Лесной бродяга

Лесной бродягаНа карте Монреаля я насчитала с десяток больших и малых улиц, носящих имя Радиссона. Добавьте к ним 4 плазы, станцию метро… Не удалось окончательно выяснить, имеет ли отношение к этому имени компания «Радиссон», чьи отели разбросаны по всему миру. Если да, то на просторах интернета есть более 3,5 миллионов страниц, на которых упоминается это имя.Пьер Эспри Радиссон. Белый, усыновленный индейцами, он познал все муки плена, но проникся вместе с тем и большой любовью к простой полнокровной жизни коренных обитателей Северной Америки. Воспоминания Радиссона, хотя и написанные на очень корявом языке, лишь отдаленно напоминающем английский, сохранили для нас историю жизни этого человека.

Будущий знаменитый бродяга провел юношеские годы в городе Труа-Ривьер, который тогда был укрепленным пограничным поселением. Весной 1652 года Пьеру было 16 лет. Однажды он отправился охотиться на уток с двумя приятелями. По пути знакомый фермер предупредил ребят, что неподалеку, вблизи холмов, видели ирокезов. Подстрелив дичь, приятели Радиссона решили возвращаться. Но ему не везло, и он решил продолжить охоту в одиночку.

Наконец, увешанный богатыми трофеями — 10 уток, 3 гуся, журавль и несколько чирок, — молодой Радиссон направился домой, как вдруг увидел на тропе обнаженные трупы своих друзей с ножевыми ранениями и следами томагавка. Не прошло и секунды, как из высокой травы показались индейцы. «Хохоча и завывая, словно стая волков, они поволокли меня», — вспоминал Радиссон. Он был в шоке, когда увидел рядом с собой еще «две головы, залитые кровью». Жертвами были хорошо знакомые ему колонисты.

Нужно было держаться, ибо Радиссон знал, что только выдержка и храбрость помогут ему. Так и произошло. Стойкость и невозмутимость молодого белого с самого начала произвели на ирокезов благоприятное впечатление, которое только упрочилось, когда несколько дней спустя, он, жалкий пленник, задал ужасную взбучку молодому воину, оскорбившему его.

Первое время Радиссона держали раздетым и связанным по рукам и ногам, но вскоре одежду вернули и накормили «непроваренным мясом и какой-то желтоватой бурдой — бульоном, приготовленным из тухлого мяса». Сами индейцы меньше всего думали об опасности отравления и трупном яде. В те времена они, как и европейцы, не держали продукты на холоде. Но если белые стремились отбить у мяса дурной вкус с помощью всевозможных специй, то индейцы с удовольствием поедали его и так. Радиссон получил обычную еду воина-аборигена. Однако заметив, что он с трудом глотает, ему приготовили другую похлебку, не менее ужасную. Лишь через силу он все-таки съел ее.

Позже индейцы заботливо расчесали и смазали жиром волосы Пьера, разрисовали лицо красной краской и даже подали невесть откуда взявшееся зеркальце, чтобы он мог полюбоваться на себя. Юноше предоставили определенную свободу, вплоть до того что ему вернули нож для охоты.

После нескольких недель пути вдоль реки Ришелье отряд воинов вместе с пленником приблизился к поселению могавков, где их встретили женщины. Тут Радиссона ждал сюрприз – индейцы решили прогнать его сквозь строй. В этой экзекуции не было особой враждебности, принять в ней участие означало что-то вроде знакомства, как выразился один из местных жителей. А кроме того, это был удобный и по-своему забавный способ увидеть, кто из пленников наиболее вынослив и, следовательно, достоин быть усыновленным.

Пьера раздели донага. Он со страхом смотрел на «выстроившихся в ряд женщин, мужчин и детей с палками в руках», уже готовых начать самое настоящее избиение, как вдруг появилась старуха. Она набросила на него покрывало и увела в свою хижину, там накормила, одела, вновь расчесала и смазала жиром. И усыновила!

«Я вкушал все удовольствия, какие только можно вообразить: имел собственное ружье, стрелял куропаток и белок и проводил большую часть дня в забавах с приятелями», — рассказывал Радиссон. Две индианки каждое утро расчесывали и смазывали жиром его волосы, а когда он отправлялся на охоту, несли за ним мешок со снаряжением. Девушки прозвали его именем своего покойного брата — Оримха. По странному совпадению, это индейское имя означало то же, что и прежнее христианское имя Пьер, – «камень».

