Я заметила, что определенный тип больных выбирает определенные дни для обследования. Кроме как влиянием Луны, ничем больше объяснить этот феномен невозможно. Совершенно определенно: в полнолуние на гинекологическое УЗИ (ультразвуковое исследование) собираются самые капризные пациентки со всего города. Поэтому, увидев на небе пялящийся на землю желтый глаз, я прихожу на работу с четкой установкой – пережить пару дней. Я не пытаюсь отвечать на вопросы: они пришли сегодня не за моими ответами и советами, а просто излить желчь… Такая фаза Луны! Клиника для этого – лучшее место: на работе подобное поведение может быть не одобрено шефом, дома все к этому привыкли и не обращают внимания, а врачи стерпят – это их работа. Если яду накопилось много и уверенность в стойкости врачебной психики не слишком крепка, то идти нужно в частную на платное обследование – там стерпят точно! И поверьте, все эти лунные тетки вполне даже милые женщины во все другие дни.
Беременных я стараюсь вовсе не записывать на прием, пока Луна не начнет убывать: энцефалопатия беременных, помноженная на выпученный небесный глаз, может привести к истерической неразберихе, а истерить беременным противопоказано.
Регистратор Оксана поймала меня на входе в отделение:
– Нина Викторовна, к вам сегодня записана жена доктора Сирина!
Регистраторы для врача люди важные: они сидят в обороне на передовой и первыми попадают под обстрел нервных пациентов. Результат прохождения через бастион регистратуры бывает двояким: часть пациентов, растратив свой накал в борьбе за человеческое к ним отношение со стороны регистраторов, приходят ко мне тихими, готовыми обнять по-родственному просто за то, что я не ору и периодически даже улыбаюсь. Они ложатся на кушетку, позабыв, что только что хотели пожаловаться на хамство младшего персонала, и сосредоточено начинают глубоко вдыхать и выдыхать по команде. Медсестра Таня старательно записывает мои комментарии, вставляя их и показатели измерений в заключение исследования, которое я подпишу и, как почетную грамоту в школе, вручу пациенту перед тем, как попрощаться.
Вторая часть больных рассматривает регистратуру как полигон для тренировочной стрельбы. Они накаляются добела и, разогнавшись, как паровоз под гору, уже не могут остановить шквал возмущения и желание здесь и сейчас поменять не только всю систему здравоохранения, но и устройство мира в целом. Бросаться под этот локомотив бессмысленно, проще запрыгнуть на ходу, поддакивая и критикуя всех отщепенцев рода человеческого, работающих в медицине, и, дождавшись, когда пар выпущен и скорость пошла на убыль, выдать-таки заключение обследования и пожелать хорошего настроения на оставшийся вечер.
Рудик Новиков – завотделением ультразвуковой диагностики, в полнолуние садится писать отчет, чтобы яд лился мимо него – в основном на меня. Сохраняя poker face, я понесла новость о визите Сириной в кабинет заведующего.
Новиков пил кофе, развалившись в кресле и сложив ноги на стоящий перед ним столик. Коробка шоколадных конфет, которые он периодически отправлял в рот, закусывая кофейную горечь, несомненно, была преподнесена очередным благодарным пациентом.
– Сирина записана на прием на десять часов, ты приходишь смотреть ее со мной, – опустив приветствия, начала я.
Рука, потянувшаяся за очередной конфетой, замерла в воздухе, и Рудик, развернувшись всем корпусом в мою сторону, промямлил:
– Я занимаюсь отчетом, сегодня, пожалуйста, без меня.
Подойдя к столику, я взяла конфету и, отправив ее в рот, взяла вторую про запас.
– Если ты не приходишь, я беру больничный и ухожу домой прямо сейчас.
– По какой причине?
– Дай мне полчаса, я принесу тебе три больничных листа с разными уважительными причинами моего отсутствия.
Посмотрев на коробку конфет и отметив, что в ней осталось больше половины, я взяла еще одну и вышла из кабинета Новикова. До десяти оставалось меньше часа, и я решила, что успею посмотреть пару больных. К соседнему кабинету сидела очередь, там принимала молоденькая Любочка, дочка профессора-кардиолога, закончившая институт год назад, но уже работающая в нашей клинике, куда без убедительного наличия мозгов и солидного опыта можно было попасть только с еще более убедительной протекцией и более солидными связями. Любочка не имела ни первой, ни второй, зато в избытке наблюдались третья и четвертая составляющие успешного трудоустройства.
