Без названия (глава из романа)

Без названия (глава из романа)Механик в бараньей шапке закурил сигарету. В отсеке распространился горьковатый полынный запах. Фармаз бросил механику несколько резких слов. Тот пробормотал что-то хриплое и маловразумительное.
— Загер мард! — сквозь зубы произнес Фармаз.
Механик нехотя притушил сигарету о переборку.
\»Анашу курил, — подумал Юра. — И морда у него анашиста\».

Е. Войкунский, И. Лукодьянов \»Экипаж Меконга\»

Я родился и вырос в местах, где слово \»анашист\» было ругательным. Анашистами пугали детей, и образ анашиста, сложившийся в моём незрелом сознании, был малосимпатичен. Эдакий серо-зелёный иссохший человечек с тусклыми, ввалившимися глазами. Он никогда не делал утреннюю зарядку, не работал и был готов на всё, включая самое страшное — продать Родину ради порции своего зелья. У него всегда был нож в кармане, и когда его мучила абстиненция, он шёл на улицу и убивал людей — просто так, с досады. Сколько раз, гостя в селе у родни, я слышал рассказы о поножовщине, и всегда виноватыми были анашисты. А вовсе не добрые сельские парни – как, например, друзья моих двоюродных братьев, которые пили араку трёхлитровыми баллонами, а потом шли на дискотеку. Рассказы исходили от старших — дяди и тёти. Кузены себе помалкивали.

Став постарше, я всё пытался увидеть на улице анашиста — просто, чтобы проанализировать его облик. Разумеется, серо-зелёных сморчков с ножами в карманах я знал немало — только в нашем дворе их было двое. Но мы все знали — они не анашисты. Они — наркоманы. Они ходили к мамке Розке на четвёртый этаж, в соседний подъезд, и мамка Розка делала им уколы, чтобы тащиться. Ходили к Розке и розовые и упитанные, но со временем и они превращались в зелёных и сморщенных. Не от анаши, конечно, а от сушёного сока маковых головок — черняшки, вводимой внутривенно.

