В истории такое происходит сплошь и рядом: кто-то первым начинает новое дело на пустом месте, а за ним приходит доселе никому не известный «второй» и забирает себе все призы и пряники.
В 1971 году, когда Монреаля на кинофестивальном глобусе еще и в помине не было, двое энтузиастов, Клод Шамберлен и Димитрий Эйпидес, на свой страх и риск основали независимый Монреальский фестиваль нового кино (Festival du nouveau cinеma).В те времена еще любое авторское кино, в котором все зависело от фантазии режиссера, считалось «новым».
И жить бы фестивалю-поживать, но в 1977 году образовался Международный кинофестиваль, который не стал независимым, зато получился куда более традиционным и успешным. Теперь про Международный знают даже те, кто кино вообще не смотрит, а про «Нуво-синема» – в основном киноведы. Хотя и не сказать, чтобы его не посещали мировые знаменитости: Жан-Люк Годар, Педро Альмодовар, Джим Джармуш, Вим Вендерс и Дэвид Линч тому примеры.
В 2004 году вспыхнул бунт на корабле, причем даже не у матросов, а у капитанов. Директор «Нуво-синема» Даниэль Ланглуа покинул кресло и провозгласил свой собственный альтернативный фестиваль: New Montreal FilmFest. Но из этой затеи ничего путного не вышло, ибо зачем одному городу столько альтернативных кинофестивалей? В 2006 году New Montreal FilmFest закрылся, так, по сути, и не приоткрывшись. А его запоздалая попытка «подружиться» с МКФ, чтобы слиться с ним воедино и не пропасть, тоже потерпела фиаско: «нам и без вас хорошо», сказали в МКФ. Такое вот торжество независимости «по-квебекски».
А «Нуво-синема» – ничего, живет и здравствует, принимает по 160 тысяч зрителей в год и даже вручает престижные премии авторам короткометражных фильмов.
C 10 по 21 октября можно будет посетить показы 41-го Фестиваля нового кино в 10 кинозалах города.
С 11 по 27 октября Монреальский большой балет показывает постановку Иржи Килиана «Кагуя-химэ», что в переводе с японского значит «Принцесса, сиявшая в ночи».
Кому в детстве «Три медведя», кому – «Три поросенка». А японцы вырастают с «Такэтори моногатари», древнейшей народной сказкой, которую называют чуть ли не предвестницей фантастической литературы. Сказка, действительно, старая – X века. Суть в ней сводится вот к чему: жили-были дед да баба. Дед резал и собирал бамбук (отсюда его прозвище «Такэтори»). И вот в один прекрасный день он набрел на ствол бамбука с непривычным светом внутри. Распилив бамбук, он обнаружил там ребенка, размером с палец (тут мы неминуемо вспоминаем «Дюймовочку») и со светящимися волосами. Забрал и принес домой. Девочка рассказала, что прибыла с Луны, и не было никаких причин ей не верить.
Вырастили они ее с бабой как родную дочку, и обернулась лунная Дюймовочка красавицей писаной, какой доселе на японских островах в помине не было. Начали к ней приходить и свататься – пятеро принцев и сам император. Все они потерпели неудачу, включая императора: лунной принцессе это было как-то неинтересно, она ждала, когда ей можно будет покинуть Землю и вернуться на Луну. Император вконец потерял голову от любви, но вел себя вполне благопристойно. Поэтому принцесса, отправляясь домой на небо, оставила своим старикам подарок, а императору – письмо и эликсир бессмертия (по-японски «фудзи»).
Император письмо прочитал, а эликсира даже и не понюхал: к чему вечная жизнь без всякой надежды увидеть возлюбленную? Он тоже написал ей письмо и приказал сжечь его вместе с эликсиром на вершине самой высокой горы – чтобы дым дошел до Луны, чтобы Кагуя получила ответ.
С тех пор самая высокая гора называется Фудзи и дымится по сей день, пытаясь донести до неба слова императора; люди же взамен получили назидание о том, что красотой овладеть нельзя, ею можно только восхищаться. Оба послания до сих пор в пути…
Такой вот красивый сюжет. На мой взгляд, не хуже «Маленького принца». Да и «Фауста» Гете, если на то пошло.
На эту тему в Японии – бесчисленное количество книжек, фильмов, театральных постановок, мультфильмов, комиксов и видеоигр.
В 1984 году японский композитор Маки Исии создал сюиту «Кагуя-химэ» для традиционных японских барабанов и западных ударных инструментов. И тогда ее обнаружил художественный руководитель Театра нидерландского народного танца, чешский хореограф Иржи Килиан. Хоть и не любит Килиан сюжетные постановки, но элегантный символизм японской сказки так и просил сделать исключение.
Так родился одноактный балет «Кагуя-химэ», премьера которого состоялась в Гааге в 1988 году. В постановке, помимо танцоров, участвовал и японский ансамбль «гагаку» — исполнители японской придворной церемониальной музыки в народных костюмах. Успех был грандиозным.
