Вольтер заметил, что «поэзия говорит больше, чем проза, с помощью меньшего количества слов». Впрочем, это наблюдение было сделано до него и после него повторялось раз двести. На пересказ чистой лирики не посягает никто: к ней и обращаются-то, когда возникает настоящая потребность в сугубо образной речи. На пересказ лиро-эпики – довольно часто, от бабушки, консультирующей по дороге в школу внука-младшеклассника, до студентов, второпях осваивающих программу.И все-таки совершать эту операцию с «Евгением Онегиным» не надо бы — зачем? События, происходящие в любимом «романе в стихах», оригинальностью не отличаются, все это где-то у кого-то уже было. И, если бы А.С. Пушкин хотел написать прозой историю умного, тонкого, на свою беду рано созревшего молодого человека, он бы именно так и поступил. Мы точно это знаем.
Пересказывать лиро-эпику – глупо. А экранизировать можно. Я не стану отсылать тех, кто в этом сомневается, к сказкам Пушкина или балладам в переводе В.А. Жуковского. Напомню о «Мольбе» Тенгиза Абуладзе, первом фильме из его трилогии, куда входят «Древо желания» и «Покаяние». В эмиграции теряется многое. Книги — как правило. Я жалею о собрании сочинений Важа Пшавела. Его поэмы выложены в интернете, а все равно – жалею. «Алуда Кетелаури» и «Гость и хозяин», по которым поставлена «Мольба», перевел Н. Заболоцкий. Грузинская стопа отлична от нашей, и я слушала Пшавела в оригинале. Когда я пересматриваю фильм, за русской строкой для меня эхом звучит грузинская, так многое по ощущению передано:
«Дарла, забудь свои мученья,
Дарла, взгляни, перед тобой
Стоит сегодня все селенье
И вместе с ним — убийца твой.
Его, как жертву, в мир загробный
Мы бросим к телу твоему!» —
И вдруг раздался голос злобный:
«Пес будет жертвою ему!»…
«Пес будет…» — в горле клокотало,
Пока дыхания хватало…
Живущий в фильме поэтический текст сохраняет и лирического героя, и автора. Мне кажется, что по-другому лиро-эпику на экране и представить себе нельзя. Хотя, в общем, кому как. Английский актер Ральф Файнс (Ralph Fiennes), который прославился ролью фашиста Гёта в «Списке Шиндлера» (и лорда Вольдеморта в «Гарри Поттере»), взял да и представил. «Евгений Онегин» переводился на английский несколько раз, в том числе и Набоковым, но все не удачно: либо строфика терялась, либо большая часть содержания. Файнс перебрал все попытки и сам написал сценарий. Персонажи в нем изъясняются прозой. В фильме предостаточно и анахронизмов, и несообразностей, даром что в соавторы сценария приглашен лидер канадской либеральной партии Майкл Игнатьев (Michael Ignatieff), сын уроженца России. В 1999-м картина вышла в прокат. Мне попалась в одной из газет статья с громким заголовком “«Онегин». Американцы открывают для себя Пушкина”. Я бы заменила в нем глагол на антоним. Печально, что сам актер так ничего и не понял. В интервью по поводу этой работы он сказал: «Другая эпоха, страна, обычаи, язык могут изменить наше прочтение великого поэта, но им не дано ослабить мощь его слова. Наш фильм, пусть и по-своему, стремится передать эту мощь».
Гораздо разумнее поступил в 1946-м итальянский режиссер Riccardo Freda, сняв по «Дубровскому» яркую костюмированную приключенческую ленту «Aquila near». «Благородный разбойник» и его борьба за справедливость – тема, близкая любому итальянцу. Актеры были подобраны правильно: Маша привлекательна, Дубровский – «чертовски привлекателен». «Кирила», правда, откровенно мерзок, и крепостных не сразу опознаешь. Но даже пушкинский юмор чувствуется.
