После нескольких лет затишья в Квебеке снова возрождается общественная активность. Бунтари, которые куролесили в Квебек-сити во время Саммита Америк 2001 года, а чуть позже выходили на демонстрации против войны в Ираке, повзрослели, нашли рабочие места и обзавелись семьями. Новое «потерянное поколение» только-только выходит из пеленок, то бишь, из сежепов.Сегодня его недовольство вызывает прежде всего крайне непопулярный премьер-министр Жан Шаре, время правления которого останется в памяти не грандиозными проектами, а коррупционными схемами, изобретенными под эти проекты. Негодующие граждане, симпатизирующие движению «Захвати Уолл-стрит», уже врывались в здание Монреальской мэрии, а также оставляли десятки метелок перед зданием Национальной ассамблеи. Акции, скорее всего, были спонтанными, без участия профсоюзов.
Жан Шаре имел возможность войти в историю как человек, построивший новый Квебек на месте обветшавшего. Инфраструктура наших городов требует ремонта, желательно, не косметического, а полноценного, чтобы в городе было удобно жить еще 50, 70 лет. Увы, при Шаре строительного подъема не произошло. Были осуществлены, находятся в работе и еще только обсуждаются отдельные проекты, чаще всего, с завышенной ценой и неясными перспективами (таков, например, хоккейный стадион в Квебек-сити). Нет системы в обновлении нашей среды обитания, а ведь в 1960-е годы такая система была. Сейчас же смекалки правящих кругов хватает лишь на то, чтобы хитрее обходить законы и способствовать собственному обогащению.
Коррупция в Квебеке, да и в Канаде, и даже шире – в Северной Америке, отличается от коррупции, скажем, в азиатских государствах, где все топорнее. Есть параллельная система власти, правила работы которой нужно знать, если хочешь чего-то добиться. В этой системе все покупается и продается. Деньги вкладываются в огромный маховик теневой экономики, тем самым ослабляя официальное государство.
Североамериканская и европейская коррупция куда тоньше и филиграннее. Здесь не будут напрямую продавать должности, зато наверняка придумают изощренную схему финансирования той или иной политической партии.
Возьмем Россию — там все проще. Предположим, бизнесмену нужна защита. Он покупает себе кресло депутата за ежемесячный крупный вклад в партийную кассу, который, естественно, нигде не фиксируется и никакими налогами не облагается. В Канаде и США за взятки в основном покупают выгодные государственные контракты. Сами же взятки скромнее и идут не прямо в карман политикам, а в партийный «общак». Уже потом, решением партии, оттуда могут начать выплачивать кому-то бонус, как выплачивали по 50-75 тысяч долларов в год Марио Дюмону и Жану Шаре. Министры же навряд ли что-то получат. Наоборот, чтобы иметь право на привилегии, даруемые государством (личный транспорт, оплачиваемые поездки и проч.), они должны будут сами платить в партийный бюджет, причем немало. Жан Шаре требует от членов своего кабинета ежегодных взносов в 100 тысяч долларов – речь, конечно же, идет о пожертвованиях частных лиц, которые надо собирать. Официально спонсирование партий бизнесом в нашей провинции запрещено. На деле же эти «частные вклады» — те же откаты при получении госконтрактов, о существовании которых недавно говорил Жак Дюшено, полтора года изучавший коррупцию в строительном секторе Квебека.
Естественно, политики получают персональные подарки от бизнесменов. На прошлой неделе уголовные обвинения были предъявлены бывшему министру по делам семьи и бывшему депутату Национальной ассамблеи от либералов Тони Томасси (Toni Tomassi). Он вынужден был покинуть свой пост в мае прошлого года после крупного скандала. Тогда оппозиционеры вскрыли очередную схему коррупции, изобретенную либералами: те будто бы открывали места в субсидируемых детских садах исключительно за пожертвования в партийную кассу. Антикоррупционные органы, специально созданные в провинции, расследовали и эти обвинения. Только через 18 месяцев Томасси все же предстал перед судом. Правда, вменяют ему сущую мелочь: он пользовался для оплаты бензина кредитной карточкой, которую ему выдал Луиджи Коретти (Luigi Coretti), бывший руководитель охранной фирмы BCIA (ныне обанкротившейся). В обмен на услуги BCIA получила без тендера контракт на охрану главного управления Монреальской полиции (как будто полицейские не в силах охранять себя сами). Итог: Томасси обвинен в мошенничестве и злоупотреблении доверием. Одна-единственная кредитка (существование которой он, между прочим, ни от кого не скрывал) довела его до суда, и вот теперь, после полутора лет предварительного следствия, он еще с годик походит на заседания суда, после чего услышит, наверное, не самый строгий приговор. Хотелось бы, конечно, узнать: а что сталось с расследованием дела о детских садах?
