Когда стихи из сора не растут

Когда стихи из сора не растутВ России режиссер Алексей Октябринович Балабанов – фигура известная. Кто-то честит его «фашистом» и «антисемитом». Кто-то уже не мыслит отечественного экрана без этого «крупнейшего современного российского режиссера», определяя специфику его творчества как «неутомимое исследование всех обличий зла», а то и «раскопки национального характера». «Летописцем 90-х», не сговариваясь, называют многие. А то, бывает, хочется подбросить красное словцо.Прочла давеча, что фильмы Балабанова принадлежат к «онтологическому кинематографу», а европейского зрителя не завоевали, поскольку режиссер «замкнут на внутрироссийскую ситуацию и ставит онтологические проблемы гораздо более локально», чем кино европейское (почему бы друзьям не подарить критику философский словарь?).

Что не завоевал – думаю, верно. Хотя зритель – понятие неоднородное. Западные киноведы (тоже зрители) Балабанова, по крайней мере, знают. Я не нашла ни одной американской статьи, посвященной «героям» и «врагам» на постперестроечном экране, в которой не анализировались бы «Брат» и «Брат-2». К слову, обвинение в фашизме и антисемитизме на них и основано. И сразу не соглашусь: начни отождествлять в искусстве автора и его персонажей, так Достоевского к Петеньке Верховенскому приравняешь.

На меня эта дилогия особого впечатления не произвела. Первый – боевик как боевик, все – под «Наутилус», правда, с парой великолепно сыгранных ролей (Юрий Кузнецов – Гофман и Виктор Сухоруков – Виктор). Есть своя атмосфера. На Голливуд не похоже. Как говорится, «вполне». Что работает на определенным образом осознанную национальную идею – бросалось в глаза. Второй и смотреть-то было неловко – не допечен. Картонные персонажи, ходульные реплики. Если это пародия, то ей не мешало бы быть почетче, а то не всегда получалось разграничить предполагаемый ироничный взгляд автора на обывательские представления об Америке от самих этих представлений. И назойливо серьезная душещипательность историй о бедолагах-эмигрантах в пафос не укладывается.

Позже выяснилось, что фильмы были возведены в ранг национального достояния. Вот как трактует этот феномен западная критика. Время перехода к демократии. «Пробки из «мерседесов» в стране, где годовой доход обычного гражданина – $4730, указывают на болезнь». Прошлое разрушено, будущее туманно, жить с чувством собственной ущербности невыносимо. «Братья» Балабанова возвратили потерявшейся аудитории те иллюзии, что предохраняют от насильственного, внезапного погружения в реальность. Мужественный, до «опупения» русский герой с былинным именем Данила «явился для общества ключевым элементом в возрождении национальной гордости». Продолжу мысль: и занял место правофлангового в длинной шеренге, куда встали плечом к плечу «правильный мент» из «Антикиллера» Е. Михалкова-Кончаловского и «правильный пацан» из «Бригады» А. Сидорова.

«Убийца с невинным лицом юного пионера» (Julian Graffy), эдакий постперестроечный Робин Гуд, воплощает уже единственную опору справедливости, единственную надежду «униженных и оскорбленных». В рецензиях на «Брата-2» российские киноведы восклицали: «Как можно не понять, что антиамериканские сентенции и поступки героя – насмешка над клише?» А вот можно. Запросто. «Брат-2» принес прокатчикам рекордную тогда для страны сумму – более миллиона долларов и, судя по отзывам россиян далеких от кино-профессий, пришелся им по сердцу не художественными приемами — даже молодые и неискушенные сетовали, что «Брат-1» был лучше, — а прозвучавшей с экрана правдой, в которой – сила. Ее, матушку, и надо противопоставлять погрязшей в пороках Америке (то, что правда бывает разная, от внимания зрителей ускользнуло). И американцы оценили фильм прежде всего по этому результату. Конечно, к исследованию подоплеки образа привлечен психоанализ, но ни «сублимация», ни «фаллическая мощь» ничего к сказанному не добавят.

В фильме «Про уродов и людей» Балабанов стилизует экранную действительность. Синематограф начала века? Дагерротипы? Но актерская игра не гармонирует ни с тем, ни с другим. Что-то от немецкого экспрессионизма угадывается в манере Виктора Сухорукова, а в целом – стилистическая солянка. Сюжет в двух словах: в жизнь благополучных с виду семей вторгается злой гений – фотограф, пекущий похабные открытки (Сергей Маковецкий). Его помощнику (Виктор Сухоруков) удалось «переиродить Ирода». Этот фильм спровоцировал поклонников Балабанова развернуться в фантазиях, найдя такое количество аллегорий и аллюзий, что наверняка сам режиссер удивился.

Но вернемся к теме. «Жмурки» (2005) — «черная комедия», которую я честно приняла бы за дебют. А что еще должен подумать зритель, если и в целом, и в частностях очевидно, чего бы автору хотелось (Тарантино показал), но не смоглось. «Жмурки» тускло светятся, отражая «Pulp Fiction» и «Kill Bill». Еще одна «летопись 90-х», пробудившая у ряда российских рецензентов ностальгию по «эпохе первоначального накопления капитала». Малиновые пиджаки, бесчисленные «разборки», масштабные операции с новым для страны товаром – формируется рынок наркотиков. Галлоны крови, килограммы выбитых мозгов, стога трупов, перепев эпизодов первоисточника и персонажи, стилизованные под «комикс». А среди них — вереница киллеров, почвенники да западники… Почвенник (А. Панин) не расстается с иконой, теперь сила в ней, и на каждую колокольню крестится (ну, и побыл на экране минут десять, пока не пришили), а западник (Д. Дюжев), молодой человек «с ментальными проблемами», природный садист, молится на Америку и по комиксам учит английский. Ему с приятелем, как прежде Даниле, и выпало добраться до Москвы и занять высокие кресла. Только Данила едет на попутке, с обрезом в качестве «подъемных», а киллеры – с пакетом героина, чтоб и в столице было с чего начать накапливать. Лягнул режиссер Америку, но в России рецензенты откликались вяло – уж больно неловким получился жест, да и привыкли. А зря, между прочим. «Жмурки» тоже крупную кассу — $3 миллиона — собрали. Народу понравились. На Западе о фильме говорили. Смех — смехом, однако носитель «американской идеи» мог бы быть и поприятнее.

