Ба! Знакомые все лица…

Ирландец Абрахам Стокер, автор «Дракулы», послужил киноужастикам не менее успешно, чем юная прелестница Мэри Шелли, сочинившая вместо мужа «Франкенштейна» и – вот они, гримасы славы! – наверняка более известная публике, чем этот великий поэт. В первое десятилетие XX века вампир и гальванизированный труп дружно вышли на экран и не имели к искусству кино никакого отношения, пока этой темой не занялись мастера.В 1921 году Фридрих Вильгельм Мурнау, один из китов экспрессионизма (всего их, естественно, три, включая Фрица Ланга и Роберта Вине), «заболел» желанием экранизировать Стокера. Вдова писателя в праве на экранизацию отказала, но режиссер не сдался: он изменил персонажам имена и отчасти перекроил сюжет.

Актер Максимилиан Шрек обладал яркой, характерной внешностью. Байка, что Мурнау готов был снимать его в роли Дракулы (в фильме — графа Орлока) без грима, — инсинуация завистников. Надо было постараться, чтобы получился персонаж, который и взрослых напугает. Складчатый, лысый череп; огромные, заостренные на концах, торчащие уши; крючковатый нос… А тут еще и горб, и пальцы с длинными когтями. Фильм «Носферату. Симфония ужаса» («Nosferatu — Eine Symphonie des Grauens») и сейчас заставляет ежиться.

Фрэнк Коппола расширил рамки романа, добавив сюжетные линии из других вещей писателя. Без песни о торжествующей любви Голливуд и рекламу памперсов не снимет, хотя Гэри Олдмену (Дракула) все удалось. Но у Мурнау то, что сеет Носферату, — жутко и мерзко и ничем высоким не отзывается. Само это имя вроде бы означает (с греческого) «приносящий болезнь». Свита вампира – крысы. И в гробах, которые плывут и плывут на плечах горожан по длинной, узкой улочке, — жертвы не только графа, но и чумы.

Операторы Фриц Арно Вагнер (работавший и с Лангом) и Гюнтер Крамф, сотрудничавший с Мурнау в нескольких его фильмах, использовали возможности кино 20-х годов, как нынешние изобретательные художники — спецэффекты. Нижний ракурс; активные, «живые» тени; фосфоресцирующее море; богемский лес, снятый негативом, тогда как карета и кони обернуты белыми полотнищами, — на экране это выглядит зловеще. В отличие от «Кабинета доктора Калигари», группа выезжала и «на натуру», что было редкостью. Настоящие поля, лес, море и городские улицы декларировали идею режиссера об отсутствии границ между вымыслом и реальностью и об универсальности зла.

Но завершалась картина оптимистично. У Стокера от вампиров избавляются по старинке: вгоняют в них кол. Это Мурнау придумал, что они не терпят дневного света и могут так увлечься, пия кровь красавицы (вариант – девственницы), что пропустят восход и погибнут от первых же солнечных лучей. Богатое дополнение. С девственницей опираемся на старинный мотив чистоты, которая Сатане неподвластна. С красавицей — на то, что еда должна радовать глаз. Элен (Мина у Стокера), прослышав об этой «легенде», жертвует собой, чтобы освободить мир от чудовища. Сыгранного, кстати, талантливо. Шрек-Орлок припадает к белоснежной шее объемным по смыслу движением, в котором читается инфернальный голод, похоть и странная нежность палача к жертве. Бр-р-р! Судьба фильма в прокате сравнима с его содержанием. Хитрости Мурнау не обманули ни безутешную, но неуемную вдову, ни суд по охране авторских прав. Студия-производитель разорилась, а немецкие копии фильма были уничтожены. Хорошо, что его уже прокатывали и за пределами Германии, а то бы шедевр потеряли.

Впрочем, еще один на ту же тему все равно б остался. В 1979 году кудесник Вернер Херцог создает «Носферату: призрак ночи» («Nosferatu: Phantom der Nacht»). Режиссер задается целью, слагая гимн экспрессионизму, воскресить через полвека его стилистику. Очевидно, что, хотя Херцог сохраняет в фильме имена из романа Стокера, цитирует он Мурнау. Это цветная и, конечно, звуковая картина, однако долгие «молчаливые» фрагменты делают звук столь весомым, как будто он на экране в диковину. Загримированы актеры под ленту 20-х. Клаус Кински — Носферату наделяет своего персонажа и узнаваемой, и индивидуальной пластикой. Оператор Йорг Шмидт-Райтвайн комбинирует современные и «старые» ухищрения съемки.

