«Единственный мой грех – любовь к тебе…»

«Единственный мой грех – любовь к тебе...»Эта история в духе шекспировских трагедий разыгралась когда-то в Старом Монреале. Ее главные герои — молодые супруги Адольфус и Ефросинья, чья история любви начиналась так красиво! Они одними из первых венчались в монреальской базилике Нотр-Дам…Это случилось субботним вечером 24 марта 1833 года. Адольфус Дьюи и его жена Ефросинья пришли в церковь Нотр-Дам на площадь Оружия. В те времена две церкви Нотр-Дам — старая, едва вмещавшая всех прихожан, и новая, возведенная американцем ирландского происхождения О’Доннелом, еще стояли рядышком. Началась 5-часовая месса, и молодые супруги опустились на колени перед алтарем, как во время церемонии венчания 2 месяца назад. Ему было 26 лет, ей –17. Прихожане поглядывали на них: еще свежи были в памяти воспоминания об их бракосочетании. Тогда всех поразила красота юной невесты. Все желали им счастья, долгих лет жизни, здоровых детишек и считали добрым знаком, что венчание прошло под сводами нового величественного собора.

Спустившись со ступенек центрального входа, Адольфус вдруг быстро, почти бегом, потащил молодую супругу по улице Нотр-Дам. Многие недоуменно смотрели вслед. Публика не торопясь расходилась после мессы. Раскланивались с друзьями и знакомыми, обсуждали городские новости, чинно прогуливаясь улицами города. Хорошо после долгих мартовских метелей почувствовать теплое дыхание свежего весеннего ветерка!

Окружающие заметили, что молодой мужчина был очень расстроен, имел суровый вид, жена едва поспевала за ним. С улицы Нотр-Дам супруги свернули на улицу Сан-Поль и подошли к магазину, взятому в аренду у Шарля Руа, где успешно торговали всякой всячиной. Несколько прохожих видели, как Дьюи достал ключи и отворил тяжелую железную дверь, а затем более легкую, деревянную. Через мгновение Адольфус и Ефросинья исчезли из виду. Никто не мог знать, что через несколько минут в доме разыграется страшная трагедия.

Молодые люди вошли в комнату, приспособленную под торговое помещение. Ефросинья (удивительное для Квебека русское имя) сняла теплое пальто и села в небольшое кресло возле печки погреть озябшие руки. Адольфус зажег в старинном подсвечнике пару свечей, подошел к жене и ровным спокойным голосом произнес фразу, которую она не поняла: «Мы так долго жили в трудностях, что должны завершить их сейчас». Не зная, что и думать, Ефросинья с удивлением посмотрела на мужа, в руках которого появился невесть откуда взявшийся топор…

Адольфуса Дьюи знали как человека доброго, с мягким характером, обладающего замечательными способностями. Он вращался в хорошем обществе, успешно вел собственный бизнес. Летом 1832 года Дьюи серьезно увлекся Ефросиньей, дочерью мебельщика (мать умерла, когда девочке не было еще 6 лет). Дьюи считал себя самым счастливым человеком, когда молодая девушка ответила взаимностью. У отца Ефросиньи не было причин не одобрить брак. Зять был симпатичный, приветливый, удачливый. Все считали, что Адольфус сильно любит молодую жену.

Молодожены сняли квартиру на улице Сен-Винсент, неподалеку от площади Жака Картье. Отец новобрачной в качестве свадебного подарка помог молодым обставить добротной мебелью 2 просторные комнаты: зал и спальню. Он часто навещал молодоженов, и те с радостью его принимали. Но однажды отец заметил, что дочь имеет заплаканный вид и все чаще пребывает в печали.

Отец не хотел влезать в отношения между молодыми (милые бранятся — только тешатся). Он думал, что идет обычная притирка характеров, а дочь все не торопилась с признанием. Разлад в молодой семье с каждым днем усугублялся. Порой до соседей доносился шум ссоры, за стеной слышались удары и плач молодой женщины.

Владелец дома Бернард Хенрик как-то раз подошел к двери комнаты, чтобы узнать о причине шума. Встав на стул, он заглянул в небольшое смотровое окошко над дверью. Ефросинья плакала, а Адольфус ходил взад-вперед со сложенными на груди руками. Хенрик увидел, как молодая женщина бросилась к мужу, обняла его и стала со слезами умолять: «Боже мой, боже мой, я ни в чем не виновата». Адольфус все это время оставался без движения и не сделал никакой попытки обнять или утешить жену.

Почти 2 месяца прошли в непрестанных ссорах. Не выдержав такой жизни, девушка убежала к отцу, но вскоре за ней явился муж. Отец потребовал рассказать правду. Адольфус замялся, затем неохотно, с недомолвками, признался, что у него есть приятель (он не назвал его имени), с которым он дружит много лет. Друзья познакомились с Ефросиньей на вечеринке. Когда девушка предпочла Дьюи, друг стал регулярно нашептывать ему, что не стоит доверять жене, она-де ветрена, оказывает знаки внимания другим мужчинам, в том числе и ему. Тестю удалось успокоить зятя, развеять его сомнения.

