Камерный оркестр нестрогого режима

Камерный оркестр нестрогого режимаЮбилей всегда приходит неожиданно. Он самодовлеет законченностью цифры. Считается, что юбилейная планка – некий этап; переворачивается законченная страница, и начинается новая. Камерному оркестру I Musici de Montréal исполняется 25 лет. Давайте побеседуем с его основателем и бессменным дирижером Юлием Туровским. Так ли трепетно сам руководитель прославленного музыкального коллектива относится к датам? Мы приехали на репетицию, в перерыв вышли из зала и уселись прямо на ступеньки….
Камерный оркестр нестрогого режимаЛев Шиф: Юлий, ощущаете ли вы себя «25-летним»?
Юлий Туровский: Всю жизнь ощущал себя 16-летним, и это пока не изменилось!

Л.Ш.: Когда я услышал эту цифру – 25 лет оркестру, – я был удивлен. Безусловно, солидный срок. Обычно в таких случаях говорят: «Время пролетело как один день» или «длилось целую вечность». Что вам ближе?
Ю.Т.: И то, и другое. За 25 лет многое произошло – все-таки четверть века. С другой стороны, действительно, есть ощущение, что только вчера начали.

Л.Ш.: Каковы были этапы становления «I Musici»?
Ю.Т.: Первый этап, грубо говоря, был романтический: ты все делаешь, а тебе никто ничего за это не платит. Почему-то такая ситуация вызывает большой прилив энтузиазма. Когда мы начинали, ребята в оркестре были совсем юные. Самым молодым было по 16 лет.

Л.Ш.: Поясните: это были ваши выпускники?
Ю.Т.: Да. Я приехал в Канаду в 1977 году и с самого начала решил создать оркестр. Все знающие, умные люди говорили мне, что это абсолютно исключается. Забудь об этом. Уже есть оркестр МакГилла, еще какой-то оркестр. У меня же никакой материальной базы. А ведь здесь профсоюз! Человек настроит скрипку — и ему за это уже надо платить.
После того как мне все это объяснили, я на время отказался от своего замысла. Мы с супругой Эллой начали преподавать в консерватории: Элла – скрипку, я – камерный ансамбль. Потом я также стал преподавать виолончель в Университете Монреаля.

Примерно через 7 лет после нашего приезда (а мы начали преподавать сразу, как только эмигрировали) дети, с которыми мы занимались, подросли. Особенно это было заметно у Эллы – она ведь начинала заниматься с малышами. Тогда я и вернулся к этой бредовой идее создать оркестр – с учениками, которые уже были слеплены по нашему образу и подобию. Они не смотрели в первую очередь в карман, чтобы потом решить, вынимать или не вынимать скрипку. И ребята пришли от моей идеи в восторг.

В то время у меня было много записей на Radio-Canada. Кое-кто даже предлагал переименовать Radio-Canada в Radio-Turovsky. Я был представлен там как виолончелист, как член трио Бородина, в дуэте с Эллой Туровской, в ансамблях… Многие продюсеры меня знали. Я «набрал в легкие воздуха» и пошел к одному из них с предложением. Он сказал: «Хм, это интересно. Придется поговорить с нашим начальником». Что такое «разговоры с начальником», я хорошо знаю – в лучшем случае, пообещают подумать. Но здесь согласились: «Хорошо. Что будете записывать?» Тут уже подумать пришлось мне.

Так мы получили первый контракт. Оркестра как такового еще не существовало. Записывали Concerti Grossi Генделя. Я предложил записать их все (их 12). Тогда записывали получасовыми сегментами, получалось вроде бы 4 сегмента. Пришел домой, проверил: никак в 4 не влезает. Звоню, говорю: «А можно 6?» — «Хорошо».

Вот так, совершенно случайно, первая же запись дала колоссальный толчок нашему ансамблю. Нужно было что называется кровь из носу сделать все профессионально, и мы многому научились на этом.