Казалось, ничто не предвещало беды. Но однажды пленный индеец из племени алгонкинов, которому хозяева доверяли, уговорил юношу зарубить трех могавков-охотников и убежать. Радиссону претила сама мысль причинить зло людям, которые лично к нему относились неплохо. Но он успокоил свою совесть, рассудив: «Ирокезы были смертельными врагами белых. Скольким родичам они перерезали горло, скольких сожгли живьем?»

Убив ночью спящих могавков, Радиссон и индеец-алгонкин направились к реке Святого Лаврентия. Убежали они недалеко. Алгонкина убили на месте, а Радиссона ждал тот «строй», которого он в первый раз избежал. Индейцы не отказали себе в удовольствии: «били шестами, железными прутьями, кожаными чулками, наполненными пулями», жгли его раскаленными головешками и стегали колючими прутьями. Спасли опять «приемные мама и папа». Они пришли на помощь к «любимому сыночку», когда он уже готов был распроститься с жизнью. Они тоже его долго попрекали, но хотя бы дали поесть.

Но на этом наказание не закончилось. На следующий день индейцы продолжили пытки, несмотря на просьбы приемных родителей. Радиссону вырвали четыре ногтя, заставив петь при этом. Не раз он терял дар речи. Ему давали хлебнуть настой травы, приводивший в сознание, и продолжали экзекуцию. На ночь юношу привязали к шесту, и он стал забавой для четырехлетнего малыша, пытавшегося острым обломком камня отрезать ему палец.

На третий день старейшина выкурил 3 трубки табаку кряду, каждый раз поднося горящий конец к большому пальцу руки державшегося из последних сил Радиссона. Палец распух, ноготь обуглился до черноты. А рядом умирали в муках другие белые пленники, которых в те дни приволокли в лагерь охотники. Пьер в отчаянии наблюдал, как заживо сожгли беременную поселянку и мать с двумя малышами (уж больно те громко плакали).

Все же «индейцы-родители» спасли юношу. Чем он им так приглянулся? Заботливый уход быстро залечил страшные раны. Но кто залечит раны душевные? Теперь жизнь среди индейцев не казалась Радиссону приятной. При первой же возможности он ухитрился бежать в голландское поселение Олбани, откуда отправился во Францию. Так была перевернута страница его юности.

После всего пережитого другой на месте Радиссона не сделал бы ни шагу за пределы французских владений. Но он принадлежал к той породе людей, кого манят неведомые дали и кто бесстрашно идет вперед.

В 1654 году Радиссон вместе с молодым шурином Гросселье отправился к озеру Мичиган, в совсем неизведанные места. В небольших лодочках из коры молодые французы миля за милей удалялись от знакомых мест, преодолевая пороги, перетаскивая суденышки и нелегкую поклажу к истокам новых рек. Так они вышли к большому озеру среди холмов, затянутому прозрачной дымкой и окруженному стройными стволами елей. Но вода в озере оказалась мутной. «Вонючая вода» — так называли его индейцы, что звучало на их языке как «Виннипег». Обитали на его берегах племена «вонючих» индейцев.

В странствованиях прошло 2 года. Кого только не встречали за это время молодые французы в краю Великих озер! Когда они с триумфом возвратились из похода, их сопровождала флотилия друзей-индейцев. По реке плыли 50 каноэ. Коренные жители приглашали других белых пожить в их краю. Да, годы опыта сделали Радиссона величайшим дипломатом — теперь он знал, как расположить к себе аборигенов. А сколько выучил местных наречий!

Радиссон поступил на военную службу и получил приказ отправиться с миссионерами к враждебным ирокезам, с которыми, по понятным причинам, ему совсем не хотелось встречаться. Но ирокезы вдруг стали проявлять дружелюбие, и мир был заключен. Увы, только на время. Вскоре, возможно, из-за какого-то инцидента, индейцы вновь восстали. Они перерезали гуронов, которые были союзниками белых и пришли вместе с ними. Пощадили только нескольких женщин и одного старика. Потом белых все же позвали на переговоры, которые состоялись на поляне у большого костра. В громадном котле кипела вода — в любой момент в нем мог оказаться любой из французов. «Дипломат» Радиссон спас положение. «Бледнолицых» отпустили с миром.

