врунгеля\». Он имел невероятный успех. Корогодский совал его всюду, где ТЮЗу нужно было прозвучать, и ненавидел страшно. Когда я уже из Москвы приехал в Ленинград по его просьбе сыграть в ансамбле — зал встал. Или вот я начал делать \»За двумя зайцами\». Тогда объявили конкурс к 60-летию советской власти, или что-то в этом роде, и театры судорожно искали, в чем бы таком отличиться. Корогодский решил, что спектакль будет играться на большой сцене, потому что где-то прочел, что перевел пьесу А.Н. Островский. Не знаю, может, на одре болезни и переводил. Но эта пьеса не может играться по-русски. Она по-русски не звучит. Вся прелесть там — в суржике, на котором они говорят. Я перевел ее с украинского на тот украинский, который понятен русскому уху, — чтобы оставить колорит, чтобы это осталось национальным. Когда мы на 5 этаже показывали мой вариант, он пришел смотреть. Один. То есть в зале сидит один человек, лицо такое, словно только что съел лимон. А потом он начал меня поучать: там где у меня белое — нужно сделать черное. Там, где черное, должно быть белое. Я передал все это артистам. Они сказали: \»А не пошел бы он…\»
— И не жалко?
— Жалко! У меня бешеное количество уже родившихся спектаклей, которые так и не живут. А одним из последних спектаклей в Москве был \»Подпоручик Киже\» Тынянова. Вообще, когда мне предложили работать у Леонида Хаита в Московском театре кукол, я два дня смеялся, но потом подумал, что это может быть интересно. И я очень благодарен тому, что в нем оказался, потому что полюбил кукол как идею. В принципе я задумывал с \»Киже\» спектакль театра одного актера, но, поскольку в советском театре всегда были большие труппы и не я начинал репетировать, а Хаит, и он уже заказал декорации, там было больше народу.
На фото:
Спектакль \»Кароль\» по пьесе Мрожека, в постановке Леонида Хаита. Москва
— Но идея была Ваша?
— Я давно хотел это сделать. Это, на мой взгляд, одно из лучших произведений в русской литературе. По нему много разного пробовали, были балет и фильм, но всегда это не работало. Это работает, когда звучит текст, потому что вся драматургия в этой казуистике, весь фокус в том, как из слов возникает кошмар. Сначала я рассказал Хаиту эту идею. Он заказал декорацию. Декорацию сделали плохо. Он хотел, чтобы там сымитировали павловский дворец. А вышло так, что это не тянет ни на какой Павловский дворец. И я понял одну простую вещь: это должен быть монолог. Не чтение рассказа, не литературный вечер, а монолог персонажа. Такого хранителя музея. И я решил, что это будут остатки той эпохи, которые опекает в подвале хранитель музея. Он рассказывает о том времени. Были 4 солдата зачем-то, для которых уже сшили костюмы. И еще один персонаж, которого я придумал. Как бы призрак поручика Синюхаева. Он там выпал из истории. Не умер, но из сюжета исчез. Он там спал, чесался, напевал какие-то песенки, такой сумасшедший человек с длинной бородой, который существует параллельно. Его как бы нет. Но он существует. Была игра с предметами эпохи. Там был грандиозный бюст Павла, знаменитый бюст Павла. Он лежал. Голова была отбита. Бюст отдельно, голова отдельно. Когда шел последний страшный монолог Павла при смерти, когда он уже не знает, кому верить, у меня была в руках его голова. В какой-то момент открывались глаза у этого бюста, они ходили. Там были красивые вещи, очень хотелось заснять. 3 года я искал видеокамеру. И так и не нашел.
Время было дикое. Люди читали газеты, а в театр уже не ходили. В кукольный театр — тем более. На Спартаковской появлялись какие-то странные личности с \»трех вокзалов\», которым нужно было где-то пересидеть между поездами. В зале сидели дебилы. Тынянов не писал сложных текстов, это не Хлебников. Но, чтобы понять произведение, нужно, как минимум, знать, что Екатерина Вторая — мать Павла Первого. А они этого не знали.
И в какой-то момент Ларочка говорит: \»У нас катастрофа. К нам приехали немцы из Западной Германии, кукольники, и по плану должны идти в ваш театр смотреть \»Щелкунчик\». Пускать их на это нельзя. Это не спектакль. Это полный кошмар. Сыграем Киже\». Я говорю: \»Ты с ума сошла\».
— А что за \»Щелкунчик\»?
— Был такой кукольный спектакль. Очень плохой. Шел уже 20 лет.
— У Хаита?
