От редакции
Напомним нашим читателям, что автор, обложившись канадскими учебниками истории для детей, адаптирует их для нас, великовозрастных иммигрантов…
Библия, книга Бытия, глава 1, стих 28
И сокращаются большие расстоянья…
Похоронив Мазарини, редкостного зануду и скупца (если верить Дюма-отцу), Людовик XIV взялся объяснить миру, что такое настоящий король. В полном согласии со своим девизом – Nec plus ultra — он во всем, кажется, доходил до крайности, в том числе и в стремлении расширять свои территории. Мысль, что могуществу французского трона и океан не помеха, грела ему душу. Король торжественно провозгласил Канаду той частью Франции, что находится под его пристальным покровительством, и вплотную занялся обеспечением ее безопасности.С июня по сентябрь 1665 года в Квебек на нескольких кораблях прибывает полк Carignan-Salières — сплошь закаленные в боях с турками, обстрелянные ветераны. Для командования ими из Вест-Индии выписывают генерала, маркиза де Траси (de Tracy). И задачу для вояк монарх формулирует лично: ирокезы должны быть полностью истреблены.
За осень солдаты обжились, возвели четыре форта, перекрывшие ирокезам дорогу вдоль реки Richelieu, и намеревались предаться «дольче фарниенте»: зимами французская армия обычно отдыхала. Но ни генерал, ни новый губернатор колоний, Реми де Курсель (Rémy de Courcelle), и слышать не захотели о том, что исполнение монаршей воли откладывается на целый сезон.
Само собой, поплатились. В январе 1666 года 300 опытных солдат и 200 наскоро обученных канадцев, экипированные снегоступами, встали на тропу войны. Суровая канадская зима в который раз оказалась для европейцев сюрпризом. «В пургу они слепли от колкого снега и обмораживали руки-ноги. Провиант кончился». И в довершение беды проводники (национальность в учебниках не указана) перепились, сбились с пути и вывели изможденных, голодных французов к голландскому поселению Schenectady, где на них накинулись те самые ирокезы, которых велено было наказать. Погибла почти треть отряда. В общем, произошедшее в этом бесславном походе более всего напоминает злоключения наполеоновских войск по оставлении Москвы, и иллюстрация в учебнике подтверждает это впечатление.
Ни Курселя, ни генерала неудача не отпугнула. В сентябре того же года, развернув знамена, под барабанный бой, полк пошел прочесывать территорию могавков, вокруг озера Шамплен, уничтожая все попадавшиеся по дороге индейские стойбища. Вид регулярной армии так изумил ирокезов, что они забыли поджечь уже созревший хлеб и подарили французам вкусную и здоровую пищу. В этом карательном рейде полк потерял только восьмерых солдат, да и те утонули.
Не все авторы пособий скрупулезны. Многие о первом походе просто не упоминают. Свое сочувствие они отдают индейцам. С большим вкусом описано, например, как горит традиционный для ирокезов «длинный дом», в котором гибнут и не успевшие выбраться аборигены, и их уникальная, с точки зрения культурологии, утварь…
Наконец ирокезы запросили мира. Людовик был строг, но справедлив, на буквальном проведении в жизнь своего исконного плана не настаивал, и с 1668 года Новая Франция в течение 20 лет могла себе позволить спокойно отстраиваться.
Вполне вероятно, однако, что сыграла роль не столько справедливость Людовика, сколько нужда в профессиональных военных: король посягал на Нидерланды. Полк отбыл во Францию не весь. Четыре сотни солдат и несколько офицеров испросили позволения остаться. Через год к ним присоединились еще три сотни. Несмотря на мирный договор, индивидуалисты-ирокезы склонны были пошаливать. Но противостояли им теперь люди, умеющие зарядить мушкет, так что эти стычки ощутимого урона не наносили.
С окончанием войны доверенный министр Людовика, Кольбер, предложил королю, не изобретая велосипеда, сформировать в заокеанской провинции привычное для французов троевластие: губернатор, интендант и епископ. Последний для короля, ревностного католика, был особенно важен. Речь шла уже не только о крещении индейцев, но и о том, чтобы привести в чувство поселенцев-солдат. Миссионеров, трудившихся здесь еще в героические 40-е, индейцы повывели, и без присмотра матери-церкви Новая Франция погрязла в пороках. Архивы сохранили для нас причитания одного из священников, который сетует на непрерывное пьянство, божбу и азартные игры колонистов. Обуздать их берется епископ Монморенси де Лаваль (Montmorency de Laval), что у него довольно быстро и получилось.
Интендантом Канады назначили Жана Талона. Забегая вперед, замечу, что под его мудрым руководством провинция действительно расцвела.
Канадские дочки-матери
Прежде всего произошли изменения экономического характера. Солдаты служили за деньги, и натуральный обмен уступил место товарно-денежным отношениям. Были регламентированы права и обязанности канадских помещиков и крестьян-арендаторов. Не забыли и церковь: на этой территории ей причиталась 1/26 часть любого дохода.
Возникла промышленность. Жан Талон создал условия для развития мелких предприятий, занимавшихся поставкой корабельного леса. Он заложил первую канадскую верфь. Курировал рыболовство. Построил железообрабатывающие заводы, без перебоев снабжавшие колонистов и мечами, и оралами. Мехозаготовителей отправлял на промысел аж к Гудзону и Миссисипи.