Суровая жизнь, постоянное хождение, как говорится, по острию ножа не мешали Радиссону восхищаться красотами и богатствами природы. В его записках наш край предстает нетронутым, девственным.

Прежде всего, автора поражало обилие дичи. Оленей было столько, что их убивали, скорее, из забавы. Как-то ради потехи индейцы подплыли на лодке к загнанному в воду оленю и привязали ему на шею колокольчик. Подобно малым детям, они забавлялись, видя, как от бедолаги шарахаются его собратья.

Однажды в сумерках мимо лагеря прошли медведи. С ужасающим шумом, ломая небольшие деревца и не обращая внимания на выстрелы, звери топали к воде. Пришлось затаиться и переждать, пока они пройдут.

В прозрачных реках была хорошо видна рыба. Лосося били веслами походя. А сколько было птиц! Только горлиц в одну сеть зараз попадало 15-16 сотен. Да, страна, по которой странствовали путешественники, представлялась совсем не дикой, а напротив, богатой и изобильной.

Будучи во главе большого отряда из 140 человек, в котором шли как белые, так и индейцы, Радиссон все чаще поглядывал на своих спутников с возрастающим раздражением. Растянувшийся на несколько миль караван каноэ оглашал окрестности излишним шумом, смехом, криками, в то время как нужно было сохранять тишину. То и дело приставали к берегу, чтобы поохотиться. Радиссон уже жалел, что взял их в поход. Сам он так описывал людей данной породы: им больше по душе «созерцать дым домашнего очага и со вкусом целоваться с собственной женой либо с женой соседа».

Сознавали ли его спутники, что такое изобилие царит здесь не круглый год? Зимой жизнь в лесу совсем другая: «Не так-то просто, когда не хватает съестного, а ты должен трудиться дни и ночи напролет. Ты ложишься спать на сырую землю, да и то если посчастливится; всегда промокший, а душа от страха — в пятках; брюхо пустое, все кости болят, а тело словно налито свинцом из-за дурной погоды, от которой невыносимо страдаешь; и нет у тебя ничего, чтобы защититься от ненастья».

Только в шурине Гросселье Радиссон находил верного товарища, близкого по духу человека. Позже именно с ним он и совершит свои многочисленные вояжи по просторам Америки и Канады.

Шумный отряд все-таки привлек внимание ирокезов. Около дюжины весельчаков, которые ранее называли Радиссона и Гросселье «бабами и трусами» за то, что те призывали к тишине и осторожности, были убиты ирокезами. Остальные повернули домой – на том экспедиция и закончилась. И только небольшая группа гуронов осталась вместе с друзьями.

Пришли холода. Пищи почти не стало. Изредка удавалось добыть медведя — убить зверя было легче, загнав его в реку. Варили неспелые ягоды, собирали «горную требуху»: лишайник, смахивавший на кусочек коровьего рубца. Сваренный, он превращался в клееподобное месиво, отвратительное на вкус и с еще более неприятным запахом. Это тошнотворное варево «насыщало, скорее, воображение, чем желудок».

По мере того как путешественники продвигались вверх по реке Оттаве, местность становилась все более бесплодной: голые камни, песок и колючие заросли. Обувь и гамаши пришли в негодность, а раздобыть кожу можно было, только убив оленя или лося. 60 раз пришлось тащить каноэ волоком, продираясь сквозь густую чащу и в кровь разбивая ноги.

Наконец экспедиция выбралась из дебрей и оказалась в водах студеного и прозрачного озера, которое имело, пожалуй, самое распространенное название в Канаде — Бобровое. Озеро кишело рыбой, «которую было видно сквозь прозрачную, словно хрусталь, воду». Тому, кто никогда не вглядывался в воды глухого озера, лежащего в скалистых берегах, среди густых незаболоченных девственных лесов, сравнение Радиссона покажется банальным. Но в данном случае слово «хрусталь» подходит как нельзя лучше.

В озере скапливалась чистейшая дождевая вода. Ее капли падали из ясного, не замутненного пылью лесного воздуха на голые скалы и на лесную почву, каждая частичка которой была прочно скреплена с другой корнями деревьев, и поэтому капли, стекая, не могли унести с собой ни единого комочка земли. Вот эта самая вода и создает то, что мы и поныне называем «хрустальными озерами». Из-за низкой температуры там не могут жить делающие воду мутной микроорганизмы, поэтому она особенно прозрачна. В солнечный день на дне таких озер даже на глубине до 20 футов можно различить каждый камешек, любое движение рыбы. А когда нет ветра и поверхность неподвижна, в них отражается небо, и тогда создается впечатление, будто каноэ плывут прямо по воздуху. Было от чего прийти в неописуемый восторг!