Но Иржи Килиан не только сильный балетмейстер, он еще и хитроумный бизнесмен. У него ничто никогда не пропадает даром, и за годы работы в NDT он изобрел то, что назвали «безотходным конвейером». Сначала он ставил новый балет у себя в театре. Премьера, овации, успех. Затем такой оправдавший себя спектакль уже можно было «экспортировать» – ставить где-нибудь в Париже, Берлине, Монреале. Тем временем NDT уже танцевал новое произведение, которое, в свою очередь, тоже дожидалось экспорта. Не забудем, что Килиан набрал в NDT три состава танцоров: молодежный, основной и ветеранский. Таким образом, самым удачным постановкам была обеспечена чуть ли не вечная жизнь, — вот вам и эликсир бессмертия. «Cистема Килиана» работает даже сейчас, когда сам ее автор состарился и ушел со всех постов в NDT.
У нас в Монреале Килиан ранее поставил «Симфонию псалмов», «Шесть танцев», «Затерянный мир» и «Bella figura».
Спектакли состоятся в зале Salle Wilfrid-Pelletier. Начало в 20:00 (по субботам еще и в 14:00).
Цены билетов – от $46 до $124.
12, 13 и 14 октября ансамбль старинной музыки Arion представит свою новую программу, составленную из пьес «забытых» итальянских композиторов: Лидарти, Сирмен и Локателли.
Кристиано Джузеппе Лидарти был итальянцем, который родился и вырос в многонациональной Вене. И вот что интересно: при жизни он прославился своей ораторией «Эстер», которую – внимание! – сочинил специально для еврейской общины Амстердама. Либретто на иврите ему написал амстердамский еврей Авраам Кассерес. То есть такой, совершенно опережающий свой век (да и наш век) композитор. Немудрено, что о нем 200 лет не вспоминали в Европе.
Маддалена Сирмен – родом из Венеции, из обедневшего дворянского рода, она росла в приюте для сирот и училась играть на скрипке у самого Тартини. Тартини тоже опережал свое время стремительно: в те времена, когда женщин на европейской музыкальной сцене еще не было ни видно, ни слышно, он надеялся, что из Маддалены выйдет толк и профессиональный музыкант. Так сильно надеялся, что давал ей уроки даром, да и сам еще приплачивал ее приюту. Маддалена выросла и, выйдя замуж за скрипача Лудовико Сирмена, действительно прославилась в Венеции: не только как виртуозная скрипачка тартиниевской школы, но и как композитор.
Попыталась она петь со сцены, но здесь ее постигла неудача. Все-таки нельзя объять необъятное, только навредишь себе: лучше запомниться блестящим инструменталистом, чем безголосой певицей. Эта историческая несправедливость тоже нуждается в коррекции.
Наконец, Пьетро-Антонио Локателли, тоже скрипач и композитор, ученик Корелли и мантуйский капельмейстер, при жизни был знаменит и уважаем, но так скромен, что практически не оставил о себе никаких сведений. Зато остался цикл из 12 концертов «Искусство скрипки» и другие произведения, предвосхитившие сонатную форму XIX века.
Музыка этих авторов, заново «открытых» и возвращенных ценителям классики, прозвучит на 3 концертах под управлением специально приглашенного итальянского скрипача, педагога и театрального дирижера Стефано Монтанари (Stefano Montanari).
Все концерты состоятся в Буржи-холле, но в разное время: 12 октября в 20:00, 13 октября в 16:00 и 14 октября в 14:00.
А 13 октября в Музее изобразительных искусств откроется долгожданная выставка североамериканских коллекций французских импрессионистов, организованная американским Институтом искусств Стерлинга и Франсины Кларк (Sterling and Francine Clark Art Institute) из Массачусетса.
Как это ни парадоксально, но кларковская частная коллекция бесценных полотен Коро, Дега, Гогена, Мане, Писсарро, Моне, Ренуара и других художественных гениев «прекрасной эпохи» стала общественным достоянием благодаря холодной войне с СССР. Сейчас это трудно себе представить, но в 50-е годы американцы всерьез и небезосновательно страшились атомной бомбардировки. Никита Хрущев вел себя приблизительно как нынешний иранский лидер, а никаких сдерживающих механизмов в мире тогда еще не было. В общем, Кларки, которые случись что, начали бы метаться по дому, прижимая картины к груди, решили перевезти свою коллекцию куда-нибудь подальше от Нью-Йорка, в глухомань без стратегического значения. Такой деревней оказался Вильямстаун, который внезапно получил «кларковское собрание» – одну из лучших коллекций мира – и здание музея для нее.
Атомной войны, по счастью, так и не случилось; уж не знаю, спасла ли красота мир – но что мир без войн спасает красоту, звучит куда более правдоподобно.
Монреаль
