Вымысел – единственная реальность

Вымысел – единственная реальность

Чтобы не выглядеть сумасшедшим в глазах большинства, мне надо было стать кинорежиссером.
Ф. Феллини

Все мне в этом человеке мило, даже тенорок, странно не соответствующий общей корпулентности, и жеманные движения рук. Я в восторге от его акцента в английском, который звучит совсем по Мандельштаму – «Когда, пронзительнее свиста, я слышу английский язык…»Друзья Феллини, едва ль не хором, отмечают, насколько редко им приходилось видеть его растроганным. Ирония, позволившая ему с успехом заняться карикатурой и не покидавшая его всю жизнь, была, видимо, того рода, что противоречит сентиментальности. Но на людей он смотрел пристально. И на прочий мир тоже: когда Феллини спрашивали (а происходило это часто), любит ли он собак и кошек, тот отвечал, что любит «некоторых собак, некоторых кошек». И надо же, купив квартиру в пригороде Рима, как-то сварил обед, чтобы накормить десятков пять мяукающих бездомных тварей. Вычленить из них «некоторых» было невозможно.

Не только фильмы, самого режиссера тоже неверно трактовали через два раза на третий: «Я говорю что-нибудь с ироничным подтекстом, а меня понимают буквально. И после приписывают мне слова, которые я вовсе не намеревался произносить». Те, кто читал книги Феллини, слушал его интервью, не удивятся. А на то, что за него выдумывают, режиссер не очень-то обижался. Ценя фантазию в себе, он не мешал фантазировать другим. Вообще, фантазия, выдумка, ложь — в его словоупотреблении подчас синонимичны и дороги ему прежде всего тем, что в них выражен личный взгляд на действительность, творческое начало. Как вам такой софизм: правда требует, чтоб вы на ней стояли, ложь понуждает идти вперед? Но не ожидайте от умного, тонкого художника, с хорошо развитой речью, что вот сейчас он подарит вам некую непреложную, на все времена, истину: «Я всегда говорю правду, а правда никогда не бывает понятной. Ложь же понятна всем».

Ел он всегда с огромным аппетитом. Радовался подобному отношению к еде не только у мужчин – у прелестниц тоже. Ему казалось, что это как-то связано с готовностью женщины к сексу, для Феллини — одной из важнейших приманок бытия. Ироничное преломление эротики в его фильмах — тому подтверждение. Имя американской актрисы и драматурга Мэй Уэст (Mae West) знакомо сейчас разве что историкам кино и театроведам. Секс-символ Америки 30-х. Но режиссера прежде всего привлекал ее взгляд на секс, то, что она «привнесла юмор во взаимоотношения полов». «Занятия сексом», секс как профессиональная работа, одержимость нимфоманки или привычная уступчивость – все это антитеза влюбленности, без которой Феллини себя не мыслил и защищал ее рыцарски. Снизить ложный пафос – да пожалуйста! В старинной вилле любовница уводит героя в зал, под которым предусмотрена потайная комната, для подслушивания. Оттуда она «особым голосом» признается ему в любви и в том, что все равно не смогла бы всю жизнь спать только с ним одним. Но, едва он, впавши в лирический тон, начинает прочувствованный монолог, убеждая ее в обратном, его Дульсинея отдается случайно подгребшему молодцу («Сладкая жизни»). Анита Экберг — Сильвия (в том же фильме) в своей наивной, откровенной чувственности – «почти шарж на Венеру» и чуть ли не символ чистоты: «Я возвожу женщин как богинь на пьедестал, откуда они сами сваливаются».

