Мне нравится защищать женщину

Мне нравится защищать женщину

Существует миф, что, поженившись, двое становятся одним целым. Это не так. Скорее, они становятся двумя с половиной, тремя, пятью или больше.
Ф. Феллини

Так читаемы только детские лица. И только на них возможна эта невероятно быстрая череда эмоций. Да ведь и прорывающаяся, неистовая вера в чудо – детское свойство.Как и мгновенная обида, что в нем отказали, и страх, заставляющий прижаться ко взрослому — или просто физически более крупному существу. А наряд! Над одной этой деталью – носочки (то беленькие, то в полосочку) — захохочешь. А пластика! В нелепой, пушистой кофте из перьев, превратившей ее в недомерка на фоне рослых товарок, проститутка Мария Чеккарелли (псевдоним «Кабирия»), шагая по-мужски твердо, полной стопой, выходит работать на Аппиеву дорогу. Она убеждает всех и каждого, что благополучна. Почти выплаченный дом, счет в банке, независимость. Чего ж еще? И, впервые попав на моление чудотворной иконе, пластается на каменных ступенях, прося Мадонну изменить эту жизнь. «Ночи Кабирии» (Le notti di Cabiria) – классика, разобранная по кадрам. Есть там и такой: Мазина на темной улице, словно очнувшись, поворачивается к камере, и ты обмираешь – потрясающая красавица.

По Тэффи, «жильцы белого света» отличаются от «граждан вселенной» тем, что вечно защищаются. Сглупу, поскольку никто на их место под солнцем не посягает, и отстаивать-то им нечего: «А оружие их таково: молодость, красота, деньги и удача». В этой суете Кабирия, в общем, преуспела. Судя по наличию денег, в ремесле своем она удачлива, и вот странность! — не шибко ценит то оружие, которым с таким трудом обзавелась. Но там, где действительно есть за что сражаться, — раз за разом терпит поражение. Жажда любви, чистоты, честности слишком в ней велика. Она спешит поверить, спешит уподобить себе иную душу. Пара пустяков — обмануть эту вроде бы тертую жизнью «гулящую».

Впервые актриса сыграла Кабирию, тогда еще простенькую, беззаботную, легкую в общении, в «Белом шейхе» Феллини (1952). Карьера ее и началась с ролей «ночных бабочек» («Огни варьете», «Закрытые ставни», «Без пощады»). И когда весной 1956-го режиссер заговорил с актрисой о «новой интерпретации», она возмутилась: «Опять проститутка!.. Мне казалось, продажным женщинам в моем исполнении суждено множиться до бесконечности. Но, прочтя сценарий, я ощутила, что Кабирия за эти годы выросла. Она любила, страдала». Однако более всего привлекала в ней сила, способность возрождаться.

Конечно, и эту работу Феллини задумывал в расчете на жену (в написании сценария принял участие Паоло Пазолини). Джульетта Мазина получила приз в Каннах и в Сан-Себастьяне. В 1957-м фильм увез в Италию «Оскара». А история Кабирии вдохновила Боба Фосса на постановку мюзикла «Милая Чарити» («Sweet Charity», 1966), а потом его экранизацию (1969), для особо бестолковых снабженную пояснением: «Приключения девушки, которая хотела быть любимой». То, что фильм провалился в прокате, — беда американцев. У Фосса плохих картин нет. Роль Чарити великолепно сыграна Ширли Маклейн (Shirley MacLaine), к слову, как-то заметившей: «Я так часто изображала шлюху, что мне уже не платят деньги обычным манером, а оставляют на ночном столике».

Отступления от оригинала в американской версии обусловлены не только изменением жанра. Уже у Феллини последний обманщик не прозрачен. Зритель тоже принимает его чувства за чистую монету. Это, скорее, обычный человек, не сумевший устоять перед искушением: в качестве приданого Кабирия приносит вырученную за продажу дома крупную сумму. И, решившись на злодейство, «романтичный бухгалтер» надевает темные очки. Фосс идет дальше: возлюбленного Чарити останавливает брезгливость. Я смотрела фильм единожды, но мастерское использование «стоп-кадра» помню и сейчас. Вроде бы примирившийся с прошлым своей избранницы, жених приезжает за ней в «веселый дом». Его обитатели искренне рады и спешат напоследок выразить Чарити свою приязнь. Стоп – мощная волосатая лапа на бедре девицы, на заднице. Стоп – неприличный жест, которым сопровождает свое напутствие подружка. И американец не выдерживает… Это усовершенствование образа имело логичное продолжение: было снято два финала, один из них – счастливый (на всякий случай, вдруг студия воспротивится). Любовь все превозмогает, жених возвращается и т.д. Собственно, почему бы нет. Снимали же американцы альтернативную развязку «Анны Карениной». К счастью, этой пошлятины не потребовали.

