Пророк, с которым весело

Пророк, с которым весело

(окончание, начало в №758)

Шизофрения, по-видимому, является закономерным следствием распространения письменности.
Маршалл Маклюэн

Биографы давно отчаялись отыскать в деятельности Маклюэна тот момент, когда он воскликнул «Эврика!» или хотя бы молча хлопнул себя по лбу.После чего немедленно перешел от преподавания литературы английского Возрождения к исследованию средств массовой коммуникации (СМК). Маклюэн… озирался. А пока вертел головой, формулировал правильный вопрос, ответ на который позволил ему вначале проинтерпретировать влияние «электрической и электронной революций» на массовую культуру, а потом и вовсе пересмотреть историю человечества под новым углом зрения. Вот несколько элементов мозаики.

С рождением первенца (1942-й) молодой папаша, относившийся к своим обязанностям со страстью, влился в ряды потребителей. Нужно было выбирать вещи по карману, и Маклюэн их сравнивает, иначе говоря – вникает в рекламу, а также ее источники (шаг к «Механической невесте», сборнику аналитических эссе о том, как попкультура улавливает наши души).

Читал он без продыху и с поразительной скоростью. Правда, принятая им метода демонстрирует, что терпение не входило в число его добродетелей. Новую книгу открывал на 69 странице. Если не увлекала – бросал.

Круг людей, исподволь подталкивающих Маклюэна к теме, очерчивают по-разному. То есть понятно, что он широк. Выбор зависит от сверхзадачи. Справедливо было бы назвать, например, тех, чьи мысли опознаваемы в афоризмах пророка. Даже если вы далеки от проблем модернистского искусства и не слыхивали о вортицизме (от vortical – вихревой), «Праздник, который всегда с тобой» уж точно пролистали. Уиндхему Льюису (Wyndham Lewis) посвящен немалый фрагмент в главе «Эзра Паунд и его «Bel esprit». Паунда автор любит. В Льюисе ему, напротив, все отвратительно. Прям по Чехову: и лицо («напоминало мне лягушку»), и одежда («мундир довоенного художника»), и душа («человек гнуснейший»), и мысли (с огромным удовольствием предрекает чужую неудачу). В отличие от Хемингуэя, Маклюэн к Льюису благоволил и в чем-то с вортицистами соглашался. По их мнению, решающим фактором в развитии человечества была не победа над пространством и временем, достигнутая с помощью скоростных средств передвижения, а те изменения, что претерпевала в связи с этим организация общества. Цитата: «…земля превратилась в большую деревню, с телефонными линиями, проложенными из конца в конец, и авиатранспортом, равно быстрым и безопасным» (W. Lewis, America and Cosmic Man).

Понятие «семиотическая (знаковая) система» можно применить к изучению чего угодно, от рыцарских доспехов до посуды на среднестатистической личной кухне. Экономист, а также теоретик в области СМК Harold Innis, в честь которого назван Innis College (University of Toronto), возглавлял кафедру политической экономии. Экономическую историю Канады он выстроил, опираясь на семиотику сырья — основного в тот или иной период и повлиявшего на геополитику страны. Так, в книге «The Fur Trade in Canada: An Introduction to Canadian Economic History» («Пушной промысел в Канаде», 1930) речь идет не просто о добыче бобра, но о том консолидирующем нацию эффекте, что она произвела, о том, как сказалась на освоении огромных территорий и установлении границ. Подобно книгопечатанию, радио и кинематографу. Позже, в «Empire and Communication» и в сборнике «The Bias of Communication» («Сдвиг коммуникации»), Иннис утверждал (и вот это почти цитата), что средства коммуникации являются технологическим распространением наших чувств. Что они в силах сжимать, удлинять, сворачивать, переиначивать человеческое представление о времени и пространстве. Здесь же дана классификация видов СМК. «ВременнЫе» – это вертикаль: миф, фольклор, рукописи и книги, назначение которых – передавать информацию следующему поколению. Они удерживают цивилизацию на плаву, сохраняя ее традиции. «Пространственные» – однодневки, рассчитанные на увеличение площадей. Это газеты, радио, телевидение (книгу «Галактика Гуттенберга» Маклюэн назвал «примечаниями к Иннису»).

Необычные черты в характере Гленна Гульда психологи и психиатры объясняют синдромом Аспергера. Известно, однако, что, все чаще отказываясь от публичных выступлений в пользу пластинок и радио, с Маклюэном пианист встретился. Беседовали они часа 4. О чем – можно догадаться.

Да и жизнь диктовала «смену вех». В Торонто ученый переехал, обладая не только профессорским званием, но и тремя детьми. Жалованье в St. Michael\’s College (University of Toronto) не давало забыть, что семья – приключение дорогое.

В целом рисуется нечто исключительно драматичное, подвижное. С итогом, напоминающим строку из викторианского романа: «Мистер Маклюэн выбирает собственную стезю».

