Урок умножения

С Юлием Туровским мы «пересекаемся» уже давно. В газете регулярно освещается концертная деятельность маэстро и его оркестра, а сам Юлий изредка балует читателей заметками о музыкальных событиях. А если происходит что-либо совсем уж неординарное, мы встречаемся для интервью. В последний раз такая встреча на страницах газеты состоялась около двух лет назад.Тогда отмечалось 25-летие оркестра «I Musici de Montreal» (интервью «Камерный оркестр нестрогого режима» можно прочитать на сайте в рубрике «Наши интервью»). А первое интервью с Юлием Туровским появилось в газете 12 лет назад.
Нынешнее событие в жизни Юлия Туровского – действительно, не из рядовых, и имеет большое значение для всей русскоязычной общины. Но о нем – позже. Начать же хочется с более простых тем. Сегодняшний разговор с Юлием и его верной соратницей женой и первой скрипкой Эллой Туровской состоялся не в перерыве между репетициями, а дома.

Лев Шиф: Элла, Юлий, сегодня я впервые беру у вас интервью в обстановке, когда вам, так сказать, нечего делать. Раньше наши встречи всегда происходили на репетициях или концертах. Сегодня же у меня такое ощущение, что вам нечем заняться.
Элла Туровская: Абсолютно верно.

Л.Ш.: Я впервые вижу вас в состоянии некой растерянности!
Юлий Туровский: Для нас каникулы – всегда проблематичное время.

Л.Ш.: Почему?
Ю.Т.: Потому что я не знаю, что с собой делать.

Л.Ш.: Неужели вам чужды «общечеловеческие» радости?
Ю.Т.: Конечно, не чужды.
Э.Т.: Я, скажем, мечтаю съездить в зоопарк. Обожаю зоопарки! В кино сходить – тоже пожалуйста.
Ю.Т.: Вчера смотрели «Шрек 3». Все эти вещи очень приятны, но они не трогают ни ум, ни душу.
Э.Т.: Русские книги читаем вслух. Юрия Полякова сейчас читаем.
Ю.Т.: Пытаемся соблюдать диету.

Л.Ш.: Кстати, а во время работы вы о еде вспоминаете?
Э.Т.: Как вам сказать… Едим. На скорую руку.
Ю.Т.: Бывает, едим раз в день. Когда мы приехали из Союза, у нас не было четкого распорядка, в какое время завтракать, в какое – обедать и т.д. Про ланч мы вообще ничего не знали. Ели, когда было время. А здесь я не мог назначить студентам урок на час дня, потому что для них это был ланч-тайм.

Л.Ш.: Поэтому вам пришлось вырастить собственное поколение студентов! Что вы еще делаете в свободное время?
Э.Т.: Отсыпаемся после долгих поездок. Кстати, и сейчас, летом, мы занимаемся со студентами, которым нужно то к конкурсу готовиться, то подтянуться.

Л.Ш.: Для многих людей отпуск – самое насыщенное время. А для вас, как мне кажется, это время потерянное.
Ю.Т.: Мы чрезвычайно много ездим по работе. По странной случайности, в аэропорту надо всегда быть в 04:30 утра. Лететь 6 часов, потом делать пересадку…
Э.Т.: Таможню проходить в 3 часа утра…

Л.Ш.: Ваша администрация не может найти более удобные стыковки?
Ю.Т.: Это вопрос расписания и денег. Надо экономить. К тому же есть такие неприятные моменты, как перевозка виолончели. Она вызывает все меньше сочувствия у авиакомпаний, особенно в атмосфере борьбы с терроризмом. Виолончелисты – потенциальные террористы. Поэтому три виолончели в один самолет – нельзя! А иногда нельзя и две! Как-то мы летели с тремя виолончелями, и нас высадили, потому что пилот не захотел везти столько инструментов.

Л.Ш.: При том, что на таможне, конечно же, каждый сантиметр просмотрели…
Ю.Т.: Больше того – на них были куплены билеты в салон.
Э.Т.: Иногда приходилось из-за этого играть на незнакомом инструменте.
Ю.Т.: Да, много чего можно вспомнить о наших буднях.
Э.Т.: Наши будни настолько полны…
Ю.Т.: …что наши каникулы абсолютно бесцветны.