И вдруг, совершенно случайно, я узнал, что мой друг и ежедневный спутник по дороге в школу — анашист! Мне было лет 14. Ему — 15. Его звали Тимуром, и был он смуглый, очень ловкий и очень смелый. Он мог подтянуться раз 15 — мы подтягивались на ветке ивы, растущей прямо в нашем дворе. Он мог сделать 3 выхода силой! Он бегал быстрее меня, хотя был ниже ростом. И он был готов драться по любому поводу, в любое время дня и ночи. А я драк боялся. Он был моим героем. И тут я узнаю, что он — анашист! Поначалу были сомнения, но потом они отпали. Тимур точно был анашистом. Он добывал своё смертельное снадобье в колхозах. В нашей республике выращивали коноплю. На волокно и на масло. Моя мать работала в НИИ сельского хозяйства, и я был в курсе того, что в этом НИИ коноплю пытались переделать — чтобы она перестала быть анашой. Другими словами, советские учёные пытались вывести сорт конопли, не содержащей каннабиноидов. И они преуспели — слава Советской Науке! Жаль, не до конца. Выведенная ими конопля была бесполезна не только для наркоманов, но и для промышленности. Её волокно рвалось, а выход масла был ничтожным. Зато её с удовольствием ели коровы, чего они никогда не делают с нормальной коноплёй. Но коров гораздо дешевле кормить кукурузным силосом. Итак, в колхозах выращивали нормальную коноплю. А когда по осени её молотили, в бункерах и на наружных частях молотилок оседало столь нужное Тимуру и его команде вещество. И они по ночам с фонариками и ножницами по металлу ездили в колхоз, в Зильги, и добывали там анашу. Летом у них были другие способы. А потом они курили её на Тереке. Начитанный мальчик, я пытался воздействовать на Тимура, пересказывая ему содержание брошюрок общества \»Знание\». Тимур смотрел на меня с улыбкой, хлопал по плечу и предлагал попробовать. Я в ужасе отказывался. Мне не хотелось умереть молодым, зелёным и высохшим. Я тоже курил на Тереке — но не анашу. Простые сигареты. Мой отец сказал, что если увидит меня курящим — убьёт. А я знал, что отец как-то раз убил за один день 42 немца. Это было написано в его наградном листе — с печатью войсковой части и подписью полковника Щербакова, к которому мы с отцом пару раз ездили гостить в Сочи. То есть меня одного он запросто смог бы убить, хотя был уже пожилым человеком. Поэтому для курения я прятался. Так мой отец до самой смерти и не узнал, что я курил. А Тимур продолжал себе курить анашу и даже не собирался зеленеть и сморщиваться. Правда, у него были проблемы с алгеброй, но они были и у меня — а я ведь анаши не курил. Вся эта анаша в конце концов вышла Тимуру боком, но это был не химический процесс. Это был психический процесс, и начался он не у Тимура, а у его матери. Она тоже узнала, что её сын курит анашу, и в голове у неё начался психический процесс, в результате которого она стала следовать за сыном, куда бы он ни шёл. Я помню эту страшную картину до сих пор — а мне уже скоро полтинник! Тимур выходил из своего подъезда, и тут же в окне появлялось лицо его матери. Она смотрела, в какую сторону он идёт, а, опознав направление, выскакивала из подъезда и, прячась за деревьями, столбами и углами зданий, кралась за ним. Пожилая женщина (Тимур был поздним ребёнком, как и я), в зелёном платке и вязаной кофте, в туфлях, если успевала одеть, или в тапочках на босу ногу. А идти, порой, надо было далеко. Иногда он замечал её, и тогда всё обходилось. Но однажды он её не заметил, дошёл до спуска к реке, оглянулся — она спряталась за огромным тополем, — спустился вниз и по старому руслу пошёл на катлик. Катликом мы называли пруд — котлован, вырытый для неизвестной цели и заброшенный. Туда натекла вода из реки, и мы там купались. И жгли костёр на бережку. И тем вечером горел у катлика костёр, а вокруг сидели Тимуровы друзья-анашисты и курили своё гибельное зелье. Тимур подошёл к ним по низу — руслом. А его мать — по верху, её не было видно, уже смеркалось. Прямо через дорогу от обрыва к руслу была школа, и Тимурова мать позвонила оттуда в милицию, что, дескать, тут курят анашу, а потом бегом побежала к обрывчику и стала кричать Тимуру, чтобы он немедленно к ней поднялся. И он поднялся. А через 5 минут приехали менты и повязали всех остальных.

Два дня спустя, Тимур не вернулся вечером домой. Его искала милиция, соседи, мальчишки со двора — я в том числе. А нашёл отец — его отец, когда утром собирался на работу. Тимур лежал в подъезде, без сознания, в мокрой, пахнущей мочой одежде. На голове у него была здоровенная шишка, а рядом с шишкой были выщипаны волосы — на пространстве размером с железный рубль. И он был жестоко избит — всё лицо в синяках и ранах. Били ногами. Очнувшись, он оказался невменяемым, и его увезла скорая. Тимур не выдержал конфликта понятий. До своего невольного грехопадения он был королём на улице. А то, что с ним сделали, ставило его ниже всех. Он стал неприкасаемым, и если бы у него от этого не съехала крыша, он наверняка совершил бы самоубийство. От его старших сестёр мы узнали, что он в психбольнице. Он так и не закончил десятый класс. И никогда больше не курил анаши. Я не видел его лет 5, пока не пришёл из армии. А когда увидел — оторопел. Нет, Тимур не стал ссохшимся и зелёным. Он просто исчез. Вместо него на корточках, на углу дома, каждый день с утра до вечера сидел и курил полноватый, обрюзгший человек, на вид — лет сорока, с поседевшей головой и одутловатым лицом, до того похожим на тимурово и одновременно чужим, что я боялся смотреть на него. Он узнал меня и поздоровался. И отвернувшись продолжал сидеть и курить. Ему был 21 год.

