Наверное, это была череда совпадений, но эффект оказался огромен.
Теперь нам легко рассуждать, как в 70-е годы советские люди начали проявлять интерес к европейской жизни – возможно, оттого, что интерес к своей собственной стране с ее вздорными лидерами изрядно поистрепался. А может быть, тут особую роль сыграла и внешняя политика кремлевской власти: требовалось срочно сдружиться с Западной Европой, чтобы провести операцию «разоружение» за ее счет.Возьмем для сравнения советский кинематограф 60-х. В подавляющем большинстве это были фильмы о Родине, причем снимались они талантливо и с искренним энтузиазмом. Если и делали фильмы про Запад, то это были либо детские сказки («Снежная королева», «Три толстяка», «Город мастеров»), либо средневековые экранизации вроде «Гамлета» и «Последней реликвии», либо, наконец, запутанные детективы про шпионов («Мертвый сезон»). Лежавшая по ту сторону железного занавеса Европа казалась чем-то далеким, нереальным и, в общем-то, не особо интересным.
В 70-е – будто плотину прорвало. Во всяком случае, фильмов про Европу вдруг стало много, по-настоящему много. На все вкусы, на любые темы. Назовем лишь несколько из них: «Семнадцать мгновений весны», «Карлсон, который живет на крыше», «Легенда о Тиле», «Вариант Омега», «Безымянная звезда», «Шерлок Холмс и доктор Ватсон»… В 80-е этот поток продолжили «Ослиная шкура», «Узник замка Иф», «Визит к Минотавру», «Любовные затеи сэра Джона Фальстафа», «Мушкетеры двадцать лет спустя» и многие-многие другие.
Надо было где-то снимать Лондон и Париж, Женеву и Берлин, Мюнхен и замок Эльсинор. При том, что ехать во все эти места было никак нельзя. Но, на счастье советских киношников, выход был: ехать в «республики советской Прибалтики».
Читатель мог заметить, что все без исключения вышеперечисленные фильмы снимались в эстонском Таллинне. И это всегда получалось красиво, несмотря на забавные проколы и ляпы: Бабельсберг Вячеслава Тихонова сильно смахивал на таллиннский Кадриорг; Василий Ливанов вышагивал по нещадно зауженной Бейкер-стрит и заходил в дом диковатой для Лондона архитектуры; Спартак Мишулин порхал над столь несвойственными Стокгольму островерхими крышами; а Михаил Боярский со сломанной на съемках рукой устало гарцевал на фоне ганзейских фасадов, совершенно невозможных в Париже. Но кому до этого дело? Это были те же прекрасные сказки для миллионов людей, которые еще только мечтали о Лондоне или Париже «в подлинике».
Таким Таллинн и остался в восприятии нескольких поколений советских людей – милая, романтическая сказка, пародия на Запад, киношный павильон с забавными человечками, растягивающими гласные звуки. В сказке все не всерьез и понарошку: смертельно раненый герой получит целебный эликсир, приговоренный к смерти уйдет с эшафота живым, а гениальный сыщик досконально распутает все преступления.
То, что Таллинн вдруг оказался совсем не сказочным, а живым и настоящим городом с собственной волей, убитыми героями, незажившими ранами и нерусским языком, в советской империи для многих стало шоком и даже обидой. Как же так?.. Они для нас – милая киностудия со взбитыми сливками, а мы для них – оккупация и десятки тысяч репрессированных? Что с того, что в Сибири до сих пор существуют эстонские кладбища?.. Так уж вышло! Почему они нас не любят?..
Мне и самому есть что вспомнить. В 1988 году в СССР стали доступными тексты протоколов Молотова-Риббентропа, по которым Прибалтика стала разменной пешкой в партии двух заигравшихся бандитов. 23 августа 1989 года — в 50-ю годовщину подписания пакта — жители Латвии, Литвы и Эстонии, взявшись за руки, выстроили \»живую цепь\» длиной почти в 600 километров. Это вам уже не «Город мастеров» с битвой на мечах. Это была цивилизованная борьба, грамотно организованный гражданский протест без битья стекол и поджогов. Такое я видел впервые.
Я почувствовал огромное уважение к этим людям с их смешным акцентом. До меня вдруг дошло, что они-то знают мой язык, а я их – нет, и гордиться мне нечем. Я искренне желал им успеха и независимости.
Впрочем, в Москве эстонцев скоро хорошо поняли. Когда 20 августа 1991 года московские улицы утюжили танки и бронетранспортеры, а Эстония объявила о своем отделении от СССР, в Москве говорили: ну, хоть им повезло…
С тех пор прошло 19 лет. И я снова ехал в Таллинн, когда-то любимую сказку своих летних каникул, и совершенно не знал, что именно увижу. Ясное дело, что он перестал быть «самым западным городом Советского Союза». Сделало ли его время «самым восточным городом Объединенной Европы»? Превратился ли он из обожаемой провинции одной империи в презираемую провинцию другой? Вот это действительно было бы обидно.
Плюс известные стереотипы: эстонцы «крайне медлительны», эстонцы «ненавидят русских и принципиально не отвечают на русском языке», эстонцы «строят из себя арийскую расу и пресмыкаются перед Европой», и все такое прочее. Хотелось увидеть это своими глазами.
Увидел и говорю: полная ерунда. Если проблемы и существуют, то только в воображении агрессивной части русских «патриотов», чья жизнь без перманентной оскорбленности лишена всякого смысла.
А эстонцы, похоже, свои «обиды» давно пережили, переварили и оставили позади.