Л.Ш.: Давайте, наконец, расскажем читателям, почему мы встречаемся в это «ленивое» время, когда для вас норма – это минимум впечатлений и минимум деловых встреч. 3 июня вы стали… рыцарем. Вы когда-нибудь мечтали об этом?
Ю.Т.: Я всю жизнь считал себя рыцарем. Просто об этом никто не знал, а теперь знают! (смех) Если быть точным, я стал не рыцарем, а Кавалером (chevalier) Ордена Квебека (Ordre du Quebec).

Л.Ш.: Не нужно листать справочники, чтобы сказать, что вы – первый русскоязычный, удостоенный такой чести. Кому вручается этот орден, и как его вручили вам?
Ю.Т.: Мне позвонили и сказали, что я удостоен ордена. Спросили, принимаю ли я его. Мне ничего не оставалось делать, кроме как принять. Тогда мне сказали, когда будет церемония, и просили не рассказывать об этом до официального объявления. Потом появилось официальное сообщение от правительства, в котором перечислялись 34 новых кавалера Ордена Квебека. Очень интересные люди. Среди них есть и политики, причем не обязательно от правящей партии. Был, например, Клеман Ришар (Clement Richard), бывший министр культуры в правительстве Рене Левека и организатор «Тихой революции». Большой сепаратист. Но и большая политическая фигура. Был известный писатель Нейл Бисондат (Neil Bissoondath), уроженец Тринидада и Тобаго, был Жан-Клод Фурон (Jean-Claude Fouron) — директор медицинского института, в котором делают уникальные операции на сердце еще неродившимся детям – эмбрионам!

Л.Ш.: Орден Квебека существует давно?
Ю.Т.: Уже 25 лет.

Л.Ш.: А каков критерий отбора?
Ю.Т.: Его присуждают за значительный вклад в развитие Квебека: в основном, по части культуры или науки. В списке было много ученых.

Л.Ш.: Кто отбирает лауреатов?
Ю.Т.: Специальный Комитет. В него входят заслуженные люди. Например, первая квебекская женщина-космонавт Жюли Пэйетт. Она недавно второй раз летала в космос. А когда она была в космосе впервые, 15 или 20 лет назад, то взяла с собой одну из пластинок «I Musici». Жюли выступала на награждении. Вообще, сама церемония была проведена очень по-человечески. Так вот, Жюли Пэйетт спросила меня, помню ли я о той пластинке, которую она брала в космос, и сказала, что та пластинка до сих пор у нее. «Если хотите, — говорит, — я вам ее отдам». Я спросил: «А вы действительно слушали ее или это было так, для рекламы?» — «Нет, действительно слушала. Это что-то феноменальное, когда летишь вокруг Земли и слушаешь Вивальди».

Л.Ш.: Я думаю, ее слова обрадовали вас не меньше, чем вручение ордена.
Ю.Т.: У меня еще с Советского Союза было предубеждение к официальным наградам. Награды часто несправедливы. Сам я никогда наградам особо не верил. На конкурсах, как правило, предпочитаю победителям тех, кто занял второе или третье места. Они бывают интереснее, чем победители. Первый – это тот, кто нравится абсолютно всем. А нравится абсолютно всем тот, кто ничем не выделяется.
Я тут как-то читал Раневскую. Она пишет, что в 5 лет была очень честолюбива и очень хотела иметь медаль. Почему? Она видела, что дворник носит медаль, и хотела такую же. Дворник ей объяснил: медаль дают за храбрость. Она стала думать, как же получить медаль за храбрость. И придумала. У них в городе был какой-то полицейский, всеобщий любимец. Она решила: «Вот бы он пошел купаться и начал тонуть, а я бы его спасла — и мне дали бы медаль». Такие мечты были у нее в 5 лет. Потом, когда у нее уже было много медалей, она положила их все в коробку, на которой написала: «Похоронные принадлежности».