По-английски это звучит как «pattern recognition». Прямой перевод: распознавание образов. Но слово «паттерн» (образец, шаблон, модель) — до крайности неудобно. Употребленное математиком или музыкантом, или компьютерщиком, или дамой, раскрывающей секреты вязания на спицах, оно меняет смысл. В нашем случае – это прежде всего набор предложенных действительностью новых обстоятельств и стереотипных поведенческих реакций на них большинства членов социума, из чего, собственно, и формируется массовая культура. Пророк впервые подверг общему академическому анализу историю взаимодействия человечества и джина СМК (и еще вопрос, кто кого из какой бутылки выпустил и куда загоняет). По сути, предложил новый критерий описания цивилизации.

Название первой книги Маклюэна «The Mechanical Bride: Folklore of Industrial Man» (1951) отсылает к работе сюрреалиста Марселя Дюшана «La mariеe mise а nu par ses cеlibataires, meme» (Невеста, раздетая своими холостяками). Холостяки, вожделеющие к стеклянно-металлической невесте, — модель (pattern) взаимоотношений потребителя и того же автомобиля, глубоко проникших в чувственную сферу. А можно — возведенных в статус настоящего романа. Автомобиль становится родом одежды, едва ли не физическим продолжением человеческого тела. Важность живой и механической плоти – равновелика. Тот же флер окутывает и многослойные бутерброды и комиксы; «олимп» Голливуда; авторов, пишущих колонки в популярных журналах и готовых дать совет в сколь угодно головоломной ситуации, от развода до покупки нового жилья. «Как погладить мужнину рубашку, не вызвав в нем ненависти?» И ведь все это продается!

Книга фрагментарна (указывают на влияние «Поминок по Финнегану» Джойса) и насыщена зрительными образами, с которыми ежедневно сталкивается «западный человек». Читайте ее сверху вниз наискосок, начиная с любой главы, хотя уже в первой говорится о важнейшем аспекте массовой культуры — создании «коллективного произведения искусства» на основе, например, «мнимого хаоса» коллажа на обложке New York Times или первой полосы ежедневной газеты. Впрочем, Маклюэн сравнивает потребителя с черепахой, что знать не знает, как красив ее панцирь. Анализ – дело историка, поглядывающего в зеркало заднего вида.

Электре подобает траур, пророку – суровость. Маклюэн-католик (и поклонник Честертона) презирает эту культуру повсеместно принятого шаблона. «Полмира — за простоту и массовость продаж!» Профессора донельзя раздражает мужской инфантилизм (за всех отдувается непобедимый Джон Уэйн, для которого в иной семье зарезервировано постоянное место за обеденным столом); недооценка угрозы, содержащейся в фашистской идеологии; преклонение перед «схемой достижения успеха»; бездуховность; преувеличение роли секса. Но книга полна парадоксов, иронии, неожиданных сравнений, просто шуток, так что читать весело (сын Маклюэна, Эрик, неустанно напоминает, что это литературные, писательские тексты). Между прочим, пафос многообразен. Комиксы и вестерны, с очевидной снисходительной улыбкой, представлены аналогами средневекового героического эпоса. Ощущение счастья – даже трогательно! — напрямую проистекает из тюбика прославляемой зубной пасты. Нет для мужской дружбы более сильной скрепы, чем поименованный сорт виски. Американцы, как и всякая другая (молодая) нация, нуждаются в собственных мифах, в своем, пусть припозднившемся, фольклоре. Не занимать же у индейцев.

Поначалу общество отнеслось к «Невесте» прохладно. В первые годы было распродано лишь несколько сотен экземпляров. Но Маклюэн в сотрудничестве с коллегой, Эдмундом Карпентером, добивается субсидии на выпуск журнала нового типа. В заявке тема звучала так: «Changing Patterns of Language and Behavior and New Media of Communication» («Изменяющиеся модели языка и поведения и новые средства коммуникации»). В «Exploratons» («Исследования» — «широкое» название, конечно, дано с умыслом) печатались статьи, увязывающие между собой гуманитарные дисциплины, искусство, СМК. Журнал существовал с 1953-го по 1955-й, выдержал 6 номеров, и среди специалистов пользовался (случалось, и скандальной) популярностью. Эдакая мешанина из несопоставимых порою тем, под соусом «радость антрополога». Однако блюдо могло обрадовать съедобным кусочком в виде оригинального рассуждения «Что такое время?» или «Что такое личность?»

В 1959-м National Organization of Educational Broadcasters (США) заказала Маклюэну программу курса по массмедиа для старшеклассников. Ученый «развернул» ее к описанию медийных языков и одновременно начал работу над собственным учебником истории цивилизации – «The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man» («Галактика Гуттенберга. Сотворение человека печатной культуры»). В 1962-м книга увидела свет. Ну да, «проснулся знаменитым».

Рецензенты популярных СМИ захлебывались от восторга, употребляя эпитеты «по нарастающей»: прекрасная, великолепная, блестящая книга. И автор такой же. Канадский генерал-губернатор поспешил присудить профессору главную премию года в категории «нехудожественная литература». Специалисты-гуманитарии и просто образованные читатели прибегали к разнородным характеристикам: заносчивая, очаровательная, смешная, скучная, непоследовательная, бесподобная. И оторваться – невозможно.

Александра Канашенко
Монреаль