Ранним утром я люблю приходить на эту полянку и сквозь листву одиноко стоящей березы смотреть на лениво восходящее солнце. Пробивающийся через листья свет, играя лучами, вдруг вспыхнет, ослепив своей яркой и чистой белизной, одарив меня теплом, и так же внезапно исчезнет в никуда.Под аккомпанемент шумящих трав птицы выводят свои соло, соревнуясь друг с другом.
Я купаюсь в холодной мокрой от росы траве. И в разлетающихся во все стороны брызгах я замечаю радужный перелив. Лежа на спине, глядя на светящийся шар, я закрываю его лапой. Я – сильный! Я – большой! Я могу затмить солнце! – радуюсь я.
Хорошо-то как! Лето! Тепло, красиво! А еды! Не то, что зимой, когда корой давиться приходится.
Летом я очень люблю завтракать. Травка с утра свежая, пахнет хорошо. Кушать и кушать! А одуванчики!!! Ел бы и ел! Морковка и капуста на вкус лучше, но они в лесу не растут. За ними к людям бегать приходится. Воровать, конечно, плохо, но уж очень капуста – овощ вкусный. А морковь какая сладкая! Не устоять!
А люди нас, воришек, не любят. Я их понимаю! Я и сам бы воров не жаловал! Но ко мне никто и не лезет. Что у меня брать-то?
Эх! Скоро зайчата подрастут, возьму их с собой на промысел! Тут прямо около леса дом стоит, так там старики живут. Главное только, чтобы сын их со своей дочкой в это время не гостили. Эти и пальнуть могут. Жалко им капусты! Сами ж все равно всю никогда не собирают!
Помню, как-то с отцом туда пошли. Ну, сижу я, капустный лист хрумкаю. А тут подходит ко мне девочка человеческая. Отец как закричит: «Бежим!» Куда бежим? Зачем бежим? Это что ж за дела такие? Я ж не доел еще! А девочка наклонилась ко мне, протягивает мне еще капусты. «На!» — говорит. И зачем мне еще? Я вот доем, и мне хватит! Но дают – бери! И тут она меня гладит. Зачем? Ну, как можно кушать, когда тебя гладят? Весь аппетит испортила. Убежал! А отец мне и говорит: «Людей нужно бояться!»
Потом увидал я эту девочку в лесу. Она со своим отцом, я – со своим. Мне мой папа и говорит: «Сиди тихо!». А почему тихо? Может, она мне еще капусты даст? Я и пошел к ним потихоньку. Отец, увидав это, бросился в другую сторону, запрыгал, чтоб его увидали — и наутек. Я и не понял сразу, что это с ним. А это он от меня их уводил. И эта маленькая девочка из маленького ружья… Бах!!!
Мой отец кубарем. Собака схватила лежащего еле дышaщего папу и поднесла к отцу девочки.
«Молодец, дочь! Молодец! Хороший выстрел!» — человек улыбнулся и перерезал папе горло.
Так я выучил: «Людей нужно бояться!»
Ну, да ладно! Там уже поди зайчиха моя с зайчатами из норы выбрались, гуляют. Пора домой. Нагулялся.
Запах! Тот самый! Это же они! Те самые злые противные человеческие морды! Те самые охотники! Те самые люди! И собака с ними! Хорошо, что ветер дует от них к норе. Если бы только люди, то без разницы, но собаки запах чуют, могут привести. А так не приведут.
А что это они разбрасывают? Морковь с капустой? С трудом удерживаю себя, хотя только поел. Но вот зайчата! Ума еще нет, но нюх-то хороший!
Ох! Вижу, как самый непоседливый и самый любимый мой зайчонок уже идет прямо к ним. Дурачок-дурачок!
«Стой!» — кричу я ему, но он делает вид, что не слышит меня. Люди не обращают никакого внимания, но собака уже нервно осматривается.
«Мики дичь почуял», — говорит охотник дочери и тихо оглядывается.
Эх! Моему бы зайчонышу остановиться, но… такие запахи. А он ведь не знает еще, что людей нужно бояться. Он движется к ним.
Они берут в руки ружья.
Другого выхода нет! Я выпрыгиваю из кустов и пускаюсь наутек. Собака — за мной.
Если бы она меня пыталась догнать, я б с ней справился! Как дал бы ей задними лапами. Но я слышу: «Мики! Сторонись!» — и собака резко отбегает в сторону.