Гораздо больше внимания уделили несколько раньше снятой «Войне». Рассказанная им самим история солдатика, томившегося в чеченском плену, отпущенного, чтобы договориться с властями об обмене фигурантов, вернувшегося в стан мучителя для освобождения заложников и посаженного в тюрьму «за расправу с мирным чеченским населением». Для меня этот фильм тоже показателен: раздражает с первого же кадра. Нет у меня друзей-приятелей, прошедших Чечню, но, доведись писать сценарий на эту тему, я бы нечто вроде и сконструировала: предсказуемы каждое слово, жест, интонация. Как и содержание реплик чеченского главаря в стартовом диалоге – сплошь общие места: «русские – бараны», «мы защищаем родину», «настоящий мужчина», «ненастоящий»… Как и в целом перипетии фильма, штамп на штампе. То, что исполнитель главной роли получил приз на Монреальском кинофестивале, — скорее всего, политика. И еще одно замечание. Балабанов пишет сценарии сам, диалоги – тоже. Сделать достоверной речь человека, относительно владеющего русским, – не так уж и просто. В двусложных конструкциях путать падежи и без запинки выпаливать безукоризненные, длиннющие синтагмы… Прокол. По сравнению с остальным — мелочь, но они копятся.

Однако самой скандальной работой режиссера по праву именуют снятый в 2007-м «Груз 200» (кодовое обозначение для присланных из Афганистана трупов погибших солдат). В одной из дискуссий защитник картины настаивал, что режиссер «содрал корку с едва зажившей советской раны» — отсюда и гневные отклики. По этой логике вопрос “Ваше отношение к «Грузу 200»?” хорошо бы вставлять в анкеты, с целью распознать политические пристрастия опрашиваемого. Беда в том, что даже для анкет фильм не годится.

Некая девица вляпывается в мерзкий анекдот (в старинном смысле слова). Ее крадет сумасшедший мент, привозит к себе домой, где обитает выжившая из ума мамаша (а может, безумие в их роду – черта наследственная), приковывает к кровати и подкладывает к ней очередной «груз 200» — ее жениха. Потом приглашает особо доверенное лицо изнасиловать эту несчастную, еще потом – убивает помощника, так что девица делит ложе уже с двумя покойниками. Мент подставляет под расстрел бывшего уголовника, и жена расстрелянного мстит – приходит и мочит обидчика из дробовика ровно в тот момент, когда он читает своей пленнице письма ее погибшего возлюбленного.

Фильм предваряется заявлением, что все события в нем – подлинные. События есть, а «советской раны» — нет, потому что нет обобщения, которое превратило бы положенный в основу сценария случай в факт искусства. Такие фильмы, в гораздо более щадящем стиле, снимают здесь для ТВ, чтобы научить людей себя обезопашивать, соблюдая элементарные правила поведения, то есть не открывая дверь кому ни попадя, не вступая в беседы с незнакомцами, не стучась по ночам в хибары, и проч. Телевизионный курс ОБЖ.

Послушать анализ «Груза 200» в исполнении россиян – так они о другой картине говорят. С жанром разбираются… Мол, первые кадры обещают «ужастик» (а как же «подлинные события»?), и вдруг искусник-Балабанов «погружает нас в честное и адекватное описание реальности, мир, в котором все мы существуем». Я, например, нет. В моей «честно и адекватно описанной реальности» окружающие свободны от привычки подсовывать трупы в постель к похищенным девицам. Как известно, отдельно взятый пример ничего не подтверждает и не опровергает. Западные критики тоже недоумевали. Один из них страницы четыре пытался связать концы с концами — и плюнул: «…несостоятельность фильма что-то в себе пояснить и является пояснением».

«Экзистенциалист» по отношению к Балабанову – еще более неуместный ярлык, чем «фашист». «Груз-200» — сплошь «пограничная ситуация», но, кроме клинического сумасшествия, в ней ничего не проявляется, выбора нет, случайности не складываются в калейдоскоп. Вероятно, в качестве пособия для студентов-психиатров картина полезна, но, чтобы увидеть в этом бесконечном насилии аллегорию жизни тех лет («нас всех насиловали»), надо уж очень постараться. И все же в холодной спекуляции на теме я режиссера не обвиню. Ужас как раз в том, что он искренен. С душой снимает, так что поистине страшно – за него самого.

В интервью, данном еще до «Брата» (George Faraday, «Revolt of the Filmmakers» — «Бунт режиссеров»), Балабанов ответил на вопрос, куда движется русское кино (дословный перевод): «Большей частью к тому, чтобы стать эмоциональным и энергичным. Это уже не интеллектуальное кино. Время Бергмана, Феллини и Тарковского кончилось: сейчас они очень скучны. Люди хотят ощущать подлинные чувства и силу. Они не хотят думать. Производство фильмов – индустрия массовая, и люди хотят видеть фильмы, которые их возбуждают и заинтересовывают». Без комментариев.

Кто еще отличился в антиамериканских мотивах – читайте через неделю.

Александра Канашенко
Монреаль