— Нет, Хаит унаследовал театр в 1980-м. Это было до него. Хаит поставил \»Каштанку \», потом \»Серенаду\» и \»Кароль\» Мрожека… В общем, я говорю: \» Ларочка, ты с ума сошла, Тынянов — это монолог на полтора часа на русском языке, какие западные немцы!\» Я пришел за 5 минут до начала, через переводчика объяснил им немножечко сюжет. Рассказал, хотя что там расскажешь за 5 минут, это и рассказывать нужно полтора часа. Надо видеть, как это развивается. И в ужасе я стал играть. Через 5 минут я забыл, что в зале сидят люди, которые по-русски ни бельмеса. Они все поняли. Они слушали как никто. Мы потом с ними говорили про это. Естественно, там было, кроме текста, много визуального. И это практически была мелодекламация, потому что весь спектакль игрался под музыку, и звукорежиссер, с которым я его делал, был моим партнером.
— Мне пришло в голову… Может, это существенно, что именно немцы? Есть какие-то вещи, которые совпадают.
— Наверное. Я все время пытаюсь сделать это здесь на французском. Самое смешное, что когда я сюда приехал и пошел в библиотеку искать, что здесь есть на французском, первое, что мне попалось, это \»Подпоручик Киже\».
— Переведено хорошо?
— Отвратительно. В том-то весь ужас. Не знаю, как по-английски, но по-французски это отвратительно.
— Вы сказали \»последний спектакль\»?..
— Нет. Не совсем. Последним был спектакль \»Пока все Окей!\» в постановке М. Левитина в театре \»Эрмитаж\». Лара уже подумывала об отъезде. А я нет, потому что куда я мог уехать с этой профессией? Она-то как раз могла, поскольку французский, поскольку во Франции, в Шарлевиль-Мезьере, где был центр Международного союза деятелей театра кукол, ее очень любили и ценили. Президент Союза предложил иммигрировать во Францию. Он сказал: \»Я тебе сделаю документы. Ты сможешь работать в Международном институте театра кукол. Приезжай\». Нет, мы не поехали, потому что Франция — это красиво, когда ты туда приезжаешь в гости. Но жить там… ты там остаешься иммигрантом, и внуки твои, и правнуки. Хотя Ларка там могла бы работать. Так получилось, что мы на это не пошли. Важно, что для меня история с немцами — это была история очень значимая.
Но были еще две значимые вещи. Первая — это в какой-то момент из Квебека в Москву приехали люди, которые хотели создать в Saguenay Международный кукольный фестиваль. Они 5 лет этого добивались. Им поначалу говорили: \»Что это за чушь собачья — кукольный театр в Saguenay?\» Но в конце концов сказали: \»Ладно, вот вам деньги, пригласите какую-нибудь иностранную труппу. Пускай они объездят весь Saguenay, La Baie и Chicoutimi, поиграют, а мы посмотрим, есть ли здесь зритель для этого дела\». Они приехали в Москву искать такую труппу. А поскольку они приехали по линии Международного кукольного союза, то сразу попали к Ларочке, и Ларочка с ними объездила огромное количество городов Советского Союза, и безо всякого ее давления (это я гарантирую) они выбрали спектакль \»Каштанка\», который поставил Леонид Абрамович Хаит. И мы поехали. Объездили весь Saguenay, был дикий успех, и они получили деньги под фестиваль. Как только они получили деньги, те, кто этот фестиваль запрещал, быстренько их отодвинули и стали сами руководить. К сожалению, фестиваль заглох потихоньку, они его пытаются сейчас реанимировать. Он был основан благодаря нашей труппе, этому спектаклю \»Каштанка\».
И благодаря тому, что мы здесь оказались, мы познакомились с городом Квебеком. В Монреале мы вообще были всего 2 часа. И один день в Квебеке. Остальное время мы были в Saguenay. И там у нас огромное количество друзей. Мы просто влюбились в эту страну, и, когда вопрос возник, куда эмигрировать, было понятно, что сюда. Мы вернулись в Москву. Это был момент, когда Горбачев довел Сахарова до могилы. И я понял, что в этом государстве не будет ничего. Я не думал, что будет так плохо, но что ничего не будет, я понял. Одновременно с этим меня посетила мысль, что дочка подрастает и ей надо будет пойти в школу. И тут я сказал, что только не в советскую. И вот это действительно была уже последняя капля.
На фото:
Монреаль. Август 90-го года
— Ехали как легальные иммигранты?
— Мы ехали в гости по приглашению нашего друга Ришара Бушара. Это совершенно уникальный человек. Он с помощью куклы лечит людей с психическими проблемами, в том числе с тенденцией к самоубийству. Мы взяли с собой чемоданчик с пляжными принадлежностями и сделали вид, что едем на время. Приехав в Монреаль, подключились к программе ХИАСа и ждали приглашения на интервью в Баффало. Нам разрешили ждать вызова здесь. И больше года мы жили в статусе визитеров, без права на работу, без медицинской страховки, без какой-либо финансовой помощи, с ребенком 3-х с половиной лет.
Монреаль
