«Пикник» — это рок-группа из Питера. Старичьё. Их лидер — 55-го года рождения. Да ещё и зовут его Эдмунд Шклярский. Для сравнения — Макаревич — 53-го года. Впрочем сравнивать их нельзя. Разве что возраст… «Пикник» никогда не был так широко популярен, как «Машина». Но у «Пикника» всегда и везде были фанаты — я один из них. В России «Пикник» собирает стадионы и очень большие концертные залы. Всё остальное про «Пикник» можно прочесть в сети, а эта статейка главным образом не о «Пикнике».
Она об обочине.Я узнал, что «Пикник» едет в Канаду. Это было в начале июня. Увидел на «мордокниге», навёл справки — вижу, и вправду едут! И будут выступать в Торонто. Мне 46 лет — то есть юношеская горячность уже несколько прошла, но я был готов ехать на «Пикник» в Торонто. В Ванкувер не поехал бы, а в Торонто — был готов. Концерт был назначен на конец сентября, но я начал искать попутчиков прямо сразу. А потом решил — дай-ка я напишу этим людям «емейл» — вдруг отзовутся!.. И написал. Написал, что я монреалец, что слушаю «Пикник» со дня основания и что в Монреале я, такой, не один, и почему они не едут к нам? Я даже предложил свои услуги по организации концерта. И мне ответили. Написали, что заедут в Монреаль, помощь им не нужна, а концерт будет. Ура! Не надо ехать в Торонто.
(Признаюсь: я лелеял тайную, розово-голубую надежду, скорее даже мечту, что мне дадут \»разогрев\» перед «Пикником». Но я опоздал — ещё одна несбывшаяся мечта! Ну ничего, какие наши годы!)
Лето прошло, начался сентябрь, день концерта приближался и наконец настал! В газете прописали, что начало концерта — в 8 вечера. Это был случай так называемого вранья. Впрочем, претензий нету — газета ведь это не придумала. Зал — Theater Plasa, на перекрёстке St-Hubert и Beaubien. Я и не подозревал, что на St-Huber, сплошь занятой магазинами, может быть концертный зал, но он есть, и преотличнейший. Малость смахивает на церковь: очень высокие потолки, здоровенный балкон с баром и ещё один бар внизу, на площадке для танцев. Зал небольшой, а билетов было выпущено 500 штук. Если бы пришло 500 человек, в зале можно было бы пребывать в вертикальном положении, даже поджав ноги — толпа не дала бы упасть. И тут я подхожу к одному из чувствительных моментов — в зале было весьма просторно — на собирающий стадионы «Пикник» явилось максимум человек 200. По мне — так просто замечательно: не люблю толкотню. А вот каково было выступавшим и организаторам — сказать трудно. Но простите, я забежал малость вперёд. У входа в зал я оказался в половину восьмого. И оказался я, в половину восьмого, шестым ожидающим. К восьми нас было человек 50. Зал был закрыт. Большинство людей вокруг меня дисциплинированно купили билеты заранее. Я, помня историю с концертом «Крематория», решил купить на месте. На «Крематорий»-то пришло всего 100 человек!
Люди с билетами были несколько встревожены возможностью отмены концерта, но возник слух, вскоре подтвердившийся, что двери откроют в полдевятого, группа разогрева (опередившие меня негодяи!) начнут в 9, а сам «Пикник» — в 10. Никто особенно не возмущался. Даже приехавшие на концерт из Оттавы — а таких было человек 10 как минимум. В четверть девятого подошла служба безопасности — 3 огромных мужика — все трое местные. А в полдевятого двери открылись, и все смогли зайти. Я спокойно купил себе билет (вопреки ещё одному слуху, что билетов уже нету) и начал обзор помещения. Больше всего, конечно, это место подходит для дискотеки. Стульев там негусто и все они барные. То же и со столами. Зато сколько места для плясок! Я уселся на ступеньках около будки звукооператора и немедленно завёл разговор с двумя девушками, облюбовавшими этот закуток до меня. Девушки к моим старческим заигрываниям отнеслись прохладно, но снисходительно. И мы успешно скоротали время до выхода на сцену группы разогрева — это был «Волшебный Крым», только под каким-то другим названием. Впрочем, и репертуар у них был потяжелее. Но у микрофона был всё тот же Став Аю-Даг — фронтмен «Крыма». Играли они громко и непонятно, так что мне всё время хотелось залезть в будку звукооператора и начать давать ему советы, а то и, изловчившись, самому двинуть ползунок-другой. Впоследствии оказалось, что звукооператор (как и Став) тут ни при чём, а дело было в том, что сидел я – дурень — в мёртвом углу. В любом зале есть такое место, где хоть убейся, а звука не будет! А будет один шум.