Я уж так устроен, что когда происходит несчастье, мне хочется кого-то обвинить. Найти ответственного. Тогда этим ответственным казалась Тимурова мать. Как я только не ругал её про себя. Дура! Безмозглая сука! Лучше бы тебя обоссали и избили за твою непроходимую тупость, дебилка! А сейчас думаю — она ведь тоже боялась анашистов. Ей-то откуда было знать. И наказание, упавшее на неё, было гораздо хуже всего, что я мог придумать. Уж не знаю — прозрела она или нет… Надеюсь, что нет.

С прозрениями вообще не очень. У меня тут есть знакомые — интеллигентнейшие люди. Образец для подражания. Редкостно гармоничные — образованные, разбирающиеся в искусстве, спортивные. Родители двух прекрасных детей. Но дети росли уже здесь, в Монреале, и набор стереотипов у них был другой. А у родителей остался ещё тот — привезённый из дому. Как у Тимуровой мамы. Их младший сын, Лёшка, пришёл раз домой пьяный в зюзю. Еле на ногах стоял. Первый раз в жизни напился — ему было лет 19 что ли… Вот пришёл он, рухнул на диван в гостиной и как начал блевать — только держись. Всё вокруг заблевал и уснул. Родители, интеллигентнейшие люди, всё потихонечку убрали, раздели его, вымыли, вытерли, укрыли и ушли себе спать, поставив рядом с сыном двухлитровый графин с водой. Ну, напился – ну, чего не бывает. Теперь будет знать. Никогда об этом досадном случае родители больше не вспоминали. И Лёшка больше не напивался до такой степени. Пить, само собой не бросил. Но пьёт редко — некогда ему часто. И в меру — а зачем напиваться? Картина в общем-то нормальная. Какой русский не любит, хм… быстрой езды. Но вот, как-то раз, буквально полгода спустя после того памятного вечера, Лёша пришёл домой накуренным. Он курил анашу! И после этого пришёл домой! На своих ногах, не шатаясь, не блюя, не неся под мышкой отрезанную от досады голову первого встречного… Но с запахом, красноватыми глазами и такой… весёлый и загадочный. И что, вы думаете, сделала мама? Мама всю ночь — ВСЮ НОЧЬ! — плакала. Она оплакивала сына, как мёртвого. А потом ещё месяц вглядывалась ему в глаза, молила чуть не на коленях: никогда, ты слышишь, никогда, если не хочешь, чтобы мы с отцом умерли, никогда больше этого не делай, ведь ты погубишь себя, это ведь затянет, останется только оболочка, умрёшь в 40 лет пустышкой… — и всякое такое, страницами, мелким почерком. А Лёша, все друзья которого курят траву, и половина учителей в универе курит траву, да вообще, каждый второй курит траву — с ума вы, что ли, сошли, смотрел на маму круглыми глазами и поначалу пытался успокаивать и объяснять, а потом понял — бесполезно! И дал страшную клятву — никогда больше не курить анашу. И с тех пор, когда есть хоть какая-то возможность, что мать может увидеть или узнать — Лёша не курит. Ну, а так-то курит. Раз в месяц.

Есть, есть на свете люди, которые не курят, не пьют — и правильно делают! Они делятся на две совершенно противоположные группы. Одна группа состоит из таких, как Стив у меня на работе — совершенно непьющий, некурящий, страшно положительный мужик. То есть он пьёт — когда с женой идут в ресторан, он там пьёт полбокала красного или белого. Это раз в месяц. Другая группа — как Вадим, тоже у меня на работе. Вадим русский, он бывший алкоголик. Он в глухой завязке и не пьёт вообще. Он хороший парень, но чего-то в нём не хватает… Как там, у Горького, что ли? \»Алкоголиков не терплю, пьющим сочувствую, непьющих опасаюсь\». Из Вадимовых глаз на мир тоскливым взором, едва заметный, но лютый, смотрит голод. Голод, смиряемый рассудком и волей. И если вдруг настанет конец света, Вадим упьётся так, что выйдет в астрал раньше всех праведников. А у Стива голода нету, он не пил никогда и не пьёт — невкусно ему, и всё! И в конце света Стив пить не станет. И пойдёт в астрал посуху. Стив-то вырос в Англии, на ферме. А Вадим — в России, в посёлке городского типа, всё население которого работало на спиртзаводе.