А игривые и стремительные выдры! В те времена на них еще не охотились. Одетые в прелестную коричневую шубку зверьки с любопытством приближались к людям. Их было так много, что они даже мешали двигаться вперед. Это позже выдры станут пугливыми, а тогда их можно было спокойно бить из лука.

Так Радиссон и Гросселье прошли озеро Гурон, пересекли Мичиган и Висконсин, Миннесоту. Перечислить все их маршруты невозможно, поскольку карт у них не было. Реки и горы, встречавшиеся им на пути, не имели названий, а те имена, которые они слышали от индейцев, тоже постоянно менялись, так как одни племена сменялись другими, и топонимы приходили и уходили.

Радиссону полюбился этот край — территория нетронутых лесов и озер. «Чем дальше мы шли, тем восхитительнее казалась нам эта земля. Мы видели здесь самых разных рыб: одна была похожа на осетра и на конце головы имела нечто вроде ножа, примерно в 3 пальца шириной, а другая была длиной около восьми пальцев, вся в черных крапинках. Водится здесь птица, которая заглатывает лосося и подолгу держит его в клюве».

Радиссон был поражен видом бизонов. Он посчитал их чрезвычайно опасными животными: «Следует остерегаться бизона, ибо каждый год он убивает несколько индейцев».

Как-то раз на Верхнем озере Радиссон обнаружил заводь, где гнездились дрофы (дикие утки). Осторожно подкрадываясь, чтобы не вспугнуть птицу, он вдруг с изумлением обнаружил, что бесстрашные создания стремятся напугать его! «Я пополз, надеясь, что смогу приблизиться к ним, полагая, что птица боится человека. Однако эти несчастные существа, заметив, как я припал к земле, решили, что я принадлежу к их же породе, и поэтому направились ко мне, шипя словно гуси, полагая тем самым устрашить меня. Свист, который я издал в ответ, прозвучал для них совсем другой музыкой. Я убил трех, а остальные, хоть и испугались, все-таки решили взглянуть, что за внезапная болезнь сразила их товарищей. Я выстрелил вновь, и двое из них дорого заплатили за свое любопытство». За каких-нибудь 5 минут — пятидневный запас пищи!

На Верхнем озере индейцы показали Радиссону кусочки меди, лежавшей в окрестных лесах прямо под ногами, а также целую гору, сложенную из этого драгоценного металла. Рядом раскинулись просторы плоских, словно доска, лугов, а за ними многочисленные заводи с бобровыми плотинами. Были здесь и водоемы, покинутые бобрами, заплывшие илом и превратившиеся в болота. В таких местах, по словам Радиссона, «если не соблюдать величайшей осторожности, можно погрузиться в топь по пояс и даже по горло. Стоит выбраться из одной ямы, как тут же попадаешь в другую. Все это я познал на собственном опыте, поскольку часто проваливался. Но дикари научили меня, что следует делать, и это спасло мне жизнь. Как только нога начинает погружаться, нужно немедленно бросаться в воду и, хватаясь за мох, выкарабкиваться на четвереньках, словно лягушка, а потом вытягивать за собой лодку — способ передвижения весьма неудобный и вряд ли достойный человека, но тем не менее вполне надежный».

Весной 1660 года, нагруженные большим количеством бобровых шкурок, Радиссон и Гросселье, с немалым искусством преодолев ирокезские засады, вернулись домой. Спустя год 2 неразлучных друга вновь отправились в путь. На сей раз многое уже было им знакомо, и они не делали пространных описаний, как во время первых путешествий.

А через 3 года вернувшиеся с богатой добычей Радиссон и Гросселье будут вероломно обмануты властями. Французский губернатор полностью реквизирует все их меха, сославшись на то, что они не имели специального разрешения на охоту. В гневе оба покинули Канаду и поступили на службу к английскому королю Карлу II.

Через несколько лет Радиссон вновь вернется во французское подданство, но потом, опять разочаровавшись, уедет в Англию, где и проведет последние годы жизни в тоске по милой сердцу родине, описывая долгими вечерами свои приключения.

Ирина Лапина
Монреаль