Однако львиная доля фильмов, так или иначе затрагивающих Россию в период после Второй мировой, связана не с литературой – с политикой. И то, что для СССР – норма, в отношении свободного мира воспринимается почти нонсенсом. Летом 1990-го в рамках Московского кинофестиваля проходила ретроспектива «Кино тоталитарной эпохи». Наиболее упертые зрители, если им отказывали на это время в текущем отпуске, брали дни «за свой счет», чтобы посмотреть по максимуму советские, немецкие и итальянские картины 1933-1945 гг. В программу входила, например, «Ошибка инженера Кочина» (1939), с первой (по рангу в кино) советской дворянкой Любовь Орловой. Слабость, питаемая к этой актрисе Сталиным, вероятно, была из того же ряда парвенюшных переживаний, что заставили вождя раз тридцать ходить на «Дни Турбиных» Булгакова. А фильм показательный. Конечно, шпионы и шпионки (Орлова сыграла «раскаявшуюся»); вредители, преступная неосторожность интеллигентов-инженеров, «своих в доску», но недооценивших пронырливость иностранных резидентов. Любопытно, насколько всему этому соответствует видеоряд: лица-маски, марионеточные жесты, механические интонации. Но хуже фильмы «с талантом», как «Крестьяне» и «Великий гражданин» Ф. Эрмлера.
Сразу после войны в газеты выплеснулся поток идеологических постановлений в области искусства. Начали с драматургии, потом вдарили по литературе — и кино не забыли. Боролись, главным образом, со своими. Сталин тогда искренне удивлялся топорности на советской сцене и в кино положительных персонажей, неизменно уступающих в яркости характера персонажам отрицательным. Вот она – сила искусства. В 1949-м выработали планы по усилению антиамериканской пропаганды, а в 50-е появились и сами киноамериканцы – герои лент М. Калатозова «Заговор обреченных» и А. Роома «Серебристая пыль». «Заграница» снята так же, как Россия в Голливуде. А по содержанию все понятно: «Пропаганду заказывали?» Калатозов экранизировал пьесу четырежды лауреата Сталинской премии Н. Вирты («вы будете с меня смеяться» – я ее читала). Название — вполне говорящее: в одной из стран только что образованного восточноевропейского блока недобитки-буржуи, опираясь на церковь и американцев, плетут заговор против самого свободного режима. Но их побеждают. Хороши в своем роде и реплики из «Серебристой пыли», где все крутится вокруг смертоносного ядерного изобретения: «В наше время американский мундир слишком тяжело давит на плечи порядочного человека. – Я всегда знал, что вы — «красный»! — Мой сын «красным» быть не может!» и т.д. Похоже на цитаты из досье американцев, подозреваемых комиссией Маккарти в коммунистической деятельности. «Все перепуталось, и некому сказать, что, постепенно холодея, все перепуталось…» И поди ж ты: А. Роом почти одновременно с этой мутью ставит прелестный фильм-спекталь по «Школе злословия» Р. Шеридана, с Яшиным и Андровской в главных ролях. Калатозов через пару лет после «Заговора» выпускает «Верных друзей», симпатичную лирическую комедию, а в 1957-м – «Летят журавли». Но это уже «оттепель».