«Сладкую жизнь» («La Dolce Vita», 1960) и «8 с половиной» («Otto e mezzo», 1963) издалека путают. Тема схожа, состав актеров пересекается. У меня есть рецепт: ориентируйтесь на главного героя. В 1960-м Марчелло Мастроянни играет молодого человека. Через 3 года – мужчину средних лет и в очках. Обе картины пришли к зрителю со скандалом. И, прежде чем вникнуть в не виданный раньше способ киноповествования, публика вволю наговорилась о «хулигане Феллини», «христопродавце Феллини», «Феллини-развратнике».

Марчелло Рубини («Сладкая жизнь») — модный журналист, поставщик новостей из мира кинозвезд и светской интеллектуальной тусовки, не пренебрегает и более серьезными материалами, например, о религиозной жизни столицы, и вроде бы даже пишет роман. Для него, провинциала, Рим – это способ заглушить мучающий его вопрос: «Зачем?» Зачем живу, зачем пишу. Женщина за женщиной, драмы, трагикомедии. Он уверяет себя, что везде нужно поспеть, все нужно понять, сделав вероятной частью ответа, и попросту теряет время. Есть человек, дом которого воспринимается им как якорь, опора. Марчелло противопоставляет эту крепость царящему в собственной душе хаосу. Но «спаситель» убивает своих детей и совершает самоубийство.

Фильм открывается сценой, вызвавшей ярость клерикальных кругов Италии: в Ватикан по требованию Папы вертолетом переправляется статуя Христа. Марчелло с фотографом сопровождает ее во втором вертолете, и «новый Рим» 50-х годов мы видим его глазами. Кварталы современных очертаний; на крышах – прелестницы в бикини, у которых этот предприимчивый повеса с помощью жестов пробует выпросить «телефончик». Церковь заподозрила в эпизоде карикатуру на пришествие Христа. По одним слухам, Феллини едва не лишили гражданства. По другим — после премьеры его и Мастроянни едва не избили.

Завершается картина попыткой диалога через реку с ангелоподобной девочкой – еще одним символом спасения. Насчет «кольцевой композиции», по крайней мере, можно было высказаться определенно. А потом профессионалы-кинокритики, очумевшие от усилий сообразить что к чему, взялись наводить в сюжете порядок. Марчелло уподобили Данте. Его общение с более чем 100 персонажами – соответственно, хождению по кругам Ада. Нарисовалась версия семи эпизодов, соотнесенных с семью смертными грехами. Прозвучало мнение, что фильм – вереница остросоциальных карикатур. И т.д. И лишь Пазолини просил воздержаться от анализов и дискуссий и просто смотреть: на экране – поток сознания.

Судя по тому, что говорил сам Феллини, его друг и соратник многое понял: «Я не очень интересовался фактами и событиями, которые можно было бы расположить и в другом порядке… Меня интересовала проблема стиля фильма, который в данном случае должен был стать самой его сущностью. Однажды, приглядываясь к окружающим, я обратил внимание на прогуливающихся дам, одетых в какие-то фантастические, совершенно преображающие их туалеты… Деформация, то смешная, то устрашающая, но во всех случаях фантастическая, должна была помочь мне рассказать то, что хотела излить моя душа. Зрительный ряд фильма должен был вызывать ощущение сюрреализма и барокко. С другой стороны, мне кажется, этот стиль прекрасно передает характер общества, в котором мы живем». Так-то. «La Dolce Vita» выиграла «Оскар» за костюмы «в черно-белом кино», «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах и включена в первую десятку солидных списков, перечисляющих лучшие фильмы всех времен и народов.

Впрочем, «8 с половиной» тоже. Скандал, связанный с этой картиной, особенно близок русскому сердцу. Скульптор Даниэль Митлянский объяснил мне когда-то еще одну разницу между хрущевским и брежневским режимом. Хрущев самолично являлся на выставку какой-нибудь секции Союза художников и, не стесняя себя в ненормативной лексике, выкрикивал, что он по ее поводу думает. Убегал, разгневанный. А выставка продолжала работать и даже продлевалась, если в том была необходимость. Брежнев с Сусловым своими визитами художников не баловали. Серенькие человечки – искусствоведы в штатском — тихохонько материализовались в зале, впечатлениями ни с кем не делились. Однако случалось, что в тот же вечер на дверях повисал замок.