Раздается грохот выстрела, дробь сильно и больно пробивает меня в нескольких местах, я пробегаю еще немного, но лапы отказываются слушаться. Я падаю, пытаюсь подняться. Не получается. Мне уже не больно, но очень страшно. Я судорожно изо всех сил дергаю лапами, но остаюсь лежать на месте.
В глаза бьет зловеще слепящее солнце, но я не в силах их закрыть. Я пытаюсь укрыться лапкой, но она не слушается меня. Я вижу перед собой раскрытую собачью пасть с огромными клыками, которая сжимается на моем горле. Я маленький и беззащитный. Я чувствую, как пес, виляя хвостом, тянет меня по земле. Мне уже не больно! Скорее бы! «Молодец, Мики! Молодец!» — и хотя свет уже меркнет в моих глазах, я замечаю улыбку человека, перерезающего мне горло. Короткая боль. Темнота.
Я подскакиваю, услышав громкий звонок будильника, и нажимаю кнопку. Тихо. Хорошо. Я смотрю на потолок через широко расставленные пальцы. Черт! Приснится же такое! Переворачиваюсь на бок и закрываю глаза.
Я слышу скуление и чувствую, как кто-то тянет с меня одеяло. Недовольно бормоча, я поворачиваюсь. Мики облизывает меня, я включаю ночник.
Передо мной появляется та самая страшная пасть, минуту назад сдавившая мне горло. Не помня себя, я хватаю собаку за шкирку и изо всех сил пытаюсь оттолкнуть ее от себя. Пес, видимо, думая, что я с ним играюсь, тянется ко мне все сильнее. Мне страшно! Я бью собаку кулаком в нос. Мики, не понимая происходящего, с обидой скульнув, ложится возле кровати.
Включается свет.
— Папа! Вставай! – раздается чудесный детский голос, единственный, узнаваемый из тысяч других. – Ты же обещал!
— Что я обещал? – не понимаю я.
— Мы едем к бабушке с дедушкой, — она садится на постель. – Там мы будем охотиться на зайца! – говорит моя Лена с детским восторгом.
В прошлом году она убила своего первого. С первого выстрела. Как я гордился ею! Я и сейчас горжусь: в 10 лет так стрелять. Молодец! Я знаю, что и в этом году дочь меня не подведет. Она уже сидит, одетая в охотничий костюм, дедов подарок.
— Конечно-конечно! – говорю я. – Встаю!
Собака снова лижет меня.
— Ну, прости, Мики! Прости! Не знаю, что это на меня нашло.
Но преданному псу ни к чему мои извинения. Он не человек. Он сразу забывает все обиды.
Я одеваюсь. Через 5 минут я готов.
Дочь уже ждет меня внизу около машины.
Я подхожу к двери и…
Я вижу эту противную морду. Этого двуногого с ружьем наперевес. Ужас овладевает мной.
— Взять! – кричу я собаке! – Чужой! Фас!
Мики лает и мечется.
«Глупая собака!» — сетую я, выхватываю охотничий нож и бросаю в своего убийцу.
Треск. Странная, быстро возникающая из ниоткуда паутина разделяет нас. Вдруг из его изображения выпадает маленький кусочек. Еще один покрупнее. И все зеркало рассыпается на пол. Мики нервно скулит и пялится на меня.
Выходит жена из другой комнаты.
Я всегда перед охотой сплю один, чтобы не будить ее ранним утром.
— Что тут происходит?
— Да споткнулся тут, упал неудачно, — нахожусь я.
Она подходит и целует меня:
— Доброй охоты, Маугли! – говорит она мне тоном Багиры и улыбается. – Иди! Я сама уберу! Вечером после работы к вам приеду. Ждите!
Ее поцелуй успокаивает меня. Я беру с собой виляющего хвостом Мики, мы выходим.
— Сколько можно ждать? – с детским недовольством спрашивает Лена. – Нужно будет дедушке спасибо за костюм сказать, а то б замерзла давно с такими заботливыми родителями.
— Да ладно! – смеюсь я. – Никто тебя на улицу не гнал. А замерзла бы – вернулась.
— Возвращаться – плохая примета! – сделав максимально низкий, как ей кажется, по-взрослому серьезный голос, отвечает она.
И мы едем.
Вот уже 2 часа ходим по лесу — и ничего.
И тут я узнаю знакомую поляну и одиноко стоящее дерево. Точно как во сне.
Я подхожу к дереву и через его крону смотрю на солнце. Как игриво переливается свет в листве дерева! Как я раньше не замечал этой красоты?
Моя хитрющая Ленка разбрасывает морковь с капустой.
— Что ты делаешь?