Я относилась к девочке с уважением: при минимальном количестве серого вещества в черепной коробке необходимо было прилагать значительные усилия и старания, чтобы более или менее сносно выполнять доверенную ей работу. За год она научилась держать ультразвуковой датчик и, как ей казалось, водить им в правильном направлении по животу больного. Другие части тела Любочке обследовать не доверяли, так как там было гораздо труднее объяснить, почему она пропустила явную патологию. В заключениях Любочки неизменно фигурировала фраза «Визуализация органов затруднена в связи с избыточным газообразованием. Рекомендуется повторить исследование после тщательной подготовки больного». «Тщательная подготовка» заключалась в выдаче повторного направления ко мне или к Новикову.
Периодически выходя в коридор, чтобы размять мышцы, не принимающие участия в рабочем процессе, я видела больных, терпеливо ждущих своей очереди перед кабинетом Любочки и, сжалившись и над пациентами, и над молодым доктором, я брала пару-тройку счастливчиков, которые и не предполагали, что только что сэкономили уйму времени, избежав необходимости повторного визита нашего отделения после «тщательной подготовки».
Без пяти десять Новиков постучался в кабинет. Я как раз закончила смотреть очередной Любочкин живот и, поставив свою подпись под заключением, попрощалась с пациентом.
– Нина Викторовна, а что вы скажете, если мы попросим Любочку посмотреть госпожу Сирину?
Медсестра Таня, сидевшая за своим рабочим столом в углу кабинета, громко фыркнула, то ли в попытке подавить смех, то ли оборвав свое классическое «серьезно?!».
Я посмотрела на Новикова.
– Мне, Рудольф Аркадьевич, совершенно без разницы, кто будет смотреть уважаемую госпожу Сирину. Но если вы все-таки предпочтете направить ее в этот кабинет, то зайдет она сюда только в вашем присутствии.
Новиков беспомощно оглянулся на дверь, потом на Таню и спросил:
– Где я буду сидеть?
– А вы не будете сидеть, товарищ заведующий, вы будете стоять за моей спиной, смотреть, что я делаю и отвечать на вопросы пациентки.
В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и без стука и приветствия вплыла дама, габаритами напоминающая ледокол «Ленин».
– Новиков, рада, что ты здесь, у меня к тебе куча вопросов! Я заставила Сирина записать их все на бумаге, так что после исследования мы идем шушукаться в твой кабинет.
Кивнув в качестве приветствия в мою сторону, дама, знакомая с процедурой осмотра, который она проходила с периодичностью раз в два месяца, чтоб «не пропустить рак», стянула с себя безразмерную блузу и плюхнула шикарное тело на кушетку. – Надеюсь, доктор Лето, сегодня вы не найдете меня полной газов и жира, – поджимая нижнюю губу, добавила она, явно нацеливая саркастическое замечание в мою сторону.
Но я за двадцать с лишним лет работы в медицине выработала иммунитет, который может произвести сногсшибательное впечатление на иммунологов: в моей крови постоянно циркулируют не только антитела, но и антиуколы, антинамеки и антиобиды, плотной стеной защищающие от хамов пациентов и тупиц руководителей.
Госпожа Сирина продолжала начатую с Новиковым беседу. Зная, что окончание монолога не наступит, если его не форсировать, я начала обследование. Для лучшего обозрения при ультразвуковом исследовании органов брюшной полости мы просим больных сделать глубокий вдох: при этом легкие, наполнившись воздухом, толкают печень, желчный пузырь и почки вниз из-под реберной дуги, и эти органы становятся более доступны для исследования.
На экран можно было не смотреть, потому как все внутренние органы Сириной были известны мне наизусть: жировая дистрофия печени и поджелудочной железы, желчный пузырь удален, почки без особенностей…
Обычно я сканирую пациентов, диктуя заключение Тане, но не в этом случае. Во время первого визита, недостаточно ознакомившись со спецификой пациентки, я начала перечислять ожиревшие органы, украсив описание внутрибрюшного беспорядка наличием избыточных газов, снижающих диагностические возможности ультразвука. Сирина, не сказав мне ни слова, отправилась прямиком к главному врачу, а оттуда к начальнику здравотдела района, жалуясь, что во время исследования я назвала ее жирной и загазованной, и что подобный специалист не может работать в уважающем себя учреждении.
