Совсем недавно мы писали о проходящем в Монреале Фестивале кукольных театров. Мы сами побывали в Театре Утремон и познакомились с Анной Ивановой-Брашинской, которая привезла спектакль собственной режиссуры «Far Away» («Далеко-далеко»).Интересно было побеседовать с режиссером перед самым началом спектакля, который затем стал настоящим откровением (и открывал Фестиваль кукол).
Лев Шиф: Расскажите, пожалуйста, предысторию вашего спектакля.
Анна Иванова-Брашинская: Мы привезли спектакль Большого театра кукол Санкт-Петербурга. Это очень старый репертуарный театр, ему уже почти 90 лет. Исторический коллектив последние 5 лет возглавляет интереснейший режиссер, мой бывший студент Руслан Кудашов. Он вывел театр на новый уровень, из музейного экспоната превратил его в оплот современных визуальных техник, предложил новый репертуар. Ребята, которые сегодня на сцене – его студенты. Совсем недавно они отметили 10-летие своей мастерской. 5 лет они учились у Кудашова в Театральной академии в Санкт-Петербурге и 5 лет работают в его театре.
Л.Ш.: Каковы ваши отношения с этим театром?
А.И.-Б.: В 2014 году меня пригласили туда поставить спектакль. Я сама выбирала материал, писала инсценировку. Это – мое собственное произведение, соединение двух авторских сказок на один сюжет. Сказки эти очень известны в России и совершенно не известны в других странах. Наиболее знаменитое воплощение данного сюжета – «Дикие лебеди» Андерсена.
Л.Ш.: Что привлекло вас в этом сюжете?
А.И.-Б.: Меня очень интересуют сказки в качестве материала адаптации для сцены. Их нужно каким-то образом декодировать, расшифровывать. В символизме сказок сокрыта важная информация – это не просто принцы, кареты, злые мачехи. Я очень люблю сказки, и у меня сделано много их сценических версий. Есть и «Синяя Борода», и «Золушка».
Л.Ш.: Какие особенности у вашей новой постановки?
А.И.-Б.: Вообще, сюжет, который я выбрала, чрезвычайно несценичный, нетеатральный. Там мало действия. Ну что это такое: девочка сидит, молчит, полгода плетет рубашки из крапивы? Кажется, на этой основе невозможно ничего сделать. Но именно это меня и заинтересовало. Я заразилась идеей передать зрителю внутренний мир персонажа. И для этого я решила привлечь особый визуальный язык.
Л.Ш.: В чем он заключается?
А.И.-Б.: Я являюсь историком и теоретиком театра кукол и изучила на эту тему обширный материал. Для меня очень важно, чтобы присутствие кукол на сцене было оправданным. В нашем спектакле сделана попытка найти визуальный образ мутирующего молодого человека, которого бросают в иную реальность. Нужно было показать, что это за реальность. Нет ничего страшнее, когда близкий человек мутирует на твоих глазах. Это могут быть и наркотики, и алкоголизм. Может быть несчастный случай.
Л.Ш.: Почему вы решили объединить два текста: Андерсена и братьев Гримм?
А.И.-Б.: Они и очень разные, и как бы дополняющие друг друга. У братьев Гримм «жесткая», аскетичная литература. Она носит провокационный характер и построена вполне драматически. Братья Гримм пишут «схемы». А у Андерсена очень поэтический, патетический текст. Он пафосный, во многом религиозный. Большинство деталей, которые вы видите на сцене, взяты из братьев Гримм. Но при этом в спектакле присутствует и поэтическая константа Андерсена.
Именно у братьев Гримм нашлась визуальная подсказка для решения нашего спектакля: там рассказано, как мачеха пришла в дом и сшила для братьев белые рубашки. И я предложила актерам основывать все образы на белой рубашке.
Л.Ш.: Получат ли люди, не знающие сюжета этой сказки, цельное впечатление о ней?
А.И.-Б.: Мы работаем со сказкой как с материалом, на основе которого можно двигаться дальше. Название нашего спектакля – «Далеко-далеко». Это действительно очень далеко от оригинальной сказки, да и слов у нас минимум. Меня лично интересовало в данном случае соединение сказки и жизни. Ведь смысл появления сказки как культурного феномена был в том, чтобы помочь человеку справиться с той или иной психологической проблемой. Сказка давала ее решение. Иногда оно кажется нам сверхъестественным. Сказка появляется, когда человек не в состоянии сладить с ситуацией.
Нам нужно было показать, что стоит за волшебной силой в конкретной сказке. Возьмем, например, мачеху. Это в сказках она такая злая, нехорошая и т.д. А в жизни каждая мать со временем должна превратиться в своеобразную «мачеху», если она хочет, чтобы ее дети повзрослели. Она должна из этакой сказочной ангелоподобной матери-защитницы стать мачехой, чтобы отпустить своих детей, чтобы они смогли начать самостоятельную жизнь.
Л.Ш.: Это ваша теория?
А.И.-Б.: Нет, я взяла ее из книг, но полностью разделяю. Вообще, мне хотелось бы избежать клише. Моя задача – искать и находить современные решения вечных психологических проблем.
Л.Ш.: Как это сочетается с классикой, если вообще такое есть в кукольном театре?
А.И.-Б.: В принципе, я очень люблю старину. В моем понимании, все самое современное можно сделать добрыми старыми способами. Я всегда говорю, что все, что было за тысячу лет до нас, и есть самое современное. Актеров прошу сделать спектакль «тупо», примитивными методами. Современные технологии – это не мое.
Л.Ш.: Расскажите о вкладе актеров в спектакль при его подготовке.
А.И.-Б.: Я люблю создавать спектакль вместе с ними. К примеру, я хотела, чтобы в нашем новом спектакле обязательно были рубашки, но еще не до конца понимала, в каком качестве, как их использовать. И тогда я дала актерам провокационное задание, сказала: вот вам белые рубашки, и я хочу, чтобы вы превратились в лебедей. Сделайте это медленно. Работайте над этим несколько дней, неделю. Я хочу видеть, как та или иная часть вашего тела (шея, руки, ноги, грудь и т.д.) превращается в часть тела лебедя. Придумайте, как это сделать.
Л.Ш.: А где же тогда куклы в вашем спектакле?
А.И.-Б.: У меня нет кукол. У меня есть кукольность. Моя задача – исследовать язык кукольного театра, где не обязательно должны быть фигуративные куклы.
Л.Ш.: Меняется ли ваш спектакль по ходу гастролей?
А.И.-Б.: Конечно, со временем он преображается. В Петербурге мы даем этот спектакль раз в месяц, и каждый раз в нем появляется что-то новое. Мы ездим с ним по разным городам, давали в Екатеринбурге 3 раза, и с каждым разом спектакль становился все лучше. Недавно были в Норвегии. Нас пригласила женщина-продюсер, которая уже видела этот спектакль. После представления она сказала: «Что-то я такого финала не помню». Я ответила: «Конечно, потому что его и не было». Потому что в начале нашей работы, во время первых представлений, мы еще не доводили зрителей до такого откровения, как сейчас.
Монреаль