Л.Ш.: Вы, я заметил, тоже храните вашу реликвию без особого пиетета. Сама медаль, похоже, значит для вас меньше, чем факт признания.
Ю.Т.: Конечно. Медаль – это символ. Но символ приятный. Вначале, правда, я инстинктивно почувствовал, что вроде бы оказался в Советском Союзе и получил «Гертруду»… Помните это сокращение от «Герой труда»? А «Засрак» — это «Заслуженный работник культуры». Вот я где-то между «Засраком» и «Гертрудой». Но потом подумал, что зря я так иронизирую. И это событие в какой-то степени важно для русской общины.
Э.Т.: Шаре на награждении сказал одну замечательную вещь…
Ю.Т.: Он попросил нас об одном: не быть скромными. Говорить об этом ордене, о наших заслугах, чтобы жители Квебека равнялись на нас. Представляя меня, Шаре сказал, что я родился в России, живу в Квебеке уже больше 30 лет и принес сюда лучшее, что досталось мне от России. Так что в каком-то смысле это и признание всей русскоязычной общины. Мы ведь знаем, что про русских говорят разные вещи, не обязательно только хорошие. Я думаю, что мой орден – хороший противовес этому.

Л.Ш.: Мы знаем о вашей поддержке русскоязычной общины. Вы всегда помните, откуда вы вышли.
Ю.Т.: На награждении один иммигрант из Франции сказал интересную вещь: «Когда мы приезжаем в новую страну, то думаем, что становимся на 50% канадцами и на 50% французами. На самом деле это не так. Мы на 100% канадцы и на 100% французы». В моем случае – я на 100% канадец и на 100% русский. Мы не делим себя пополам, а умножаем свой опыт. Я живу здесь, это мой дом. Я живу интересами этой страны, но это не значит, что я перестал быть русским.
Э.Т.: Мы всегда играли много русской музыки и были большими популяризаторами канадской и квебекской музыки. (На сайте Ордена Квебека Юлий Туровский назван «послом современной квебекской музыки» – Л.Ш.) Мы приглашаем русских артистов. В нашем абонементе на новый сезон будет Максим Венгеров. Наши ученики даже пытаются говорить по-русски.

Л.Ш.: Орден Квебека – это еще и признание ваших личных качеств. Вы сказали, что вам всегда было присуще рыцарство. В чем это проявляется?
Э.Т.: В атмосфере, которая поддерживается у нас в оркестре уже много лет. В отношении Юлия к музыкантам. Юлий – настоящий рыцарь по жизни.

Л.Ш.: На что бы вы могли променять эту награду? Я не имею в виду, выгодно продать.
Ю.Т.: Мои мысли и заботы – только об оркестре. Моя первая реакция на любые появляющиеся возможности: как их можно использовать для оркестра? Конечно, орден сам по себе хорош для оркестра. Зачем его менять еще на что-либо? В идеальном мире можно было бы забыть о материальной стороне и заниматься исключительно творчеством. Но мы существуем в определенной экономической системе, состояние которой сейчас не самое блестящее. Что бы мы ни делали, все в конце концов упирается в деньги. Если появляется какой-нибудь интересный проект с артистической и музыкальной точки зрения, то сразу возникает вопрос: сколько это будет стоить? Если мы не можем себе позволить этот проект, то он лопается или откладывается.

Л.Ш.: У вас много несбывшихся идей?
Ю.Т.: Мы стараемся как-то выкручиваться. У нас был такой проект – «Картинки с выставки». В нем мы снимали фильм-анимацию по картинам Наташи Туровской и озвучивали его на концерте музыкой Мусоргского. Получилась программа-бестселлер, с которой нас все больше и больше приглашают выступить по всему миру. Так вот, этот фильм мы сделали на голом энтузиазме, без денег. То, что Наташа и я не получали зарплату, это нормально. Но был еще художник, который готовил мультипликацию – 60 тысяч кадров. И работал он практически бесплатно.

Л.Ш.: Помню, первый раз я был на вашем концерте, когда только приехал в Канаду 15 лет назад. Мы, ничего еще не зная, пришли в парк Ляфонтен, где вы… озвучивали фильмы Чаплина. Это было впечатляюще.
Ю.Т.: Каждый концерт должен быть событием. Мы делали много маленьких опер, комических опер. И опять с нами сотрудничали за минимальное вознаграждение. Например, замечательный режиссер Саша Марин работал с нами почти бесплатно. Но все равно, когда один раз «почти бесплатно», другой раз «почти бесплатно», в итоге получается довольно дорого. Во всяком случае, больше, чем наш бюджет. Поэтому искусство требует спонсора.