Спасибо нашему любимому главному врачу Кунцевой Людмиле Борисовне, которая доступным языком объяснила госпоже Сириной, что как хороший детектив ценится по раскрываемости, так хороший узист – по показателям диагностики, и что я – один из лучших диагностов и ко мне направляют самых сложных больных на консультацию. А так как госпожа Сирина является супругой уважаемого в клинике доктора Сирина, а также занимает ответственный пост представителя отдела здравоохранения администрации города, то, несомненно, достойна лучшего специалиста, способного вести наблюдение за состоянием ее здоровья и т.д. и т.п.
Жалобу она свою забрала, так как, конечно, хотела лучшего диагноста для своего живота. Но смотреть ее без присутствия заведующего в кабинете во время обследования я отказалась: «Я сканирую, ты политически корректно комментируешь», – поставила я условие Новикову.
В остальном день полнолуния прошел на удивление спокойно. В конце рабочего дня, зайдя в ординаторскую, я застала всю нашу теплую компанию в сборе. Гериатр Юра Антонов развлекал коллег рассказом о своем постоянном пациенте – итальянце Луиджи. Старик приехал в Россию с семьей дочери – представителем одной из итальянских компаний. Среди всех клиник города они выискали нашу, где работал доктор, свободно говорящий по-итальянски. Переживающий недостаток в общении старикан приходил на прием через день и проводил в кабинете Антонова как минимум час.
Оба безостановочно сыпали словами, звучащими, как музыкальные термины вперемешку с названиями вин: кьянти, пьяно, стаккато, белиссимо… Иногда являлось все семейство, и тогда прием превращался в шоу. Удивительно, как итальянцы богаты на эмоции. Если наблюдать за их диалогом, может показаться, что они постоянно спорят и даже ругаются. На самом деле это просто манера говорить и не зависит от темы разговора.
Для нас шоу повторялось в ординаторской, где артистичный Антонов в лицах пересказывал диалог на русском. При этом, естественно, обогащая фразы комментариями, приукрашенными матом. Мат всегда был и остается в повседневном обиходе в медицинской среде и вовсе не является выражением негативного отношения к предмету обсуждения. Мат для медиков – средство придания эмоциональной яркости и живости повествованию. Также он отсеивает случайных слушателей, когда они оказываются в компании, которой не принадлежат.
Антонов не был против частых визитов старика, практикуя с ним свой итальянский и при этом получая оплату за каждый прием. Сегодня он принес очередную историю про Луиджи, которая как раз подходила к кульминационному моменту, когда я появилась в ординаторской.
– Луиджи частенько ездит на рыбалку с соседом по даче, при этом ни тот не говорит по-итальянски, ни этот по-русски, – ввел меня в курс дела Юрий, прервав рассказ. – Вчера после очередной поездки он меня спрашивает: «Доктор, каждый раз, как у моего друга срывается рыба, он восклицает «б…ь» или «с..а»! В чем разница этих слов? На что я ответил: «Разница в размере рыбы», – под громкий хохот коллег закончил историю Антонов.
Юра был моим одногруппником, одним из тех людей, дружбой с которыми я дорожу. Сын интеллигентных родителей, врач от бога, он со студенческой скамьи был своим парнем. Мы находились на одной волне, когда шутили, строили планы или поносили жизнь во всех ее проявлениях, смотрели одни и те же фильмы, не боялись зло шутить друг над другом и много лет оставались друзьями, что само по себе уже бесценно. Как много тех, кто проходит вместе с нами через сито времени?
Звала я его исключительно Антохой: имя Юра не шло к его белобрысой шевелюре и голубым глазам.
В каждой команде всегда есть человек, поддерживающий остальных в тонусе. Антонов был нашим тоником во многих ситуациях: ни депрессии, ни лишний вес не угрожали членам нашего коллектива, потому как при малейшем намеке на их появление Юра начинал язвить в адрес проштрафившегося, и тот срочно садился на диету, шел в спортзал, забивал на свою депрессию и возвращался к нашей прекрасной дружной медицинской компании. Языка Антонова побаивались многие, я же неизменно хохотала над всеми его беспощадными шутками и много лет обещала начать их записывать. Если я когда-нибудь соберусь написать книгу, Антоха несомненно станет одним из главных героев.
Нина Романова
Калгари