Другие пьют чаще. Раз в неделю. Это плохо, да? Наверное, плохо. Не знаю. Знаю я одно — курение анаши, конечно, неполезно, но оно ничуть не вреднее питья спиртного. И ничуть не хуже курения простых табачных сигарет. Только во всём мера нужна. Даже героин можно в меру колоть, но я не знаю ни одного человека, у которого это вышло бы. А вот людей, которые пьют раз в неделю и курят траву раз в неделю, я знаю массу.

Страх перед анашой, насколько я имел возможность видеть, идёт от полного незнания предмета. Я часто вступаю в полемику с противниками анаши. Правда, я никогда не вступаю в полемику с теми людьми, которые против наркотиков вообще. С теми, кто не курит и не пьёт. Это люди последовательные — они отвергают сам принцип манипулирования восприятием, и они железобетонно правы. Но с порицающими анашу любителями выпить или закурить я спорю. И всегда в этих спорах побеждаю. Потому что ни один из этих любителей выпить или закурить не пробовал анашу. А ругает её, просто отталкиваясь от стереотипа. Главный аргумент, конечно, это: анаша — первая ступенька к тяжёлым наркотикам. То есть человек искренне считает: кто покурил анаши, на следующий день будет искать морфий. При этом, сам человек вчера пил кофе, но сегодня кокаин не ищет. Странно… И, разумеется, у человека нет ни одного знакомого наркомана, и он не знает, что ступенька там не нужна. Там все обходятся без ступенек. Раз — и на крыше. Точнее, в подвале. Вообще, с наркоманами интересно, если принимать их точку зрения за равноправную. А почему бы и нет? Ортодоксальный наркоман искренне считает, что живёт правильно. В чём мерило правильности жизни? У каждого в чём-то своём. Но большинство сходится в одном — быть счастливым, делая то, что любишь делать. Так вот, наркоманы счастливее многих других — они получают наслаждение и делают то, что любят делать, главным образом — ничего. Да, они мало живут, да, они подвержены многочисленным рискам. Да, им недоступно многое в этом мире. Но доступно другое — в другом, их собственном мире, который не становится менее реальным оттого, что трезвенники его не видят.

Вот строчки из песенки \»Агаты Кристи\» \»Вертолёт\» — они полностью выражают отношение наркомана к жизни и к нам, не наркоманам.

На ковре-вертолёте
Мимо радуги
Мы летим, а вы ползёте,
Чудаки вы, чудаки.
На ковре-вертолёте
Ветер бьёт в глаза.
Нам хотя бы на излёте
Заглянуть за.

А вот ещё, тоже \»Агата Кристи\», и тоже замечательно искренне выражено самоощущение:

Отчего немеют зубы,
Как дрожат от счастья губы
Ты поймёшь, когда поцелуешь грязь!
Ты увидишь, что напрасно
Называют грязь опасной, —
Ты поймёшь, когда поцелуешь грязь.

Стишки, конечно, далеки от совершенства, но \»Агату Кристи\» надо слушать, а не читать — тогда всё становится понятнее и ближе. Не знаю, почему у них нету ни одной песни про ломки. Это ведь и есть главная составляющая наркоманского житья-бытья. В них, правда, нет никакой поэзии.

Игла — дверь в лучшую жизнь. Как самоубийство. И так же, как с самоубийством, — обратной дороги нет. Бывших наркоманов не бывает. Человек может завязать и никогда больше не колоться, но из глаз его всегда тоскливым взором, еле заметный, но лютый, будет смотреть голод. И если настанет конец света… главное, чтобы вены выдержали.

Второй аргумент: от анаши мозги сохнут!