В 1931-м зрителя начала пугать киностудия Universal Pictures. С исполнителями ей повезло. Бела Лугоши уже играл Дракулу в театре и нашел собственный рисунок этой роли. Перед зрителем – жесткий, волевой, импозантный (почти) красавец. Окружающим он представляется примерно с той же интонацией, что и Джеймс Бонд. А все равно жутковато. Несмотря на то, что сам Лугоши лишь единожды потом возвращался к образу вампира, открытая им «дракулиана» процвела. Universal выпустила около десятка фильмов, так или иначе связанных по тематике с валашским (саксонским) кровопийцей. А когда американцы выдохлись, их инициативу во второй половине 50-х подхватила Британия – студия Hammer Film Productions Limited. Но образ, сыгранный в нескольких картинах Кристофером Ли (Christopher Lee), проще, чем у Лугоши. Да ведь и дарования несоизмеримы.

У Бориса Карлоффа русских корней нет. Англичанин Вильям Генри Пратт принял этот псевдоним, чтобы не повредить карьере братьев-дипломатов. Чудовище Франкенштейна Карлофф играет как трагедию существа, которое не понимает, что творит, но, к несчастью, учится на своих ошибках. Тем отчаянней его бунт против профессора: взбешенный урод вкладывает в него боль и осознание своих преступлений. Зал над ним рыдает. Франкенштейн тоже понравился, наплодил экранных отпрысков – невестку, сына, привидение — и воспроизводится до сих пор. По популярности он не уступает Дракуле – о каждом из них снято примерно по 60 фильмов. Вот Мумия (что от Universal, что от Hammer) почему-то отстает, хотя и ее в полнометражном фильме впервые сыграл Карлофф, уже прославившийся своим необыкновенным взглядом.

Я никого не упрекаю. Вывести на экран оригинальное чудовище – работа для титана. Этот подвиг совершили, пожалуй, всего двое. Ридли Скотт (Ridley Scott), режиссер универсальный, показал «Чужого» (Alien, 1979), а Стюарт Гордон – «Дагона» («Dagon», 2001). «Чужого», конечно, видели все. О «Дагоне» скажу пару слов. Этот персонаж пришел из мифологии: у западных семитов, а позже у филистимлян был такой бог, покровитель земледелия или рыбной ловли. Говард взял его вторую специализацию. Фильм решен в манере 50-х, близкой к готике. Даже намекать на сюжет не хочу — посмотрите. Кажется, ничего интересного в этой области больше не появлялось. Зато с конца 60-х по экранам маршируют мертвецы.

Отцом, а точнее «Дедушкой зомби» (почти официальный титул, как у Карлоффа – «Карлофф Ужасный») стал Джордж Ромеро (George Andrew Romero). «Ночь живых мертвецов» («Night of the Living Dead», 1968) он снимал на черно-белую 35-мм пленку – молод был, всего 28 лет, спонсорами еще не обзавелся. Вряд ли кто-нибудь этот фильм сейчас осилит – спецэффекты примитивны, сюжет незамысловат. Особенно начало: брат с сестрой приезжают на кладбище навестить могилу матери, как вдруг, безо всякой на то причины, на них нападает зомби, которых в округе, оказывается, целое стадо – Ромеро нанял чуть ли не сотню бомжей и студентов, расплатившись с ними майками с броской надписью «Я играл зомби в фильме «Ночь живых мертвецов». Понятно, что и двигаются эти персонажи неуклюже, но настойчивы до ужаса, и, чтобы уложить их обратно в могилу, стрелять нужно прямехонько в голову. Действие фильма сосредоточено в случайном доме, где пытаются спастись прорвавшиеся сквозь ряды мертвецов люди. Зритель, досидевший до финала, будет вознагражден: полицейские принимают единственного выжившего героя за зомби и убивают его. В поэтике ужастиков «счастливый конец» не обязателен, это вам не «стрелялки».

Снятый через 10 лет «Рассвет мертвецов» («Dawn of the Dead») отличается не только временем суток и местом действия (универсальный магазин): зомби множатся, и бороться с ними нужно разнообразнее, чему способствует скакнувшая в своем развитии технология спецэффектов. В 1985-м суточный круг замкнулся «Днем мертвецов» (Day of the Dead). В их власти уже вся Земля, жалкая горстка уцелевших сидит на военной базе. Среди них обнаруживается гуманист, подметивший в зомби зачатки разума и эмоций. Немного терпения, и они достигнут уровня погибших в суматохе кошек и собак. Но вмешиваются солдафоны… И в этом фильме герои борются, но уже не с мертвецами, а друг с другом.

Всех, кто отметился в этом виде ужастиков, не перечислишь. Но один из лучших фильмов, который я когда-либо видела, вне зависимости от участия в нем зомби, американцами-киноведами был осужден, в Штатах провалился, а европейцами и широкой общественностью, берущей в лавках DVD, – напротив, одобрен. Это работа итальянца Микеле Соави (Michele Soavi) «Dellamorte Dellamore» (1994). В названии спрятан каламбур – оно бы должно писаться в четыре слова и переводиться так: «О смерти, о любви». Главный герой – Франческо Делламорте, и под конец мы узнаем, что девичья фамилия его матери – Делламоре. В англоязычных странах, учтя, что все словесные закавыки сфокусированы на этом человеке, картину пустили в прокат под именем «Cemetery Man» («Кладбищенский сторож»).