Они вовсе не медлительны: все делают быстро, а еще быстрее разговаривают. Почти как итальянцы. За эстонской речью невозможно уследить и разделить ее на части.
Никакой предвзятости по отношению к русскоговорящим тоже не обнаружено. Я провел эксперимент: 2 дня подряд обращался к местным жителям с разными вопросами по-русски и по-английски поочередно. Ни разу не заметил разницы в реакциях. Мне отвечали по-русски охотно, подробно и доброжелательно. Особенно люди старшего поколения. А банковские работники еще и прилично говорят по-английски.
Меня, как жителя Монреаля, немало наплакавшегося от требований «билингвальности», особо поразило количество двуязычной молодежи. Невероятно, но эти дети одинаково легко болтают и по-русски, и по-эстонски! В поезде за мной сидели две девчонки и тараторили между собой по-русски. Когда мы приблизились к российской границе, они принялись заполнять бланки для туристов и, дойдя до графы «отчество», стали хихикать: «Ой, да ты, оказывается, Тынисовна! Они там помрут от смеха! – На себя посмотри, Урмасовна!» После этого они как-то невзначай перешли на эстонский.
Похоже на то, что в следующем поколении от проблемы «ущемленного русскоязычного меньшинства» в стране ничего не останется, а нынче к «ущемленным» себя относят только люди, которые не захотели выучить язык, чтобы получить приличную работу. Сам эмигрант, я не могу чувствовать корпоративной жалости к этой категории лентяев.
Особого «пресмыкания перед Европой» я тоже не обнаружил. Образы, символика, терминология вокруг эстонские. Это в России теперь все сплошь «мерчандайзеры» да «франчайзеры».
Таллинн по-прежнему, как выразился Сергей Довлатов, «интимный город». Он уютен, чист, комфортабелен и безопасен. Я гулял по Старому городу до 3 часов ночи (примерно в это время закрываются бары и пабы) и заглядывал в самые «интимные» переулки – но не увидел ни одного «безобразия». Хотите видеть ночное свинство аборигенов – поезжайте в Париж или Франкфурт. За пару часов наберетесь впечатлений – внукам рассказывать будете. В Таллинне едят, пьют и веселятся много, а вот швыряющих бутылки, орошающих стены или громогласно расстающихся в ночи со съеденным и выпитым – не видать.
Нищих и попрошаек на улицах Таллинна тоже нет.
Могут спросить – что ж, все так радужно-воздушно, и никаких потерь, одни счастливые приобретения?
Да нет, потери есть, стоит только отъехать от Таллинна. Впрочем, первая потеря видна… уже из Монреаля.
Помнится, еще несколько лет назад здесь можно было зайти в любой «русский» продуктовый магазин, чтобы купить баночку эстонских шпрот. Теперь этих шпрот ни за какие деньги не купишь, вместо них – рижские. А почему?
Ответ нашелся в городе Пярну – модном курорте советских времен, где изготовлялись не только шпроты, но и сардины, сельдь, баснословно вкусная копченая салака (ее заворачивали в магазине в бумагу, и уже сразу можно было садиться за стол и открывать пиво) и многие другие хорошие вещи. Теперь пярнуский рыбокомбинат (когда-то лучший в СССР!) закрыт, в стандартно-европейских супермаркетах продается малосъедобная норвежская сельдь, а город наполовину пришел в упадок – многие дома обветшали или просто заколочены наглухо.
Кому в Объединенной Европе мог помешать пярнуский рыбокомбинат с его уникальной продукцией – остается только догадываться. Неужто им там так надо, чтобы магазины от Дублина до Нарвы повсюду выглядели одинаково? Так этого и в СССР хотели. Или свобода, действительно, есть лишь право на выбор той или иной зависимости?..
Правда, местные молочные продукты по-прежнему превосходят по качеству любую Швейцарию. Европейский стандарт до них еще не добрался…
А город заметно пришел в упадок. После рыбного комбината его второй статьей дохода был курорт союзного значения. От того величия мало что осталось. Кто теперь поедет в Пярну?.. Российские ценители европейских курортов снова потянулись в Баден-Баден и на Капри, а жаждущему морского пляжа проще оформить поездку в Шарм-эль-Шейх, чем в Эстонию. Тихий Пярну с его мягким обаянием и великолепными липовыми аллеями остался не у дел…
Если пересекать страну по автомобильному шоссе, все выглядит вполне симпатично: дорога, и при советской власти совсем неплохая, приведена к общеевропейскому стандарту и ничем не огорчает. Но если двигаться по железной дороге дизельным поездом (которым уже мало кто ездит), нельзя не обратить внимания на заброшенные хутора, разрушенные строения и заросшие огороды, явно никому не нужные. В Англии или Голландии, где за каждый квадратный сантиметр земли плачены бешеные деньги, такого не увидишь.
Возвращаемся в Таллинн. Там нас настигает еще одно маленькое разочарование туриста: нет больше красивых коробок разноцветного мармелада, которые 20 лет назад можно было купить где угодно, хоть в киоске напротив вокзала. Никто уже и не понимает, о чем я толкую.
Таллинн добился своего. Он перестал быть городом-призраком, советской съемочной площадкой. Стал обычным европейским городом и нашел свое место в реальном мире. В нем по-прежнему приятно находиться, но это уже не волшебная сказка.
Впрочем, для средневековых стен 20 лет – вообще не срок. Таллинн всегда жил своей внутренней жизнью, словно бы игнорируя любую власть. И не исключено, что один из самых неожиданных своих сюрпризов этот город приберег на будущее.
Монреаль