Феллини хотел славы – без нее не раздобудешь средств на следующий фильм — и старался стоически принимать неудобства, с нею сопряженные: «Я предупредил Джульетту, что мы никогда, абсолютно никогда не должны ссориться на людях. По этому поводу мы основательно поспорили в переполненном ресторане». Он подсмеивался над человеческой натурой, жаждущей кумира, и огорчался тем, что с успехом приходит одиночество. «Башня из слоновой кости» — не та же тюрьма? А ему нужны были люди. Новый фильм всегда начинался с точно выбранного лица. Как он их видел – другой вопрос. Мастроянни режиссер сказал буквально следующее: «Я приглашаю вас, потому что мне нужно лицо обычное, лишенное характерности и особого выражения, рядовое лицо — такое, как ваше». И это мужчине, о котором к тому времени мечтала любая девчонка. Может, актер и обиделся бы, но и его природа мозгами не обделила. А уж когда он узнал, что Де Лаурентис навязывал на эту роль Пола Ньюмана, но Феллини выбрал его, — по-настоящему заинтересовался.

«Амаркорд» (с итальянского «Я помню») – это тоже лица. Фильм получил «Оскара» (1973). Ну, как тут не сказать, что Феллини встречал свои триумфы спокойно, хотя, конечно, деньги были кстати. Америку он полюбил по ее экранному воплощению и впервые ехал туда как в знакомую страну, где можно «стать президентом, не зная латинского и греческого языка». Но возвращался с иной мыслью – «чистое, открытое, доверчивое детство Америки закончилось». «Ночи Кабирии» в Штаты повезла Мазина. Феллини подумал, что в том году им все равно ничего не светит, потому что в прошлом они уже получили за «Дорогу», и свидетелем триумфа жены не был. Где хранились его «Оскары» — да Бог весть, в доме режиссера они никому не попадались на глаза.

Для него важнее был другой итог: то, как приняли «Амаркорд» профессионалы и публика. Измученные новым киноязыком, отсутствием сюжета, неоднозначностью персонажей в предшествующих работах, они наконец вздохнули свободно. В этом фильме тоже нет сплетенной истории, но жизнь подростка в провинциальном городке, его интересы, сквозь которые прорывался в свою пору каждый зритель, школа, городская иерархия, прозрачно поданная политика, — все оказалось близко и понятно. А в целом – шедевр. Чего еще желать. Феллини публику не разочаровывал, подтвердив, что так оно и есть: «Однажды я проснулся и спросил себя, о чем будет мой следующий фильм? И захотел снять его о родном городе, о своем детстве, о временах года, о школе, о фашизме. Об итальянцах и о себе самом. Так я и поступил».

Но за несколько лет до съемок было опубликовано эссе «Мой Римини», написанное в больнице. Феллини был уверен тогда, что дни его сочтены. Он, уже ощущая себя «почти вещью», отдаваясь в руки врачей и сестер, одна из которых мало того, что насильно поила его водой из чудотворного Лурдского источника, но и приводила «похожего на де Сика» американского священника, начинавшего свои посещения поистине ободряюще: «Плеврит, да? Дрянное дело». Все было худо, пока из Римини, вместе с остальными друзьями режиссера, не приехал врач, поставивший верный диагноз. Римини оккупировал подступы к палате, где лежал Феллини, ворвался в его сны. И тот начал писать. Некоторые страницы этого эссе перекочевали в сценарий.

В центре повествования подросток Титта. Луиджи «Титта» Бенци, друг с раннего детства. Это больше о нем, но персонаж, конечно, переосмыслен. Лев Толстой признался когда-то, что взял Соню, Таню (сестру жены) и слепил Наташу (о себе скромно умалчивал). Экранный Титта – это и Федерико тоже, хотя в жизни подростки сильно отличались характером. Начиная с того, как восприняли фашизм. Фильм отчасти решает вопрос, который задают себе люди уже несколько десятилетий: почему фашистская идеология так легко завоевала сердца большинства итальянцев? Этот ответ и похож, и не похож на тот, что давали Ильф и Петров, смотревшие на дело со стороны. Да, маленький человек в провинциальном городочке почувствовал себя приобщенным к «высокой идее», что дорогого стоит. Получил возможность подняться над заевшим бытом, ощутить свою исключительность. Однако у Феллини все теплее. Людям надо куда-то девать эмоции, во что-то верить. И, если в этом фашизме что и страшно, то по-своему. Вспыльчивого, но достойного отца семейства, работягу, известного своим скептическим настроем, не бьют, не пытают. Его «наказывают», как провинившегося ребенка. Вызвав для беседы в полицейский участок, в него силой вливают полбутылки касторки. Когда он поднимается из огромного корыта, в котором жена отмывала его и впрямь, как ребенка, перед нами – сломанный человек. Проснувшийся от шума сын – очень кстати. Он резко меняет пафос: не пытаясь разобраться в ситуации, Титта говорит гадости, и отец приходит в себя. Все возвращается в колею. Этот маленький мерзавец, тянущий из меня нервы, — он важнее! Реанимация.