Когда заиграл «Пикник», я пошёл поближе к сцене — там звук был отличный. «Пикник» играл вчетвером: сам Шклярский, басист, барабанщик и клавишник. Я бесновался посередине зала, окружённый такими же старпёрами, как и сам. Впрочем, нет, молодёжь тоже была, но не преобладала. Мы подпевали, приплясывали и встречали и провожали знакомые песни ужасающими воплями и заливистым свистом. Наслаждались жизнью «в полный рост». И посреди всего этого праздника, когда я уже порядком надорванным горлом вопил:
… Будто я – египтянин,
И со мною и солнце, и зной.
И царапает небо когтями
Лёгкий сфинкс, что стоит за спиной…
на меня внезапно снизошло вдохновение. Я понял, что должен взять у Шклярского интервью и напечатать его в газете – во-первых, чтобы люди знали, насколько я крут, раз целый Шклярский даёт мне интервью, а во-вторых, чтобы все могли причаститься! Ни секунды не медля, я выхватил телефон и начал составлять список вопросов. Объявили антракт, и я, лихорадочно печатая на ходу, помчался договариваться с организаторами. Крепкий мужик с русыми кудрями чутко выслушал мою брехню о том, что я ведущий репортёр всей русской периодики Монреаля, а выслушав, сказал мне, что Шклярский интервью не даёт. Вообще. Какой страшный облом!
После антракта я спустился в зал в злобном настроении. \»Подумаешь, звезда!..\» — горько плескалось у меня в голове. Я, может, тоже автор-исполнитель и поэт, и музыкант! А интервью — всегда даю! Все 2 раза, что просили. Тем временем «Пикники» вышли на сцену и, чтобы напомнить мне, кто они, а кто я, заиграли вступление к «Интересно». Толпа завопила и засвистела, все задрали вверх руки с пальцами, а невозмутимый Шклярский в своих чёрных очках стоял с гитарой у микрофона и камлал…
Интересно, интересно…
Не иметь того, что хочешь…
Смотреть, как играют с травою
Ленивые, сонные косы…
Рефлексировать стало некогда. Я напряг охрипшую глотку и проорал «Интересно» до самого конца со всеми повторами, и даже махал специально купленной перед концертом зажигалкой. А в голове у меня всё поворачивался вокруг своей оси — на экране моей «Люмии» — список вопросов к Эдмунду Шклярскому. Интересно, как его зовут в жизни люди, с которыми он общается изо дня в день? Не может ведь быть, чтобы звали Эдмундом? Или может?.. И вдруг сдвинулось что-то в моей голове, а значит, и в мире, зал вокруг меня пошёл кругом, бар, звукооператорская будка, сияющая огнями сцена, понеслись широкой, смазаной спиралью и разноцветной лентой исчезли в темноте. Я же оказался сидящим на высоком барном стуле прямо на сцене. В спину мне светил одинокий голубой прожектор, а напротив меня сидел на таком же стуле Шклярский, в чёрных своих очках, и прожектор светил ему в лицо. Глядя на это костлявое, треугольное лицо инопланетянина с огромным голубым лбом, я сначала даже растерялся, а потом понял — вот он, мой момент!
В зале было пусто и так тихо, что оба мы слышали, как в баре капает из крана, и капли падают в оставленный в раковине стакан. Плюх… плюх… плюх…
И в этой тишине я услышал свой собственный голос, который спрашивал:
— Скажите, Эдмунд Мечеславович, как вас зовут в повседневной жизни?
— Смотря кто… — голос Шклярского звучит совсем непохоже на то, что я ежедневно слышу из колонок моей машины. Без ревера и примочек, без микрофона и ориентального наплыва — это обычный голос, голос незнакомца.
— Например, ваши музыканты.
— Мои музыканты зовут меня — Эд.
— А как вас зовут репортёры, берущие у вас интервью?
— Вам же мой промоутер сказал, что я не даю интервью. Вы думаете, он врал?
— Я думаю, он плохо информирован — я читал ваше интервью с Сергеем Горцевым, кроме того, вы давали интервью на телеканале Москва 24.
— А вы что, мой друг Сергей Горцев или второй по величине в России телеканал Москва 24?
— Нет, но мы уже сидим здесь, друг напротив друга, а у меня всего пара вопросов!..
— Зовите меня по имени-отчеству.
— Прекрасно, спасибо вам, Эдмунд Мечеславович, меня, кстати, зовут Каркисар Елбаздукоевич!