Франческо – просто служащий в маленьком городке, который получает в муниципалитете зарплату за то, что отстреливает оживших мертвецов. Они в этой местности беспокойные — завели привычку на седьмой день после похорон вылезать из могилы. И агрессивные – так и норовят кого-нибудь убить. Работа и хлопотливая, и монотонная. А городские власти не могут раскошелиться на полноценного помощника, и Франческо удовлетворяется добродушным идиотом, который на все события реагирует одним междометием – «Ня!». Приходит время, когда сторож и его помощник влюбляются… Руперт Эверетт (Франческо) и французский актер Franсois Hadji-Lazaro («Ня») – дуэт незабываемый. Жанр фильма определить сложно. Это ужастик – потому что страшно. Это философская притча – потому что проблематика глобальная. Это комедия – потому что хохочете. Все в целом – произведение искусства, потому что ассоциативный ряд, возникающий при просмотре, уводит в культуру и бесконечен.

Для непредвзятого ума в мире ужастиков, конечно, много смешного. Например, поведение жертвы, которая в соответствии с виктимологией так и бежит на нож. Авторам фильма «Крик» («Scream», режиссер Wes Craven, 1996) это надоело. И они сформулировали в картине правила, обеспечивающие безопасность хороших персонажей (я их чуть-чуть дописала):
— не занимайся сексом, если в окрестностях бродит серийный убийца;
— в этой же ситуации воздерживайся от алкогольных напитков и наркотиков;
— подозревай в преступлении всех;
— не старайся понять, что это там так странно шумит;
— не поворачивайся к монстру задом, к зрителю – передом, чтобы продемонстрировать, что у тебя от ужаса глаза на лоб лезут – зритель и так об этом знает;
— не входи в дом, если его дверь оказалась открытой; а если все-таки входишь, не ори «Есть здесь кто-нибудь?»
— никогда не спрашивай «Кто там?», стоя непосредственно за дверью; не смотри в дверной глазок, если он не снабжен пуленепробиваемым стеклом;
— перед уходом из дому посети еще разок туалетную комнату, чтобы не метаться по лесу в поисках подходящего кустика;
— уходя из дому, не обещай «Я сейчас вернусь».

Полагаете, это помогло? Нисколечко. Жертва по-прежнему валяет дурака. С другой стороны, будь она разумней, жанр бы просто прекратил свое существование.

Случаются с ужастиками и анекдотические казусы. В 1980-м итальянец Руджеро Деодато (Ruggero Deodato) снял в джунглях Южной Амазонки «Cannibal Holocaust». Убивают в фильме так много и кроваво, что он был запрещен к показу в 60 странах мира (абсолютный рекорд). Кроме того, своеобразный талант автора привел его на скамью подсудимых: Деодато обвинили в умерщвлении людей перед камерой. Тем только и оправдался, что показал суду живых актеров. Но допустил классическую ошибку: был излишне многословен и объяснил, что использовал кровь убитых животных. И хотя потом ссылался на благородные побуждения – туши заколотых газелей с удовольствием потребляли аборигены – Общество охраны животных его не простило.

А к зубному вы с охотой идете? Вот и американский режиссер Брайян Узна (Brian Yuzna), скорее всего, тоже. К тому же так совпало, что на рынке англоязычных ужастиков расчистилось пространство, а природа, как известно, не терпит пустоты. Заполнил ее, в том числе, и «Дантист» (The Dentist, 1996). Идею режиссер взял из жизни – был такой серийный убийца-дантист в Сент-Луисе. Но он-то как раз отправлял свои жертвы на тот свет вполне традиционно: кувалдой, подложенной в машину бомбой или пулей. Наверное, Узна задумался о том, почему оный душегуб не прибегал к подручным средствам, а от этой мысли до сценария – полшага. Когда-то я видела это кино и теперь знаю, какие кошмары мучают сбрендившего дантиста. Ни за что не догадаетесь: это пациент со сплошным кариесом и наросшим лет за 20 зубным камнем.

Скука смертная, поскольку все ужасы, на которые в принципе способен в своем кабинете человек этой профессии — столь нужной, но вызывающей в потребителе исключительно неприятные ассоциации, – каждый из нас и так себе вообразит. Платить десятку за то, чтобы посмотреть, как именно выглядит ваш рот, когда бормашина раскурочивает в нем зубы и десны, — очень на любителя. Смех — смехом, однако они отыскались. Хотя в Штатах «Дантист» не удостоился даже рекламного ролика, шведы выдвинули его на одном из своих фестивалей на призовое место. Два года спустя вышел «Дантист-2». И тоже собрал кассу.

Ну, и хватит об этом. О нашем родном канадском кино – читайте через неделю.