Таким было начало нашего оркестра, а потом… Мы – трио Бородина — получили контракт с английской фирмой «Chandos», записывались в Лондоне. В составе тогда был Ростислав Дубинский, основатель квартета Бородина. Этот квартет существует уже на протяжении почти 60 лет. Только состав другой. Это был один из лучших квартетов в Советском Союзе, а может быть, и в мире. Когда мы уезжали, Дубинский с женой тоже собирался эмигрировать. Его жена — очень хорошая пианистка. Мы решили после отъезда попробовать играть вместе. И действительно, получилось, хотя они жили в Голландии, а мы в Монреале. Встречались на нейтральной территории – в Нью-Йорке. Собрали трио, ставшее одним из ведущих камерных ансамблей в мире.

Когда возник наш оркестр и появилась первая запись, которую можно было кому-то предъявить, мы показали ее «Chandos». Они заинтересовались и пригласили нас записывать 3 пластинки. А мы еще даже не сыграли ни одного концерта. Нашелся спонсор, который устроил поездку «Chandos» в Монреаль. И мы записали эти первые 3 пластинки. Опять же, случилось совпадение: Максим Шостакович (сын композитора) и его сын Дмитрий были на гастролях в Германии. Максим дирижировал, Дмитрий играл на фортепиано. Там они сбежали, остались на Западе. Мне пришла в голову неожиданная идея: записать фортепьянные концерты Шостаковича с внуком композитора. Мы записали также Камерную симфонию. Это был 1983 или 1984 год.

Записанные нами концерты Генделя стали крутить по радио, по нескольку раз: на французском радио, английском радио… Имя оказалось на слуху, начались разговоры: «Вот есть такие «I Musici de Montreal», играют здорово, ни на кого не похоже…» Услышали про наши 3 пластинки. Что дальше? Надо делать концерт. Собрали первый концерт – наш выход в свет. И кто-то привез на него самолетом ту пластинку с записью Шостаковича, только-только из-под пресса, еще тепленькую. Вот так все удачно совпало.
А потом… прошло 25 лет, и мы до сих пор занимаемся музыкой.

Л.Ш.: Вы говорили о ваших учениках, которые не заглядывают в карман прежде, чем начать играть. Местная музыкальная культура сильно отличается от той, которую вы исповедовали?
Ю.Т.: Дело тут не только в музыкальной культуре, а еще и в воспитании. Мы все-таки выросли в тюрьме – это дает очень хорошие результаты. Ты знаешь, что ни от кого ничего ждать не приходится. В Советском Союзе, если что-то и делали, то не ради богатства. А потому что было такое желание. То же самое случилось с нами и здесь. Я меньше всего думал о материальной выгоде. И ребята – тоже. Они чувствовали, что могут творить музыку так, как хотят. Здесь это часто запрещают профсоюзные правила. Например, идет репетиция, репетируют концерт. Играет солист. Может быть, он гениальный человек, ему 88 лет и т. д. И осталось ему доиграть, ну, полторы минуты. Нет, инспектор оркестра встает и говорит: «Репетиция окончена». А иначе – плати overtime. Здесь все сводится к деньгам.

Л.Ш.: И музыканты, конечно, привыкают к этому.
Ю.Т.: Да, это система. Конечно, я не пытаюсь устанавливать у себя в оркестре советские порядки, например, как Баршай, который в своем Московском камерном оркестре, что хотел, то и делал. Но и до противоположного маразма мы не доходим. Если надо задержаться на репетиции, чтобы доиграть 1,5-2 страницы, то никто, конечно, не встанет и не уйдет. А если встанет и уйдет, я знаю, что у него какие-то обстоятельства, и не обижаюсь на него.

Л.Ш.: За 25 лет вы ведь не могли не встроиться в местную систему профсоюзов?..
Ю.Т.: Да, конечно. Это хорошая система, она защищает рабочих. Но любая система портится, если становится догмой. Профсоюзная система начинает действовать во вред рабочим, превращается в собственную противоположность. Мы же старались делать «капитализм с человеческим лицом».

Л.Ш.: Я смотрю на ваших музыкантов – в основном, молодежь.
Ю.Т.: А это еще не «I Musici», это мои ученики-виолончелисты. Одному – 11 лет, другому – 15. Они будут вшестером играть с оркестром. Но и в оркестре у нас люди еще не старые.