Первый раз я это услышал от собутыльника и коллеги. Мы вместе работали на карьере строительного камня. Я был бурильщик, а он — тракторист. Я тогда анаши не курил — у меня её просто не было. Но пил регулярно — самогон был всегда. Тем не менее, разговор об анаше завёл я. А он сразу ощетинился. Это была обычная травля за выпивкой. Истории из жизни и всякое такое. Я за 3 года до этого вернулся из армии. А в армии я курил анашу. Не каждый день — каждый день просто не было. Но частенько. Об этом и поделился. А он мне — про сушёные мозги. Когда я спросил его, каким образом мои мозги суше его мозгов, он полез драться. То есть аргументы в области разума были исчерпаны. Впоследствии я слышал этот аргумент сотни раз. Аргумент весомый — что и говорить. Научно обоснован. Приём каннабиноидов снижает мотивацию и ухудшает память. \»Kills your ambition\», так говорит герой Сэмюэла Джексона в Тарантиновской \»Джеки Браун\». Но то же самое происходит при курении табака и питье спиртного. В равных дозах. Так что, если вы с сигаретой в зубах пытаетесь мне доказать, что анаша сушит мозги — я буду смеяться. Не обижайтесь.

Третий аргумент: привыкнешь — затянет. Весьма популярен и широко используется для обработки юношества. Научно опровергнут как минимум тремя независимыми сериями исследований в Штатах и в Англии. Исследований, скорее всего, было не 3, а больше — это я читал о трёх.

Но мне не надо читать, я и сам знаю. Опять же, тут надо понимать, о чём речь идёт. Наркоманов общепринятого толка даже трогать не стану — возьму, для примера, курящих. Курящий человек поймёт сразу. Он знает это чувство, когда хочется закурить. Это чувство, которое становится особенно острым, когда у тебя нету сигарет. Ты день не курил, стоишь на пустынной остановке или, хуже того, где-нибудь за городом, купить негде, попросить не у кого. И вот, гордость, навыки гигиены, брезгливость, всё это уходит в сторону, и ты готов подобрать с земли бычок, и закурить его, и затянуться со страстью, и почувствовать этот мягкий удар по мозгам и лёгкую, дрожащую волну вниз по телу! Это привычка, подкреплённая привыканием — две разные вещи. Первая — в сознании, вторая — в теле. Анаша в этом отношении на километры отстаёт от табака и алкоголя. Дьявол! Если задуматься, она отстаёт на километры даже от кофе и чая. Я не видел ни одного человека, который испытывал бы абстинентный синдром из-за недостатка анаши. И сам я его тоже не испытывал. Теоретически, к анаше можно привыкнуть. Но для этого её надо курить столько!.. Если перевести это на алкоголь — надо каждые пару часов выпивать по стакану водки. Литра полтора в день. В случае с алкоголем — при среднем здоровье, через пару месяцев — каюк. Печень — всё, мозг — всё. В случае с анашой… необратимые проблемы с памятью и соображалкой и, скорее всего, ожирение. Только зачем так-то? Делать что ли больше нечего?

Все остальные аргументы являются комбинацией или производными от этих трёх. Так что спорить с оппонентами легко и приятно — если только они не теряют чувства прекрасного и не лезут, как тот тракторист, в драку. При этом я, человек справедливый, даже не упоминаю медицинскую марихуану.

Боже упаси, кто-нибудь решит, что я пропагандирую марихуану. Нет, нет и нет. Хотя было время, когда я пытался внедрить её в жизнь своих, до того не знакомых с предметом, приятелей. Я искренне желал людям добра. Зачем ужираться спиртным и просыпаться назавтра с больной головой, ощущением сортира во рту и общим упадком сил? Ведь можно покурить травы, весело провести время, не испытывая бычьих позывов, улечься спать и назавтра проснуться свеженьким, как огурчик. Но увы — моя просветительская деятельность закончилась печально. Я совсем забыл, что всем нам уже не 20 лет и перепады давления могут привести нас в нерабочее состояние. А от травы — падает давление. Человек ослабевает, ему хочется сесть, лечь, и ему может показаться, что он сейчас умрёт. И он будет думать: “На хрена я курил эту гадость? Всё из-за этого идиота! Я тут умираю, а он сидит рядом, и ему всё равно! Специально небось подсунул мне отраву!..”

