Выражаю благодарность Леониду Лихтену за упорство в организации творческой встречи с российским актером Сергеем Гармашем, состоявшейся 11 января, несмотря на первоначальные отмену и перенос сроков мероприятия. Отдельная благодарность Сергею Гармашу, согласившемуся на интервью перед встречей — тем интереснее было задавать вопросы, не оглядываясь на сказанное со сцены и не находясь под впечатлением, как говорят сами артисты, \»заданной темы\».В интервью также участвовали коллеги из программы \»Привет!Bonjour! Hello!\»
Лев Шиф: Какие ценности были главными для вас в начале актерской карьеры и сегодня? Или они не менялись?
Сергей Гармаш: Я не думаю, что они менялись. Это родители, воспитание и, конечно же, образование.
Л.Ш.: А каким было ваше отношение к актерской профессии в начале пути и сейчас?
С.Г.: Вы думаете, я стал хуже или лучше? Я не стал лучше. Я пытаюсь оставаться таким, каким был, каким начинал. Об этом я расскажу в сегодняшнем вечере.
Л.Ш.: Делаете ли вы поправку на аудиторию, с которой работаете?
С.Г.: Нет.
Л.Ш.: Неважно, в столице вы выступаете или в провинции?
С.Г.: Абсолютно неважно.
Галина Волошина: Наша и отечественная аудитория различаются?
С.Г.: Конечно, зал залу рознь. Видите, какой здесь поставлен свет? Я хочу видеть глаза людей, сидящих в зале. Безусловно, все эти люди разные. Трудно сказать, что там-то и там-то бывает хуже или лучше. Нет. Это сиюсекундно.
Л.Ш.: Хороший артист, каким вы являетесь, всегда готов отреагировать на любой вопрос или вызов. Может вас что-то поставить в тупик? Бывало ли так?
С.Г.: Об этом я расскажу на вечере. На самом деле я жду именно таких вопросов. Обожаю вопросы, которые могут поставить меня в тупик: когда ты стоишь у микрофона и думаешь, что ответить.
Г.В.: Если бы у вас не было театра, не было кино, кем бы вы хотели быть?
С.Г.: Моряком. Об этом я тоже расскажу на вечере.
Л.Ш.: Хорошо, постараемся задавать вопросы, которые, надеюсь, выйдут за пределы вашего рассказа. В одном интервью вы сказали, что Ромео – не из вашего амплуа.
С.Г.: Это точно, с моей-то внешностью.
Л.Ш.: И все же не всегда ваш герой прямолинейный, порой грубоватый человек. Скажем, в фильме «Любовник» вы играете другого персонажа. Какой тип героя вами еще не сыгран, а вы бы очень хотели его сыграть?
С.Г.: В одном интервью я сказал, что хотел бы сыграть врача, потому что в детстве мечтал быть врачом. Но в какой-то момент понял, что я этого не смогу никогда. Ну, послушайте: я не играл летчика, не играл шахтера. Я готов сыграть дворника, но если там будет роль. И летчик – тоже: не просто надеть фуражку, а чтобы там была роль. В этом смысле у меня нет конкретной мечты. Меня волнует только роль.
Л.Ш.: Вы согласны с Шекспиром, что «весь мир театр, а люди в нем актеры»? Ваша позиция?
С.Г.: Ну, послушайте: конечно, да. Вы проверяете меня, думая, что я отвечу: Шекспир был неправ? Он был прав.
Л.Ш.: Тогда у меня вытекающий из этого вопрос. Получается, что вы продолжаете играть роль за пределами сцены.
С.Г.: Категорически нет. Выходя из служебного входа «Современника», я перестаю быть артистом. Если вы будете артистом в жизни, это очень близко к этому делу (делает характерный жест). Поэтому – нет. Я это не люблю. Я люблю юмор, общение с людьми, анекдоты, но продолжать быть артистом в жизни не хочу.
Г.В.: Расскажите какой-нибудь анекдот.
С.Г.: Уходит зритель из театра до окончания спектакля. Начинает одеваться. Гардеробщица ему говорит: «Вам пьеса не понравилась?» Он: «О чем вы говорите? Это настоящая литература!» — «Тогда постановка не понравилась?» — «Нет, постановка очень серьезная. Есть режиссерские решения». – «Артисты наши подкачали?» — «Артисты – самое лучшее, что есть в этом спектакле». – «Почему же вы уходите?» — «Вы знаете, страшно одному в зале и темно». (смех)
Л.Ш.: Считаете ли вы, что актер должен «сеять разумное, доброе, вечное»?
С.Г.: Вы считаете, что он не должен «сеять разумное, доброе, вечное»?
Л.Ш.: На мой взгляд, это не его обязанность. Артист никому ничего не должен.
С.Г.: Если артист, который появляется на сцене или на экране, не будет «сеять разумное, доброе, вечное», зачем он нужен? Не всегда это получается – «сеять». Но ведь искусство, в том числе театр и кино, именно для этого и нужно – чтобы воспитывать детей, доставлять людям удовольствие. Это не «разумное, доброе, вечное»?
Л.Ш.: Искусство бывает провокационным.
С.Г.: Искусство не бывает провокационным. Это – лживое искусство. Разве Моцарт – это провокационно? Моцарт – это искусство.
Л.Ш.: Считаете ли вы, что актеры, как и церковь, должны быть отделены от государства?
С.Г.: Да.
Л.Ш.: А кто еще, кроме них, должен быть отделен от государства?
С.Г.: Сложный вопрос. Вообще, нельзя сказать, что искусство может существовать без государства. Наверное, какое-то «народное творчество» должно быть отделено от государства. К примеру, вот вы живете где-то на севере Канады, у вас там ферма, вы пишете какие-то картины и вам не помогает государство. Наверное, такое возможно.
Л.Ш.: А журналисты должны быть отделены от государства?
С.Г.: Нет. Как они могут быть отделены от государства? Они с ним связаны. От государства должны быть отделены писатели, художники.
Л.Ш.: Если журналисты не отделены от государства, это не журналисты, это какие-то госслужащие.
С.Г.: Вы меня провоцируете? Профессия журналиста в любом случае связана с политикой, с новостями. Отделен может быть одинокий человек, который сидит где-то и пишет роман. Потом этот роман становится общим достоянием. А журналист не может быть отделен от государства.
Л.Ш.: Но ведь независимые средства массовой информации, каковыми они и должны быть, несут это уже в своём названии!
С.Г.: Вы опять пытаетесь меня провоцировать по-американски. Независимые – те, которые не боятся говорить то, что они думают. Я тоже этого не боюсь. Лично с вами \»на кухне\» я могут говорить о чем угодно, но вот находясь на сцене, я могу говорить об этом только языком театра и кино.
Л.Ш.: Спасибо за интервью и хорошего вечера вам и нам, зрителям!
Монреаль