Л.Ш.: А сколько музыкантов, проработавших в оркестре все 25 лет?
Ю.Т.: Примерно половина.

Л.Ш.: Чем обычно диктуется смена состава?
Ю.Т.: Разными причинами: кто-то переехал, кто-то женился, и жена против того, чтобы он ездил на гастроли…

Л.Ш.: Но для музыкантов ваш оркестр – это же работа на полное время!
Ю.Т.: Конечно, но каждый устраивает свою жизнь, как хочет.

Л.Ш.: То есть, чаще всего люди уходят по личным причинам.
Ю.Т.: Да. Вот из последних перемен: была у нас девочка, очень хорошая. Ее муж, архитектор, не мог найти работу. Они решили переехать, и ее место в оркестре освободилось. Но в принципе, у нас, наверное, уже 10 лет не было изменений в составе. Состав очень стабильный.

Л.Ш.: У «I Musici» обширная гастрольная деятельность. Сколько времени в году занимают гастроли?
Ю.Т.: Трудно сказать. Например, только что была большая поездка по Южной Америке. Она продолжалась 3 недели. Это уже тяжело для ребят, у которых и семьи, и дети… У нас в оркестре сложилась традиция: первому ребенку, родившемуся в семье, дарим лошадку-качалку. Раньше мы их покупали. Потом, когда они исчезли из продажи, лошадей стал делать наш контрабасист – на все руки мастер.
Для меня, конечно, проблемы разлуки с семьей нет, потому что мы на гастроли ездим вместе с Эллой и дочерью Наташей. К тому же играет роль советское воспитание: когда, например, в те годы мы на 2 месяца отправлялись в Америку, то были счастливы, потому что это был удел избранных.

Л.Ш.: А вас не утомляют гастрольные поездки в течение 25-ти лет?
Ю.Т.: Я люблю их. К тому же по Америке у нас нет длительных путешествий – здесь все рядом. Выезжаем на 2-3 дня, иногда на неделю.

Л.Ш.: Вы рассказывали о вашем контрабасисте, который делает деревянных лошадок. Это, конечно, уже выходит за рамки чисто рабочих отношений. В вашем коллективе такие вот теплые личные отношения?
Ю.Т.: Вообще, оркестр и дирижер должны враждовать. Но мы этого избежали. У меня, например, есть правило извиняться, если допущу какую-то ошибку. Конфликт таким образом бывает исчерпан. На моей памяти, когда я сам играл в оркестре, было немало дирижеров, которые ошибались и тут же начинали кричать на музыкантов: «Что вы там делаете?!» Я считаю, мой авторитет не поколеблется, если я признаю свою ошибку. Ведь я действительно ее совершил, и музыканты это заметили. Мне глупо делать вид, что вина — их.

Есть избитое представление о дирижере как о диктаторе. Я, напротив, всегда выслушиваю предложения музыкантов, часто их принимаю. Я вовсе не считаю: «Все, что исходит не от меня – плохо». Выбранный мной подход создает у музыкантов ощущение причастности. Каждый знает, что он важен, что он не просто винтик, который маэстро закручивает или откручивает.

Достаточно свободная атмосфера на наших репетициях способствует творчеству. Военная дисциплина мне не нужна. Я не генерал, мне не надо, чтобы передо мной стояли по стойке «смирно».

Л.Ш.: … И как результат сложились те самые особые отношения в коллективе. Встречаетесь ли вы с музыкантами вне зала?
Ю.Т.: Да, конечно. Вот сейчас, когда мы были в поездке по Южной Америке, примерно пол-оркестра вставало в 7 утра – бегали трусцой. Там, в Рио-де-Жанейро, на пляже Копакабана. Выглядело впечатляюще: прямо спортивная команда «I Musici de Montreal»! Думаю, немногие оркестры вместе бегают.

Л.Ш.: Сколько всего человек в вашем оркестре?
Ю.Т.: Основной состав – 15 струнных (камерный оркестр), но когда нам нужно, вызываем приглашенных музыкантов. Предпочитаем привлекать одних и тех же, так что в какой-то степени они тоже члены «I Musici». Эти люди в свою очередь стараются хранить нам верность: часто они отказываются от более выгодных предложений ради работы в оркестре. Просто потому, что любят с нами играть.

