Г. Честертон
Мифическую страну Офир, с которой у царя Соломона были установлены торгово-экономические отношения, искали многие. Не нашли – на то она и мифическая.Но название это в истории человечества привилось и всплывало частенько. В середине 50-х годов XIX века его получил первый на территории Австралии золотой прииск. «Золотая лихорадка» поразила Калифорнию и австралийский штат Виктория почти одновременно, и последствия этой «болезни» были сходными: наплыв народу, бум, упадок. Превратностям судьбы подвергся и совсем молодой тогда Мельбурн. Едва королева Виктория успела оповестить своих подданных о его существовании, как он почти опустел – горожане ринулись обогащаться. Но со временем все наладилось. Жила подыссякла, а город вновь наполнился обитателями и далее рос как на дрожжах. Там даже правительство сиживало. А сейчас это «культурная столица» государства.
Наверное, жить на самом маленьком континенте Земли странновато. Я вот в свое время не отважилась туда перебраться. Как подумала – Новый год и Рождество справляю летом, в 35-градусную жару… Однако кинематограф, в том числе анимация, и в стране антиподов – весомая часть культуры. Уже на Первую мировую войну Австралия откликнулась не только формированием прославленного экспедиционного корпуса и подвигами сильного (в отличие от канадского) военно-морского флота, но и пропагандистскими мультяшками. С тех пор австралийская анимация двигалась двумя путями. В Сиднее развивалась в основном коммерческая, позже — телевизионная, создаваемая под влиянием Диснея, а в Мельбурне трудились независимые одиночки.
В 1976-м туда улетел «Оскар», присуждаемый за короткую мультяшку. О том, что гражданам, особо отличившимся в области культуры, даруется титул «национальное достояние», я узнала на примере британца Стивена Фрая (Stephen Fry) — актера, писателя, режиссера и носителя эталонного английского языка. Брюс Питти (Bruce Petty) причислен к «национальным достояниям Австралии». Он дорог компатриотам не только как политический карикатурист, сотрудник одной из старейших в Мельбурне газет, но и как автор впечатляющих анимационных фильмов.
Оскароносный «Leisure» («Досуг») — это род социологического исследования на тему «работа и досуг». Ничего неожиданного Питти в ней не открыл: понятно, что с развитием технологий у нас остается все больше времени на отдых, и его содержание – само по себе проблема. Чтобы уяснить, кто тогда с Питти в Голливуде спорил, я заглянули в архивы «Оскара». Конкурентом «Досуга» был канадский фильм «The Street» («Улица»), снятый Caroline Leaf по мотивам рассказов Мордехая Ричлера. Он повествует о том, как на St-Urbain, в еврейской семье, умирает бабушка. Те, кто читал рассказы писателя-монреальца, согласятся, что фильм настроением и колоритом подстать своему литературному источнику. Но в «Leisure» тема глобальнее и решена ярче: схематично нарисованному человечку остроумно противопоставлено сумасшедшее многообразие коллажа — плоды трудов его. Позиция жюри не удивляет. А на Мельбурнском фестивале обе картины получили высокие награды. Для нас в этом факте важно и то, что сам по себе фестиваль уже функционировал. Однако статус большого международного он приобрел только с началом третьего тысячелетия.
В нынешнем году у аниматоров праздник: они отмечают полвека с момента основания The International Animated Film Association (Международной ассоциации анимационного кино). Впрочем, правильнее было бы привести ее название по-французски — Association Internationale du Film d\’Animation, или ASIFA, поскольку образовалась она во французском городе Аннеси (Annecy). С инициативой этого шага выступили в 1960-м году уже почитаемые аниматоры, а первым президентом был избран наш Норман МакЛорен. Организация эта некоммерческая. Ее цель — оказывать финансовую и моральную поддержку юным дарованиям и даже новым фестивалям (не у всех же под боком щедрое NFB). К настоящему моменту по белу свету разбросано более трех десятков ее отделений, но во многих странах они присутствуют номинально, и влияние ASIFA на современную анимацию – увы! – невелико. Еще в начале 90-х благосклонный взгляд, брошенный ASIFA на тот или иной фильм, воспринимался как подтверждение его отменного качества, а сейчас ассоциация превратилась в объект язвительной критики, и никто за ее одобрением особенно не бегает.