Губы Шклярского неуловимо сползают уголками вниз и тут же возвращаются в прежнее, каменное состояние.
— Я постараюсь запомнить, — говорит он. И, немного помедлив, добавляет, — но не обещаю.
— Без проблем, мой первый вопрос: как вам Монреаль?
— Безразлично — я провёл здесь всего 6 часов и по улицам не ходил.
— Как вы относитесь к тому, что зал не полный?
— Никак.
Он явно не хочет разговаривать. Что делать? Нахамить, что ли?
— Эдмунд Мечеславович, вам не доставит большого неудобства снять очки?
— Не больше и не меньше, чем если бы я снял штаны.
Вот чёрт!..
— Как вы относитесь к тому, что ваши новые песни принимают не с таким восторгом, как старые?
— Всему своё время… Песня должна созреть.
— Как вы относитесь к марихуане? Мой друг рассказал мне, что был на вашем концерте в Москве, и пробрался к вам за сцену и просил приехать к ним — в Воркуту, а вы, якобы, сказали ему: «Будет трава – приеду»!
Молчание… Затем:
— Ваш друг сказал неправду — такого разговора не было.
— А всё-таки, как насчёт марихуаны?
— Без комментариев.
— Как вы себя чувствуете, исполняя раз за разом те же самые старые песни? Ян Гиллан утверждал, что ему не надоедает и что он относится к этому как к езде каждый день на одном и том же мотоцикле — мотоцикл тот же, но ездить не надоедает.
— Согласен с Гилланом, хотя на мотоцикле не езжу.
— Эдмунд Мечеславович, вы считаете себя поэтом?
— Послушайте, Кар… как вас там… Вы в какую школу журналистики ходили? Какое это имеет значение — считаю я себя поэтом или нет? Главное, чтобы остальные считали меня поэтом — и они считают.
— Не сердитесь, пожалуйста, я тоже считаю вас поэтом! Просто я и сам пишу песни и хотелось сравнить самоощущение…
— О боже… — Впервые на лице Шклярского появляется отчётливая эмоция. Это смесь гадливости и отчаянья.
— Прошу прощения! — панически восклицаю я. Кажется, моё интервью идёт не совсем, как я себе это мыслил… Собираюсь с духом, заглядываю в телефон.
— Эдмунд Мечеславович, мне 46 лет, вам 56. Вы верите в любовь?
— Верю, — ядовито отвечает Шклярский. — Я вообще очень доверчив.
В моём списке остаётся последний вопрос.
— Вы захотите ещё раз приехать в Монреаль?
— Только если получу твёрдые гарантии, что вас не будет в зрительном зале!..
Н-н-н-да-а-а… Нехорошо получилось. Я делаю глубокий вдох и обнаруживаю себя вцепившимся в стойку бара, на сцене Шклярский чудодействует у микрофона, а толпа в зале страшно орёт:
Так бывает, когда
Слишком много в крови
Серебра-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
— Серебра-а-а-а-а-а!!! — ору я со всеми вместе… и полностью прихожу в себя. Я обжёг большой палец о раскалённую зажигалку, на лбу у меня испарина, коленки дрожат, но в остальном всё в порядке, и люди вокруг ведут себя совершенно естественно. Значит, я не падал в обморок и не исчезал из зала. Ну и дела — а всего-то выпил бутылку «Лосиной Головы»!
Мне в голову приходит ещё одна ослепительная идея — в руке у меня телефон, а на нём таинственным образом запечатлены ответы Шклярского! Я подкараулю его на выходе со сцены и стану шантажировать — если он не даст мне реального интервью, я опубликую выдуманное! Решено. С этого момента я уже не думаю ни о чём, а продолжаю прыгать и орать до самого конца шоу. «Пикники» ведут себя очень достойно, ушедши со сцены в первый раз, дожидаются оваций, выходят обратно и поют ещё 2 песни! Кода к последней песне недвусмысленно даёт понять — это КОДА. Всё! Мы отработали. И они уходят со сцены. Вот мой момент! Но увы, 3 огромных бугая-охранника не дают мне ни единого шанса. Как там говорил Майк Тайсон: у каждого человека есть хороший план — до тех пор, пока ему не дадут по зубам. Всё рухнуло, и пообщавшись ещё немного с девушками (безуспешно), я иду по Бобьену к своей машине. Эх, какой был концерт! Какой концерт! А в ушах звучит и бьётся магический голос в магическом ритме:
Я пущенная стрела,
И нет зла в моём сердце, но
Кто-то должен будет упасть
Всё равно.
Монреаль