Л.Ш.: Вы часто выходите за обычные рамки классической музыки. На моей памяти: ваш оркестр озвучивал немое кино, оживлял «Картинки с выставки» Мусоргского. Вы продолжаете эксперименты?
Ю.Т.: Да, продолжаю, потому что это спасает от рутины. Рутина – смерть в музыке. Волей-неволей, когда все время играешь одно и то же, начинаешь идти по готовому пути. Поэтому я стараюсь и в программе, и в интерпретации делать что-то неожиданное. Музыканты должны знать, что можно ожидать от меня чего угодно. Вместо того чтобы ускорить темп, как обычно, я могу его вдруг замедлить. Я всегда говорю музыкантам: «Don’t take anything for granted». И программу мы подбираем из таких произведений, которые интересны, трудны, которые дают материал для работы.

Л.Ш.: Это помогает вам держаться в тонусе?
Ю.Т.: Естественно. Это очень важно.

Л.Ш.: Будете ли вы как-то специально отмечать 25-летие оркестра?
Ю.Т.: У нас каждый сезон немножко юбилейный. Да и цифра «25», в общем-то, случайно оказалась в числе «круглых». Наверное, главным праздником станет наш юбилейный концерт, украшение нынешнего сезона, который состоится в среду, 17 сентября в Place des Arts. Запланирована обширная программа. Гвоздь ее – «Cantata criolla» венесуэльского композитора Антонио Эстевеза (Antonio Estevez). Для ее исполнения готов расширенный состав, пожалуй, рекордный для нас по числу музыкантов. Много духовых, большой хор… Приезжают два потрясающих солиста – певцы из Венесуэлы. Сюжет — из местного фольклора: герой соревнуется с дьяволом в песне и в конце, естественно, побеждает. Очень возбуждающее произведение, с массой латиноамериканских ритмов.

Пьеса для 6 виолончелей, которую мы сейчас репетируем, написана Полом Десенном (Paul Desenne), тоже венесуэльцем. Он приедет к 17 сентября на ее премьеру: это произведение специально создано в мою честь, это дань уважения мне как виолончелисту и педагогу. Так что концерт будет с отчетливым венесуэльским уклоном.

Также на юбилейном концерте Элла сыграет пьесу «Lark Ascending» английского композитора Вона Вильямса (Vaughan Williams). А начнем мы с пьесы «Coups d’archets» («Удары смычком») монреальского композитора Дени Гужона (Denis Gougeon). Он написал ее к нашему 15-летнему юбилею 10 лет назад, и с тех пор она прочно вошла в репертуар оркестра. Это не просто хорошая музыка, в ней еще и много артистизма. Сначала я один выхожу на сцену с виолончелью. Играю большую виртуозную каденцию. Потом зову к себе оркестрантов, они отвечают из-за кулис различными пассажами. Выходят на сцену, играя. Я встаю, передаю виолончель первому виолончелисту и начинаю дирижировать. Потом следуют большие виртуозные соло у каждого, а последние 16 тактов все играют наизусть, выстраиваясь в линию.

Л.Ш.: Те, кто не смогут прийти на ваш концерт сейчас, дождутся ли его повторения?
Ю.Т.: К сожалению, такую грандиозную программу мы играем лишь один раз. К тому же собрать снова такой огромный состав невозможно. Администраторы меня зарежут.

Л.Ш.: Жаль, но в то же время это сделает празднование юбилея незабываемым.
Ю.Т.: На концерте мы также представим нашу новую пластинку, посвященную Шостаковичу и его другу композитору Вайнбергу.

Л.Ш.: Большое спасибо вам за интервью. Будем и впредь с радостью встречаться с вами на ваших концертах, на репетициях оркестра и на страницах газеты «Место встречи – Монреаль». Я от души желаю вам и дальше дарить слушателям настоящие музыкальные жемчужины.

Камерный оркестр нестрогого режима
Интервью записал Лев Шиф
Фото Владимира Вандаловского
Монреаль