По традиции самыми престижными форумами анимации принято считать фестиваль в Аннеси (ему, естественно, тоже полвека), Оттавский (основан в 1975-м), Загребский (с 1972-го) и Хиросимский (ему 25 лет). Это по традиции. Но уже давно во время проведения Аннеси работает и не испытывает недостатка в публике альтернативный показ «Аннеси-плюс», демонстрирующий не включенные в конкурсную программу картины. А главное – критерии оценки в анимации, прежде всего в короткометражной, по определению субъективны. Они не выводятся ни из классности фестиваля, ни из кассы, ни из статей башковитых критиков, ни из широты проката – какой смысл говорить о географии, когда почти любую мультяшку можно найти в Youtube. И никто не устраивает солидных опросов зрительского мнения. Правда, пишутся реестры. Названия у них громкие – «Список лучших анимационных фильмов всех времен и народов», с небольшими вариациями примерно так. Но все ли им верят? Приходится нам ориентироваться на собственный вкус и по мере сил следить за появлением новых фильмов. Ох, опять я о вкусе. Скользкая категория. Да ведь я своих пристрастий никому и не навязываю. И, говоря о фестивалях, потому и начала с Мельбурна, что в нем творят понравившиеся мне авторы.
Когда-то я преподавала русскую литературу на дефектологическом факультете МГПИ. Некоторые студенты, в основном почему-то мальчики, очень рано определились в специализации, выбрав себе тяжкую долю, — работу с детьми, страдающими врожденным или приобретенным в младенчестве слабоумием. В литературу (XIX век) они вникали подчеркнуто серьезно. Вопросы и ответы в ней искали – по крайней мере, так они объясняли свое рвение. Я уважаю людей, которые не боятся высоких слов и чувств. Этих ребят я понимала, а беседы с ними заставили меня впервые задуматься о том, какова в России участь умственно неполноценных людей. Конечно, она обусловлена уровнем общего социального благополучия. Но устаешь быть объективным. Хочется просто чувствовать. Никто не приказывает бойкой продавщице в соседней аптеке на Sherbrooke, проходя мимо парнишки лет двадцати, сосредоточенно раскладывающего по цвету дешевенькие перчатки, улыбаться и хвалить его. Могу я просто этому порадоваться?
В 1996-м бельгийский режиссер Jaco Van Dormael представил в Каннах фильм «Le huitiеme jour» («Восьмой день»). По сюжету — это история взаимоотношений успешного психолога, обучающего студентов стратегии и тактике продажи, и юноши с синдромом Дауна. Фильм, конечно, был и замечен, и награжден. И это вроде бы единственный в Каннах случай, когда приз за лучшую мужскую роль был присужден дуэту – знаменитому французскому актеру Даниэлю Отой (Daniel Auteuil) и бельгийцу Паскалю Дюквен (Pascal Duquenne), действительно страдающему этим заболеванием и, тем не менее, снявшемуся уже в нескольких картинах. Работа редкая еще и потому, что сама по себе тема, на которой так легко спекулировать, почти не давит. Чтобы избежать этого «почти», нужно быть гением – или посмотреть на предмет иначе.
Вот этот иной взгляд на предмет я и нашла в кукольных фильмах уроженца и жителя Мельбурна Эдама Эллиота (Adam Elliot). Из пяти принадлежащих ему фильмов каждый стоит упоминания. Я ограничусь теми двумя, что его прославили. Их главный герой – человек «с отклонениями», но вам и в голову не придет снисходительно похлопать его по плечу. На мир и на него самого мы смотрим его собственными глазами. Жизнь его полна. Он учится, любит, выбирает себе дело и хобби, анализирует и философствует. Он осознает свое право на личное пространство и жестко требует от окружающих его уважать. Он прорывается сквозь такое, что нам и не снилось. В его историю влипаешь не потому, что он «другой», а потому что интересный.