Интендант включил в список необходимых товаров одежду, обувь и головные уборы и похвастал королю, что, не выезжая из провинции, может обновить свой гардероб с головы до ног.
Но главной его заботой, конечно, были люди. А точнее – увеличение численности населения: женщин в провинции катастрофически не хватало. На 15 холостых колонистов приходилась одна незамужняя девица. Не скажу, чтобы до нашего интенданта никто об этом не задумывался. Двадцатью годами раньше над проблемой уже бился Шамплен. Как человек широких взглядов, он пришел к нетривиальному решению. «Когда великий дом будет построен, наши молодые люди женятся на ваших дочерях, и впредь мы станем одним народом», — заверил он индейцев. Судя по реакции вождей, чистота крови не относилась к числу их приоритетов. В вольном переводе их ответ звучал примерно так: «Обхохочешься! И как это тебе удается нас развеселить! Если сказанное тобою действительно произойдет, мы будем счастливы».
Статистики, сообщившей бы нам, сколько метисов родилось на территории Новой Франции, к сожалению, не велось. Все же можно догадаться, что Шамплен мечтал напрасно. А интендант, безусловно, выбрал разумный путь: как и Бушер, он обратился к королю.
Представлять себе Людовика XIV вечно тонущим в наслаждениях было бы большой ошибкой. Этот на редкость работящий король, 72 года просидев на троне, едва ли не ежедневно разбирался с государственными делами. Произносил ли он знаменитую фразу «Государство – это я», не установлено, но если и произносил, то ему следовало бы добавить – «и еще немножко моя очередная любимая женщина».
За исключением бедняжки Лавальер, все остальные его фаворитки вникали и во внутреннюю, и во внешнюю политику Франции. Хотя бы потому, что их непомерное жалованье выплачивалось непосредственно из государственной казны. Когда ваши траты сравнимы с бюджетом королевского флота, поневоле приходится прилагать усилия, чтобы разворачивать денежный поток к себе лицом.
Временами король, видать, сверял счета. И его помучивала совесть. Поступал он в таких случаях по-человечески, перекладывая ответственность за собственные грехи на чужие плечи. «Я всем приказываю: если вы заметите, что женщина забирает власть надо мной, предупредите меня об этом», — заявлял он придворным и тут же по настоянию очередной пассии менял половину штата. Король довольно часто высказывался на эту тему. Приведу еще одну сентенцию: «Как только вы предоставите женщине свободу говорить с вами о серьезных вещах, она заставит вас совершать ошибки». Метко.
Поначалу комическое несоответствие королевской речи и поступка приводило подданных в смущение, но постепенно они привыкли. Рассудили, что у каждого великого человека есть свои маленькие слабости, и не без успеха пользовались ими на общее благо.
Жан Талон играл наверняка. Женский вопрос затронул в сердце короля самые чувствительные струны. И Талон убедил Людовика учредить звание «королевской дочери». К берегам Канады потоком пошли корабли с грузом особого назначения. Они везли невест. Поначалу в этом качестве выступали приютские сиротки и молодые еще женщины, оставшиеся по тем или иным причинам без материальной поддержки. Но постепенно в процессе приняли участие крестьянки-бесприданницы из многодетных семей и, как стыдливо именует их учебник, сохранившие здоровье «городские женщины», в надежде начать в Новой Франции новую жизнь.
Надежды были оправданны. Приданое «королевских дочерей» составляли: осел, корова, 2 свиньи, 2 курицы, засоленное мясо – 2 барреля (327, 3 куб. дм — по словарю Ожегова) и 11 крон наличными.
Встречать первые корабли согнали всех холостяков Квебека. В специально отведенном месте более-менее составившимся парам (инициативу проявляли мужчины) давали возможность обменяться вопросами, дабы выяснить, смогут ли они стать друг для друга хорошими мужем и женой. (Нет, читатель, не звони, список вопросов утерян!) Неподалеку ждали священник и нотариус, готовые немедленно заключить какой уж там выйдет брак.
Объяснять риск поспешного католического замужества излишне. Усугублялся он тем, что по французским законам женщина становилась такой же собственностью мужа, как и ее приданое. И все же «королевские дочери» отказывали редко. За 7 лет их высадилось здесь около 1000, даже перебор возник: из каждых 150 женщин приблизительно 15 оставались невостребованными.
Талон сообщил королю, что в первый же год большинство молодых жен забеременели. Хорошее поведение поощрялось: любая девица в Новой Франции, вышедшая замуж ранее 16 лет, как и любой молодой человек, женившийся до своего 20-летия, награждались 20 ливрами. Свободолюбивые натуры того же возраста, напротив, штрафовались, как и медлившие с выполнением королевского приказа супружеские пары. Поднятие планки рождаемости возвели в ранг государственно значимого деяния. Семьи, отважившиеся на 10 детишек, не знали нужды: им выдавалось пособие в 300-400 ливров.
Эта массированная атака принесла плоды: за 7 лет население провинции более чем удвоилось. А интендант Жан Талон захворал и вернулся на родину, приняв должность личного королевского секретаря. Выйдя в отставку в 1692 году, он доживал свой век в одиночестве. Поборник активного деторождения так и не удосужился жениться.
События 90-х годов XVII века показали, что старался Жан Талон не зря. Новой Франции опять пришлось воевать. Но об этом – через неделю.
Монреаль