В такой ситуации я оказывался 3 раза. Первая жертва — здоровенный мужик лет сорока, по счастью, имел медицинское образование. Поэтому, когда я объяснил, что с ним происходит, и предложил выйти и пробежаться вокруг квартала, он это сразу понял, вскочил и побежал. Ему стало легче, но эксперимент был последним. А я получил кличку “Убивец”. Жертва номер два — хороший приятель, участник нашей тусовки и вообще рок-н-ролльная личность. Никто и подумать не мог, что он не знает коварства травы. Не знал! И минут через 20 после последней затяжки он уже лежал на диване, еле слышным голосом диктовал завещание, просил прощения у всех, кого обидел, а хозяйка дома с тревогой на прекрасном лице спрашивала у меня, надо ли вызывать скорую. Пострадавший приятель не хотел вставать с дивана и бежать по улице — он человек не спортивный. От рюмки коньяку в ужасе отказался. Отверг сладкий горячий чай.

— Хватит с меня веществ, — слабым голосом, но непреклонно твердил он. Прошло ещё с полчаса, и он мирно уснул, проспал до утра, а утром ушёл домой. А потом позвонил мне и сообщил, что у него прошёл радикулит, но лучше он будет с радикулитом, чем с марихуаной.

Третьим номером записался знакомый с давних пор мужик, аквалангист и рыбак, с которым мы курили траву пару раз и до этого, и всё было хорошо. Но тут он выпил — прилично так поддал. На ногах стоял, не шатался, но был под градусом. Покурив анаши, он незаметно отошёл, сел и потерял сознание. Правда, он тут же его нашёл, но задёргался устрашающе, а жена его, увидев дёрганья, вообразила самое страшное — инсульт. Тут-то всё и началось. Бедного мужика окружили, за руки, за ноги отнесли в кровать, жена стояла рядом и причитала, остальные наперебой задавали пострадавшему вопросы о его дне рождения, сегодняшнем числе, просили потянуть левой рукой за правое ухо и настаивали, чтобы он продекламировал “Солнечный круг — небо вокруг”. В паузах между причитаниями жена поворачивалась ко мне и спрашивала, зачем я заставил её мужа принимать наркотики. Вопросы сопровождались побоями. Синяков, правда, не осталось. Это было очень показательно, и больше чем в одном смысле. Ведь совсем рядом с нами, на веранде второго этажа, происходило нечто весьма похожее! Там вокруг сидящего в кресле мужика собралась куча женщин, и производились реанимационные процедуры, прикладывания горячих бутылок к ногам, массаж висков, иглоукалывание рук и ушей, стимуляция сердца и даже попытки искусственного дыхания. Мужик перепил, и ему стало не по себе. Разница была лишь в том, что там, на втором этаже, виноватых не было. Это ведь не наркотик — просто водка. И кто её там кому наливал — было уже не вспомнить. В этот, согласитесь, интереснейший момент, я понял, что больше никогда и никому я травы не предложу. Люди такие разные! Как там у Козьмы Пруткова:

С ума ты сходишь от Берлина,
Мне ж больше нравится Медынь.
Тебе и горький хрен — малина.
А мне и бланманже — полынь.

Я сидел у одра своей жертвы и ложечкой наливал в его рот сладкий чай. Он глотал и вёл 3 диалога сразу: один со мной, про то, как ему неудобно и как всё это, в сущности, глупо, второй — со своей женой, укоряя её в излишней горячности и неверии в его силы, и третий — с народной целительницей, которая продолжала истово щипать его за активные точки. Перед моими глазами встала картина, виденная мной года за 2 до этого, прямо рядом с моим домом. Есть у нас в райончике пьяница. Натуральный такой алкаш, англофон, белый, лет сорока. Уже несколько раз я видел его пьяным до необычной для среднего канадца степени. Он шатался, был дружелюбен и общителен и прикуривал сигареты не с того конца. А тут вижу — лежит в кустах у соседа. Подошёл к нему, потормошил — жив! Но пьян вдребезги. Лежал он грамотно, на боку, и я оставил его в покое. А выглянув через 5 минут в окно, увидел вокруг него группу мусульманок в бурнусах и хиджабах, или как оно у них там называется. Они размахивали руками, и одна из них тормошила горемычного алкаша так, что от него аж пыль летела.