В 1963 году Феллини и Мазина приглашены на III Московский кинофестиваль – «неореалисты!» Гости съехались именитые: Ив Монтан и Симона Синьоре, Джина Лолобриджида, Элизабет Тейлор, Джузеппе де Сантис. В жюри, наряду с деятелями прогрессивного или просто социалистического кино, входили Стэнли Крамер («Этот безумный, безумный, безумный мир», «Корабль дураков») и Жан Маре, а возглавлял команду Григорий Чухрай («Баллада о солдате»). «8 с половиной» шли в конкурсном показе. Примерно в середине фильма Хрущева сморило. Тем не менее, жюри присудило Феллини главную награду – Большой приз.

Как присудило – это целая эпопея. Министр культуры выдвинул что-то непотребное, зато идеологически выдержанное. Кинематографистов из соцстран предупредили, за кого следует голосовать. Фильм Феллини не проходил. И тогда начали высказываться мэтры. Привожу только слова Крамера (остальные выступали в том же духе): «Я мужчина, каждый день бреюсь и смотрю на себя в зеркало. Так вот, чтобы мне не было неприятно смотреть в зеркало, я вам всем желаю больших успехов. Я в этом фестивале и в этом жюри никогда не участвовал». Повернулся и ушел. На Чухрая кричали, молотили кулаками по столу, указывая, куда именно положить партбилет. Но он не сдавался: «8 с половиной» — лучший фильм фестиваля. Не признать этого – профанация. В итоге мудрый режиссер нашел выход: изменил формулировку. Феллини награждали «за выдающуюся творческую режиссерскую работу, в которой он отражает внутреннюю борьбу художника в поисках правды». То есть за все уже сделанное – чохом. Мэтры вернулись, а ЦК припомнило, что к «Ночам Кабирии» Никита Сергеич отнесся с одобрением. Великий итальянец об этой баталии не знал и за получением приза не пришел. Ему рассказали о реакции Хрущева, и супруги Феллини в день награждения уехали к друзьям на дачу. Советский прокат картину не купил – случай беспрецедентный.

Для русского театрального и кинозрителя, воспитанного на системе Станиславского, принцип работы Феллини с актерами не привычен: «Я очень мало верю в теорию, согласно которой актер должен уметь в один прекрасный момент перевоплотиться в определенный персонаж… Я всегда стремлюсь к обратному процессу, то есть пытаюсь сделать так, чтобы персонаж стал актером, которым я в данный момент располагаю». Одним из любимейших кандидатов на этот, зеркальный для нас, способ переселения душ был у режиссера Мастроянни. Герой «8 с половиной» Гвидо Ансельми «задумал поставить фильм, а какой – позабыл». Он известен, и киношная братия одолевает его, всеми правдами-неправдами пристраиваясь к работе. Для маленького, амбициозного мирка — «мира кино» — эта суета и есть цель (с корпоративной гордостью у Феллини всегда были проблемы). Для самого Гвидо – художественный поиск вырастает из заповеди «познай самого себя». Творчеству возвращена несовместимая с конъюнктурой задача: если никто, кроме тебя, так этого не скажет – рискуй. В противном случае – молчи.

Как и «Сладкая жизнь», «8 с половиной» — поток сознания, снятый в нарушение всех традиционных способов обозначения смены места и времени на экране. Никаких переходов. Эпизоды связаны ассоциациями Гвидо. Это вперемежку «сны наяву», детские и юношеские воспоминания, сегодняшнее общение режиссера с друзьями и случайными людьми. И все это опять о самом Феллини. Кстати, то, что генсек заснул, – ладно, но с московского показа уходили профессионалы, к концу зал наполовину опустел. Через несколько месяцев фильм был провозглашен шедевром. В 1964-м он получил «Оскар» — как лучший на иностранном языке и за костюмы в черно-белом кино. Подготовленные «Сладкой жизнью», критики уже не смущались: авангард так авангард. Самое интересное, что и в прокате картина оказалась успешной. В 1979-м Боб Фосс снимает по сюжету «8 с половиной» мюзикл «All That Jazz» (идиома, в переводе – «Суета сует»), жесткий, трагичный фильм-метафору, сохранивший стилистические особенности драматургии Феллини.

А Феллини ждал еще один «Оскар». Об этом через неделю.

Александра Канашенко
Монреаль