Вопли, истерики и консенсус

Макаренко из меня, конечно, вялый. Никогда не понимала людей, во всем потакающих своим отпрыскам. А не далее, как вчера, стала свидетелем трогательнейшей сцены: маленькая девочка выпрашивала у папы нечто розовое в блестках. Варварское великолепие в гигантской коробке она прижимала к куртке пухленькими ручками, отвечая криками и плачем на отцовские призывы задвинуть коробку на полку. Баталия затягивалась. Я уже дважды успела обойти «их» стеллаж со своей тележкой, держа социальную дистанцию, малышка всё настаивала и даже рухнула на пол стучать ногами. Отец конкретно сдавал позиции. Его нежелание покупать ростовую куклу я легко могла понять – дорого, и на один раз. Это как приносить гигантского медведя подруге на выписку в роддом: впечатление произвела, но запихивать плюшевое нечто в машину потом будут, матеря тебя же.

В итоге, растеряв остатки достоинства, понурый отец оплатил покупку на кассе и потащил ящик с куклой вслед за гордо шагающей пигалицей.

В моем детстве подобные эпизоды были непозволительны: папа всячески баловал, но мама стойко держала позиции. Стоило ей только посмотреть своим «особенным» взглядом — и всё, гонор мой стекал к плинтусу. А если ко взгляду-убийце прилагались раздутые ноздри… по приходу домой ждала чудовищная расправа словом.

Вспомнила, что и мой сын один раз в двухлетнем возрасте пробовал достичь желаемого путём лежачих выкриков. Не знаю, у кого он подсмотрел тактику, но пробу пера решил произвести со мной. Какая-то из игрушек в сувенирной лавке Музея изобразительных искусств особенно запала в его душу. Игрушка была откровенная дрянь, ещё и из Китая. Я аргументированно отказала. Выслушав мои доводы, Лу предпочёл прилечь на пол и подкрепить требование плачем. Но там, где он учился, я преподавала. Так что я спокойно вышла из отдела и остановилась за колонной, понаблюдать. Трогательно распластавшийся на полу сын привлёк всеобщее внимание и попал в окружение сочувствующих. Начали раздаваться возгласы «А чей мальчик?». Я помахала одной из вопрошавших, и они поняли мой план. Жертва репрессий, осознав, что подобными девиациями меня не пронять, поднялся с уже нагретого им же пола и поверженный, но не сломленный, вышел следом. Как мне кажется, навсегда растеряв тягу к лежачим забастовкам.

Таким нехитрым способом мы пришли к консенсусу.