Л.Ш.: В своем вопросе об «обмене» я имел в виду не это. К примеру, могли бы вы поменять орден на полет на Луну? Вы все говорите об оркестре, а я хотел узнать, могли бы вы поменять награду на что-нибудь вне оркестра? Какая-нибудь идея спонтанно возникает?
Ю.Т.: Нет, не возникает.
Э.Т.: Нас занимает только музыка. Например, мы можем часами говорить и о каком-нибудь нашем студенте (долго обсуждать, как он сыграл музыкальную фразу), и вообще о музыке.
Ю.Т.: Меня всегда удивляют семьи, в которых договариваются дома не говорить о работе. А о чем тогда говорить? (смех) Ведь музыка — это не работа, это наша жизнь.

Л.Ш.: Вы счастливый человек!
Ю.Т.: Мой папа был феноменальной личностью. Он был большим адвокатом в Союзе, за что его и посадили в хрущевские годы. Он также был корреспондентом «Литературной газеты». Для него работа была его жизнью. Он часто говорил мне, что он страшно удачлив, потому что ему стоило открыть любую книгу, и через минуту он натыкался на то, что мог использовать. Папа удивлялся: «Надо же, как везет!». Потом я понял, что это не везение, а состояние ума, когда ты постоянно работаешь по своей специальности. Если кто-то другой открыл бы эту книгу, ему бы в голову не пришло, что фрагмент из нее можно как-то использовать. Отцу ведь не случайно попадалась нужная фраза – он подсознательно ее искал. И когда открывал книгу, находил ее.
Как можно не говорить о работе? Это все равно что запретить религиозному человеку говорить о Боге. Мы можем заниматься сотней разных дел, но все равно они сводятся к музыке. Это как торнадо, которое затягивает все в свою воронку. Нам повезло, что каждый в нашей семье – музыкант, включая нашу дочь и ее мужа. Это мой бывший студент, очень талантливый виолончелист. Нам не нужно искать темы для разговора. Наши интересы полностью совпадают.

Л.Ш.: Всякий раз, беря у вас интервью, я пытался вытащить вас за пределы музыки, но у меня никогда не получалось! (смех) Хотя те короткие эссе, которые вы иногда пишете в «Место встречи – Монреаль», показывают, что вы знаток и мастер во многих областях.
Ю.Т.: Мне хочется написать книгу, только я еще не решил, о чем. Сразу несколько человек советуют мне сделать это. Во всяком случае, начало книги уже есть: «Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой сказал: «Если можешь не писать – не пиши». С другой стороны, другой великий русский писатель, правда, пролетарский, Алексей Максимович Горький сказал, что каждый человек может написать одну хорошую книгу…». Вот я и думаю, как бы мне к этому подойти.

Л.Ш.: Горький, видимо, говорил, исходя из собственного опыта.
Ю.Т.: У него было много хороших книг. Он был большой фигурой до того, как скурвился. А скурвился он, конечно же, от страха. Можно обвинять его, но надо и понять. Мы судим Горького по теперешним меркам, ругаем его за то, что он не оказался героем и не противостоял Сталину. Но нельзя требовать от каждого, чтобы он был героем, правильно? Он ведь понимал, что его поведение в поздние годы – вопрос жизни и смерти. Скорее, смерти, чем жизни.

Л.Ш.: Так что же может подвигнуть вас к написанию книги? И из чего она будет состоять: из юмористических заметок?
Ю.Т.: Может быть. Вообще, жанр мемуаров вызывает у меня легкую тошноту. Кстати, Раневская заключала контракт с каким-то госиздательством на мемуары и написала их, а потом сожгла. Остались разрозненные заметки, которые кто-то впоследствии собрал в книжечку. И вот этот компилятор, донесший до нас обрывки ее письменного творчества, предположил, что именно таким и был ее план. Потому что, когда ты пишешь обстоятельно, обязательно начинаешь врать, хочешь ты того или не хочешь. А отрывочные заметки «для себя» более искренни.

Л.Ш.: Какой же ваш следующий музыкальный проект? Хочется завершить интервью тем, что для вас наиболее значимо.
Ю.Т.: В октябре у нас предстоит важнейший концерт. Мы открываем сезон. Пригласили Максима Венгерова, он будет дирижировать на первом концерте нашего абонемента. Венгеров сейчас – один из трех-пяти лучших музыкантов мира. Он великий скрипач. Профессиональным дирижерством начал заниматься 3 года назад. Мне удалось его «заарканить». То, что с нами будет играть музыкант такого калибра, — это большое событие.