— Охочусь! – серьезно говорит она. – Прикармливаю! На запах-то они сбегутся. А мы за деревьями притаимся. Зайцы нас не увидят, а они у нас тут на полянке как на ладони.
— Молодец, дочь! – хвалю я ее. Она почему-то особенно любит, когда я ее называю «дочь». Или это мне нравится ее так называть, а она делает вид, что ей приятно, чтобы меня не расстраивать. Не знаю. Какая разница?
Я осматриваюсь на месте. Точно! Я вижу зайчонка, бегущего к нам. А вон и знакомый куст.
— Там сидит заяц. Большой такой! – говорю я Ленке и показываю в сторону, где таился в своем ночном кошмаре.
— Где? – спрашивает она.
— Во-о-он там! – показываю ей пальцем.
— Ничего не вижу. Как ты можешь что-то там заметить.
— А я тоже не вижу, но знаю, что он там сидит.
— ???
— Ищи всегда дичь по ветру. Они ж, эти твари, всегда пытаются так выбрать позицию, чтобы ты не почувствовала их запах, — с умным видом говорю я только что пришедшую мне в голову глупость. – Инстинкт у них такой.
«Инстинкт… Инстинкт…» — крутится у меня в голове.
Пес замирает и напряженно глядит по сторонам.
— Мики дичь почуял, — говорю я дочери.
Вдруг из куста, на который я указал Лене, выпрыгивает большой такой мясистый заяц и бежит от нас. Мики пускается за ним.
Дочурка целится. У меня в голове проносится: «Инстинкт??? Инстинкт???!!!»
Автоматически я кричу собаке:
— Мики! Сторонись!
Пес отбегает. «Инстинкт???!!!» Я вспоминаю… Выстрел… Боль… Пасть… Я, перерезающий горло. Я – убийца! Моя дочь – убийца!
Я подбиваю ствол ружья. Выстрел.
Лена в гневе бросает ружье о землю и горько плачет:
— Что ты наделал?! Я промазала! Теперь дедушка будет звать меня мазилой!
— А мы не расскажем дедушке.
Она задумывается.
— Смотри! – показываю я ей зайчонка, подбежавшего к нам. – А тот, в кого ты стреляла – его папа.
— Папа? – она больше не плачет. – Папа, — вдумчиво повторяет она.
— Папа, — отвечаю я ей. – Идем, я тебе что-то покажу.
Я подвожу ее к зайчонку, глажу его, даю ему лист капусты и беру на руки. Он идет, потому что еще не знает, что людей нужно бояться. Я отношу его к норе. Я точно знаю, где она.
— Видишь? Это – его мама. А это – его братики и сестрички.
Лена достает из рюкзака весь свой запас приманки и высыпает перед ними:
— Кушайте! Я вам потом еще принесу.
Тут к нам подбегает глава семейства, и я вижу в нем себя, только такого маленького и беззащитного.
Непонимающий происходящего пес обнюхивает зайца-отца. Тот сначала не противится, а потом поднимается на задние лапы и бьет собаку передними. Мики прихватывает обидчика, отпускает и облизывает его. И все это заячье семейство начинает играть с моим в принципе добродушным псом.
А Лена громко заливается от смеха.
На теплом летнем ветру шелестят листья. Поют птицы. И мне кажется, что все вокруг — и птицы, и даже деревья — радуется и смеется вместе с нами.
А я вспоминаю, что так же радовалась моя дочь год назад, когда с первого выстрела убила своего первого зайца.
Тварь – это творение. Земля заселена тварями божьими.
Человек – это тоже животное. Хотя умеющее абстрактно мыслить, но животное, то есть живое.
Если спросить у человека, что из живого самое страшное на земле, ответы будут очень разными.
Но если то же спросить у всего живого?
Вы знаете! Ответ будет один: самое страшное на земле – это человек.
Самое страшное на земле – это тварь, умеющая абстрактно мыслить.
Вы не согласны?
А кто еще убивает ради забавы? Кто способен убивать ради удовольствия?
Кто еще убивает своих же соплеменников?
Если у животных две твари не поделили что-то между собой, они выяснят между собой отношения, и максимум кто-нибудь из них умрет, но никто более не пострадает.
Ежели у людей две твари не смогут между собой договориться, погибнуть могут десятки, сотни, тысячи, миллионы.
Вы задумались, хорошо ли называть человека тварью?
А задумайтесь над другим вопросом: ТВАРЬ ЛИ ТЫ БОЖЬЯ, ЧЕЛОВЕК?
Монреаль