Обращение к этой теме, вероятно, в какой-то степени связано с судьбой самого режиссера: Эллиот родился с наследственным физиологическим тремором, затронувшим его нервную систему. В одном из интервью его спросили: «Отразилось ли ваше физическое состояние на стиле вашей анимации?» – «Это занятно. Мои фильмы о людях с расстройствами. У меня и самого есть такое. Но я сейчас на лекарствах, которые помогают его контролировать. В «Кузене» (один из первых фильмов Эллиота) персонаж принимает противосудорожное средство. Ирония в том, что это ровно то лекарство, которое я пил последние несколько недель. Зрителей часто интересует, как много в моих фильмах от меня самого, и прежде всего я хотел бы сказать, что мои истории все-таки вымышлены. Но, может быть, подсознание как-то работает».
В анимации режиссер оказался едва ли случайно. Он разрисовывал майки на улице Мельбурна и некоторое время был доволен: люди вокруг, плата наличными. Пока не задал себе сакральный вопрос: и это все, на что я способен? Ответ пришел быстро – Эллиот услыхал о существовании Victorian College of the Arts, в котором подался на факультет кино и анимации. Режиссера упрекают в упрямстве: он неохотно использует компьютерные программы, предпочитая буквально ручную работу. Сам он вспоминает по этому поводу опыт первого учебного фильма, сделанного еще в стенах Колледжа искусств. Зал был забит техникой, студенты уже ознакомились с 3D программами, но он по наитию потянулся к пластилину. Ему надо чувствовать материал пальцами.
23-минутная картина «Harvie Krumpet», в 2003-м ставшая фаворитом на Аннеси, получившая «Оскар», а в общей сложности удостоенная более 100 наград, только что темой для диссертации еще не послужила. Хотя, может, кто-нибудь сподобится да напишет – по философии или по психологии. Фильм открывается цитатой из «Двенадцатой ночи» Шекспира (подброшенное Мальволио письмо). Кто-то родится великим, кто-то достигает величия, кому-то величие жалуется. Эллиот «завершает» ее: «Кроме того… есть и другие». Вслед за автором мы перескакиваем в мир этих «других», где принятая социальная мера успеха — сомнительна. Я бы предпослала «Harvie» подзаголовок – «о человеке, который обладал талантом быть счастливым».
Когда Эллиот говорил, что полнометражная картина «Mary and Max» (2009 год) будет о дружбе, собеседники, по его словам, морщились: так долго о дружбе? А это не скучно? (И с кем только режиссер общается!) Нет. Что хотите — грустно, страшно, смешно, трагично, только не скучно. Почти во всех прочитанных мною откликах на этот фильм присутствует одно и то же впечатление – не миновало оно и у меня. И во время просмотра, и после – я забывала, что на экране пластилиновые куклы, воспринимая персонажей так, словно они сыграны актерами, и сыграны отлично. Сюжет основан на подлинной истории, произошедшей с самим Эллиотом: будучи ребенком, он «путем взаимной переписки» подружился со взрослым нью-йоркцем. В фильме переписка, завязавшаяся между восьмилетней австралийской девочкой, родителям которой нет до нее дела, и 44-летним невротиком-американцем, длится почти 20 лет. Как и все фильмы Эллиота, это трагикомедия. Как и «Harvie Krumpet» — это шедевр. Пройти мимо было бы обидно. На Оттавском фестивале и в Аннеси «Mary and Max» получил «гран-при».
Надеюсь, что к следующей неделе, когда мы продолжим разговор, вы эти работы уже посмотрите.
Монреаль
На фото — Эдам Эллиот (Adam Elliot)