Со времени своей отставки Тони Томасси практически не появляется в Национальной ассамблее, хотя по-прежнему остается независимым депутатом. Понятно, что на следующий срок он баллотироваться не будет. Так зачем же ему работать на благо своих избирателей? Томасси продолжает получать зарплату в 85 тысяч долларов и компенсацию за поездки в 7300 долларов, катается на эти деньги в Италию, где, скорее всего, пребывает и в настоящий момент (в промежутках между свиданиями с квебекской юстицией). Его офис едва ли не заколочен. От правосудия этот человек скрываться не намерен. По выдвинутым обвинениям ему грозит до 5 лет лишения свободы. Между прочим, сместить его с поста депутата по закону можно будет, только если он получит более 2 лет.
Уголовный процесс против Тони Томасси – первая ласточка преследований политиков, имевших неосторожность запятнать себя грубой, зримой, «восточной» коррупцией, получая щедрые подарки вроде кредитных карт и пр., которые несложно отследить. Ожидаются другие подобные процессы. Если маховик возмездия наконец-то начнет раскручиваться, его лишь затормозит полноценное общественное расследование злоупотреблений. Зная это, Жан Шаре откладывал такое расследование до последнего. Он стоял на своем более двух лет и сейчас наконец-то поддался неослабевающему давлению. Ведущиеся уголовные дела сильно отразились на формате будущих слушаний. Эти слушания пройдут, скорее всего, в закрытом режиме и без самых важных свидетелей, поскольку судья Франс Шарбонно (France Charbonneau) не сможет принуждать их давать показания. Возможно, свидетели даже не будут клясться «говорить правду и только правду». Зато их лишат и иммунитета от преследования за все, сказанное на допросах. В противном случае, мол, какие-то улики могут быть раскрыты, что помешает ведению уголовных дел. Однако хорошо помнится, что на комиссии Гомери выступали все фигуранты тогдашних злоупотреблений, а после комиссии некоторые из них благополучно получили реальные сроки наказания за свои преступления.
Без полноценного общественного расследования коррупции в строительной отрасли не получится избавиться от глубоко укоренившихся в этой сфере предосудительных связей. На Востоке, опять же, с этим борются иным способом: рубят головы. На Западе все иначе. Здесь идут долгие процессы, в ходе которых мздоимцы лишаются всех своих сбережений и могут даже сесть в тюрьму. Комиссия Шарбонно должна была быть одним из таких процессов.
Сила общественного расследования – в его открытости. Люди, вынужденные оправдываться за свои действия, нагоняют страху на коллег, которые тоже могли бы покупать контракты за незаконные пожертвования. К сожалению, у мадам Шарбонно, на деле, будет не больше полномочий, чем у какого-нибудь журналиста из «La Presse» или «Le Devoir», тоже ведущего свое расследование квази-мафиозного симбиоза бизнеса и политики в Квебеке. И итог будет похожий: у журналиста — громкий репортаж, у судьи – внушающий почтение отчет. И то, и другое служит, скорее, просвещению масс, чем правосудию. В минус комиссии Шарбонно можно поставить юридическую громоздкость: она будет работать несколько лет, в то время как у журналистов уже готовы подробные досье на всех фигурантов незаконного финансирования и добытых нечестным путем контрактов. Работа комиссии Шарбонно будет явно неполноценной, поскольку судья, вероятно, не решится в своем отчете упоминать имена или названия фирм. Если это и будет сделано, то только наперекор премьер-министру (хотя тот настаивает на безусловной независимости мадам Шарбонно). В данном случае Жан Шаре ведет себя так, как будто стоит во главе государства и речь идет о делах государственной важности, а не о банальных воровстве и мздоимстве.
Наконец, задумайтесь: у кого будет больше информации – у газетчика, имеющего свою сеть осведомителей, или у судьи, которая даже не сможет вызывать свидетелей? Чем будет заниматься мадам Шарбонно – чтением тех же газетных репортажей? Беседами с господином Дюшено, господином Ляфреньером или другими следователями, ранее брошенными в Квебеке «на коррупцию»? Конечно, сам премьер и его министры обещают явиться на допрос. Но они, естественно, будут все отрицать. Данное упражнение тем более легкое, если вспомнить, что клясться в правдивости не потребуется, только поддержит их пошатнувшийся имидж. Увы, пока комиссия Шарбонно служит только ширмой, за которой Жан Шаре и его нечистоплотные подчиненные смогут еще пару лет укрываться от неудобных вопросов.
Монреаль