«Друг» же продолжал свое черное дело. Адольфус верил и не верил, но, в конце концов, ревность взыграла, и в Монреале произошла трагедия, подобная шекспировской. «Друг» сыграл роль Яго, а Адольфус оказался монреальским Отелло. Позже Дьюи объяснял, что поводом для убийства послужил момент, когда он с женой у выхода из церкви столкнулся с приятелем. Ему показалось, что Ефросинья подмигнула или дала какой-то тайный знак его приятелю. «Я не помнил себя от безумия, охватившего меня при виде доказательства неверности жены, — признавался он позже судьям. – Вся моя любовь к Ефросинье, все наше примирение разрушилось в миг, когда я увидел ехидно ухмыляющееся лицо товарища. Мне казалось, что только смерть решит все проблемы».

…Ефросинья попыталась уклониться от удара — и в первый раз ей это удалось. Удар пришелся на витрину с товаром и разбил стеклянную посуду. В этот миг девушка почувствовала слабость, ноги подкосились, и вдруг Адольфус ударил жену плашмя топором по голове. Когда она упала на пол, он в беспамятстве продолжал наносить удары тыльной стороной орудия. Отбросив топор, он схватил со стола нож и рывком полоснул им по шее супруги. Оставив жену истекать кровью, Дьюи запер обе двери и быстро ушел.

Звук тяжелой закрывающейся двери привел женщину в сознание. Она добралась до дверей, но не смогла открыть их. Ползком, прижимая руку к горлу, Ефросинья добралась до задней двери. Ей удалось открыть ее и подползти к кухне владельца магазина старика Шарля Руа. Тот вышел, услышав странные звуки. Несмотря на ужас, охвативший пожилого человека, он донес девушку до дивана и послал за одним из лучших хирургов города доктором Даниэлем Арнольди, первым президентом коллегии врачей Нижней Канады.

Арнольди удалось остановить кровотечение, наложив швы, и бедная Ефросинья прожила еще несколько дней. Все надеялись, что ее удастся спасти. Очнувшись от беспамятства, она попросила доктора закрыть дверь и еле слышно, но отчетливо, прошептала: «Я знаю, что я умру. Я должна сказать вам, что это мой муж убил меня. Я не виновата, кто-то меня оговорил …»

Пока врачи пытались спасти молодую женщину, Адольфус кинулся в конюшню к извозчику по имени Туссен Лекомпт и попросил довезти его до американской границы к озеру Шамплен. Лекомпт видел, что парень вне себя и несет полный бред, приговаривая: «Я не хочу, чтобы меня кто-либо видел. Я могу попасть на виселицу».

Возница, решив, что у молодого Дьюи проблемы с бизнесом (может, бежит от кредиторов), не отказал парню. Тем временем полиция бросилась в погоню. Они нашли Адольфуса в отеле в Платсбурге. В номере гостиницы, безвольно опустив голову, он сказал вошедшим монреальским полицейским: «Я пойду с вами, чтобы вы подвергли меня наказанию».

Дьюи признался, что убил свою жену из ревности. Один из полицейских, Луи Мало, хорошо знавший семью Ефросиньи, в сердцах сказал: «Эх, парень, какой же ты дурак! У твоей жены был замечательный характер, у вас все было бы превосходно, если бы у тебя нашлось хотя бы столько ума, сколько было в ее мизинце».

День казни пришелся на понедельник, 19 августа. В 10 утра на площади Шам-де-Марс (Марсово поле) собралась толпа в 10 тысяч человек. По словам журналистов, так много народу не собирала ни одна казнь в Монреале. Осужденный Адольфус Дьюи решительно, но без лишней героики, поднялся на эшафот, ему связали руки, и осужденный обратился к толпе с просьбой, чтобы полицейский констебль Мало, арестовавший его в Платсбурге, записал его слова.

«Адольфус начал говорить с исключительным самообладанием. Казалось, он полностью абстрагировался от присутствия огромной толпы, подчеркнуто выговаривая каждое слово, чтобы слышали все», — писали репортеры. «После того, как я попросил у Бога прощения для своего исстрадавшегося сердца, я ищу прощения у вас, у всего города за то, что я совершил… Я любил свою жену, но я был безумцем. Молитесь за меня те, у кого есть сердце. Молитесь за несчастного, оставляющего вас навсегда».

Исповедник Адольфуса отец Дени прочитал короткую молитву. Огромная толпа наблюдала, как повесили несчастного парня. Лица мужчин были суровы, женщины плакали. Все думали о том, какая страшная штука эта ревность, все горевали о прекрасной Ефросинье и жалели бедного Адольфуса. Осудить же того, чьему наговору поддался Дьюи, не было возможности. Дьюи его не назвал, а Ефросинья не знала – у ее мужа было много «друзей». Осудил ли приятель Адольфуса сам себя!? Об этом история умалчивает.

А молодые люди покоятся рядом на одном кладбище, вот только тропинка к их могилам забыта. А когда-то каждый день туда приносили белые лилии…

Вы скажете, что этот человек
Любил без меры и благоразумья,
Был нелегко ревнив, но в буре чувств
Впал в бешенство. Что был он как дикарь,
Который поднял собственной рукою
И выбросил жемчужину, ценней,
Чем край его…

Ирина Лапина
Монреаль