Превращение недавнего союзника во врага совершалось и на американском экране. Одновременно формировались основные ракурсы, в которых этот образ будет трактоваться еще лет десять. Ничего затейливого. Если дело происходит в Европе, русский – оккупант, попирающий свободу прежде независимых государств («Berlin Express», 1948, режиссер Jacques Tourneur). Если на территории Штатов или Канады – возможны варианты. Это может быть шпион. Или перебежчик – «Железный занавес» («The Iron Curtain», 1948, режиссер William Wellman), действие которого основано на реальном событии: русский разведчик Игорь Гузенко переходит на сторону американцев. Одним из самых громких оказался фильм «Красная угроза» («Red Menace», 1949, режиссер R.G. Springsteen): Коммунистическая партия Америки обманом завлекает в свои сети идеалистически настроенных граждан, но, уж завлекши, требует от них беспрекословного подчинения – под прямой угрозой смерти. «Я вышла замуж за коммуниста» («I Married a Communist», 1950) – тоже об этом. Причем, обе ленты до боли напоминают фильмы гангстерской серии (что ж поделаешь, зритель их любит). События разворачиваются в «первичной партячейке», убежденные коммунисты – те же мафиозные боевики, стреляют и кричат в изобилии. Русские присутствуют в виде соблазнителей-идеологов, иногда на заднем плане, как провозвестники дела Маркса-Ленина-Сталина. Есть, конечно, некоторые отличия. Самый популярный вопрос, бесконечно муссируемый хорошенькими, ухоженными американочками: «Что такое демократия?» А реклама соответствующая. Во весь экран лозунг «Мертвый не сможет разболтать»; «Драма – напор и насилие» и проч.
Понятно, что критика разбивала эти поделки в пух и прах. Но «охота на ведьм» в Голливуде уже шла полным ходом. Совет продюсеров крупнейших студий дал себе и правительству слово не брать на работу коммунистов и сочувствующих. Сказать легко – доказывать надо. Вот и снимали какой-нибудь «Серп или крест» («The Sickle or the Cross», 1949, режиссер Frank R. Strayer): священник-миссионер намеревается вернуться домой с Дальнего Востока и вступить в борьбу с коммунистами. Северные корейцы захватывают его в плен, а русские посылают на его место в Штаты своего ставленника – двойника священника, давая ему наказ связаться с видным местным бизнесменом, который на самом деле – «красный агент». Никто из жителей городка не распознает подмены. Двойник даже крутит легкий романчик с бывшей возлюбленной пленника, списавшей некоторые его странности на длительную отлучку. Однако американский жизненный стандарт оказывает на пришельца все более серьезное влияние, и в кульминационный момент фильма, вместо того чтобы прославлять коммунистическую доктрину, двойник ее развенчивает. Агент-бизнесмен успевает его убить, когда, как deus ex machine, из тьмы возникают агенты ФБР. А подлинный священник по радио благостно выслушивает весь этот бред в северокорейской тюрьме.
Как бы Голливуд ни серчал на «красных», забыть, что «любовь все превозмогает», он не мог. Тем русским, у кого хватало ума полюбить американца/американку, даровалась индульгенция. В 1953 году режиссер Delmer Daves («Никогда не отпускай меня» — «Never let me go») рассказывает историю юной советской балерины, влюбившейся в аккредитованного в Москве журналиста (Кларк Гэйбл). Они женятся (на территории американского посольства). Во время церемонии балерина не снимает с головы платка – такой трогательный русский обычай. Однако и после официального замужества советские чиновники не дают ей визы. Только украв форму советского офицера, новоиспеченный муж ухитряется контрабандой вывезти жену в Штаты. Героиню играет Gene Tierney – женщина, безусловно, красивая, только по весу превышающая балерину килограммов на 10 и жутко раздражающая «русским» акцентом в свободной английской речи. И тут недалеко ушли от «серпа и креста». Уж если подняли тему, могли бы сообразить, что девчонкам, гуляющим с иностранцами, попросту «светила» Сибирь.
Не обошли вниманием ни науку, ни научную фантастику. «The Flying Saucer» — тот же боевик, на тему исследований летающих тарелок в Антарктике. Скучно еще и потому, что с визуальными эффектами в 50-е было слабовато.
Конечно, американцы не обладали прерогативой на «коммунистические страсти». В 1949-м юная Элизабет Тэйлор сыграла в английском фильма «Конспиратор». Конфликт его – страсть vs долг — укладывается в каноны классицизма. Поклонники этой дивы (я не из их числа), наверное, с замиранием сердца ждали: удастся ли ей вернуть мужа — советского агента на стезю добродетели, или он ее убьет.
Изменилось ли что-нибудь в «оттепель» — читайте через неделю.
Монреаль