Бенци вспоминал, что был в группе молодых фашистов лидером. Сводилось все, собственно, к тому, что он возглавлял обязательные групповые занятия спортом, и с удовольствием маршировал впереди колонны. Феллини от фашизма ухитрялся отмахиваться. Ему претила любая система, подавляющая индивидуальность. Ключевое слово. В поисках особости Феллини и в сумасшедший дом хаживал, пока не наткнулся на трагедию, выбившую его из ложной идеи… Однажды в городок наведались заметные фашистские бонзы. На хорошо отрепетированном физкульт-параде Федерико четко поворачивается не в ту сторону. Он потом извинялся и уверял, что это от волнения, но с Бенци не хитрил.

Но что значила политика и какие-то семейные неурядицы по сравнению с женщиной? «Я восхищался видом женских тел, прежде чем мог описать в словах, что именно я вижу». Признанная городская красавица, совершенно порядочная женщина, в очарование которой входило умение неподражаемо вертеть попой, – никому и в голову не приходило посчитать это вульгарным. Владелица табачного магазинчика — и обладательница огромного бюста. Городская сумасшедшая, красивая, молодая нимфоманка. И старший класс школы изнывает в томлении, удовлетворяя его то грезой, то рукоблудием.

В самом Римини Феллини никогда не снимал. Тут вообще было много странностей. По виду, город и режиссер словно игнорировали друг друга. Феллини покинул свою малую родину в 19 лет. И если возвращался туда, то старался сделать так, что его никто не видел, кроме близких друзей. Ночью, только ночью, он выбирался с кем-нибудь из них на берег Адриатики и трепался до рассвета. Бенци чуть ли не силой вынудил его как-то купить в Римини дом. Однако Феллини в нем не жил. Потом продал, заслужив обвинения в предательстве. И – тот самый редкий случай – был искренне растроган, когда в 1983-м горожане вытащили его на «день Феллини» и все-таки «преподнесли» ему дом, купленный в складчину. «Амаркорд» им понравился. На просмотре раздавались крики: «Вот он, я! Слева!»

Картина полна вымышленных эпизодов. Один из них: горожане на лодках и лодчонках собираются, чтобы приветствовать проплывающий мимо корабль – символ большой жизни. Не было этого. Океанский лайнер «Rex» курсировал между Италией и Штатами и никогда не заходил в Адриатическое море. Снимая эпизод, Феллини волновался, не слишком ли оно реально. Не слишком: в его завершении видно, что даже волны – ненастоящие. Но теперь, как бы ни был недоволен сам режиссер, эта фантазия стала жизнью. Старики припоминали, кто и как был одет, что в этих лодках ели, что пили: «…все решали зрители, жующие попкорн и хрустящие оберткой от шоколада». Вечный конфликт.

Весной 1993-го Феллини наградили его последним «Оскаром» — за выдающийся вклад в киноискусство. 30 октября он и Мазина намеревались отпраздновать золотую свадьбу. 31-го режиссер скончался, жена пережила его на полгода. Похоронены оба в Римини.
До встречи через неделю.

Александра Канашенко
Монреаль