“Сейчас бить начнут”, — подумал я и вышел на улицу. Но нет, мусульманки и не думали бить моего соседа-пьяницу. Они были на полном серьёзе встревожены за его жизнь. И собирались вызывать скорую, несмотря на активные просьбы объекта заботы этого не делать. Я, как мог, прояснил ситуацию. Сказал, что я русский, что у нас, в Москве, таких на улицах много и что это — нормальное состояние пьяного человека. И дал им клятву, что он не умрёт. И они ушли себе с облегчением. А ко мне подошёл вернувшийся из школы средний сын — тогда тринадцатилетний. И я воспользовался наличием практического материала и прочёл ему короткую, но ёмкую лекцию о соблюдении меры.

В общем, не вздумайте начинать курить траву. Не ешьте амстердамские печенья! Продолжайте пить своё Божоле и Шардоннэ. Или что вы там пьёте? Продолжайте курить сигареты! Но перестаньте голословно заносить анашу в списки убийственных наркотиков. Или, по крайней мере, в этих списках ставьте её на сообразное место — гораздо ниже алкоголя и табака. А не между зарином и морфием, как говорят наши впитанные с детства стереотипы.

Но то — российские стереотипы. За пределами России всё не так. В Душанбе детей пугали пьяницами, а не анашистами… Там, по-моему, и слова такого не было. На Памире, в Хороге, на пьяного будут смотреть искоса. А на накуренного внимания не обратят. Через речку от Хорога, в Афганистане, пьяного и грохнуть могут. А гашиш (анаша со знаком качества, семизвёздочная) хозяин дома держит для гостей — не продаёт. Продаёт он опий-сырец. Ну, а тут, в Канаде смотрят на вещи рассудочно, и стереотипы здесь соответствующие. \»Несколько пьяных начинают драться, несколько накуренных начинают играть музыку\» (Drunk guys start a fight, stoned guys start a band). Или — \»По пьянке проезжаешь на красный, по накурке — останавливаешься на зелёный\» (When you are drunk — you pass the red lights, when you are stoned — you stop on green ones). Если глядеть на букву закона, трава в Канаде по-прежнему под запретом. Однако с 2001 года в парламенте и вокруг не прекращается жужжание по поводу назревшей декриминализации. И она чуть было не состоялась в 2003 году — всё обломали южные соседи, пригрозив усиленными таможенными процедурами. И вот, мы теперь в запрете, а южные соседи в половине штатов траву декриминализировали, а в двух вообще легализовали. Канадский суровый закон, однако же, большого применения не находит. Ещё в сентябре 2002 года правительственная комиссия под начальством сенатора Пьера Клода Нолэна, заваяла бумагу на основе двухлетних исследований. В бумаге, кроме герба и могучих подписей, были такие пункты, как:

• \»Марихуана — это не тамбур для приёма тяжёлых наркотиков\».

• \»Менее 10% употребляющих становятся зависимыми\».

• \»На борьбу с марихуаной расходуется масса денег, а толку нет\».

В заключение финального заседания по бумаге комиссия выдала, среди прочего, следующее: \»Научные изыскания с ошеломляющей очевидностью показывают, что марихуана значительно менее вредна, чем алкоголь, и должна проходить под тем же набором регуляций, что и алкоголь\».

Сам же Нолэн сказал, что, раз марихуана менее вредна, чем алкоголь, то и относиться к ней надо не как к уголовному преступлению, а как к проблеме общественного здоровья или к социальному вопросу. Известен случай, когда онтарийский судья открыто высказался, что федеральный закон о хранении малых количеств марихуаны недействителен. Это произошло во время суда над 16-летним анашистом, которому по букве закона светил срок до 5 лет. Короче говоря, в Канаде разум победил, хотя и неформально, и самое страшное, что может произойти: если полиция увидит вас с косяком в зубах — попросят выбросить косяк.

Формальное решение тоже на за горами. Вот уже 10 лет процент сторонников легализации — 55-65, а процент противников — 22. Это не значит, что всем надо бросаться курить траву. Но, пожалуйста, не ставьте ни креста, ни клейма на тех, кто уже курит.

Каркисар Харрагидумагов
Монреаль