С Мишей Кузнецовым мы познакомились летом на одной из художественных выставок, в которых он как акварелист принимал участие. Оказалось, что он закончил географический факультет МГУ и долгое время занимался изучением… снега. Стояло жаркое лето. Я решила, что когда придет зима, надо будет поподробнее расспросить его о снеге. Зима, казалось бы, прошла, а вместе с ней прошли выставки его работ. И пришла весна. Так мы думали. И на тот день, когда мы решили с Мишей поговорить, пришелся настоящий снегопад.— Миша, смотрите, как мы подгадали! Сама природа с нами заодно! Что вас подтолкнуло к тому, чтобы заняться снегом?
— Начитался в детстве книжек про путешествия, приключения, про Арктику, Север. И как-то это мне показалось занимательным. Поступая на географический факультет, я сознательно выбрал кафедру криолитологии и гляциологии. Я никогда об этом выборе не жалел, потому что большую часть жизни провел, занимаясь интересным делом.
— А сейчас?
— Сейчас все меньше и меньше этим занимаюсь в силу разных причин. Одна из них была связана с тем, что все гляциологические экспедиции стали очень дорогие. Организовать экспедицию на Землю Франца-Иосифа, на Шпицберген или на Новую землю – это чудовищный бюджет. В советское время все это можно было делать, а после система начала разваливаться и практически развалилась. Сейчас серьезных экспедиций очень мало.
— Мне это хорошо известно. Мой муж – геолог. Именно поэтому мы и оказались здесь. В последние годы в России его зарплаты хватало на сигареты и проездной. Я думаю, вам это знакомо.
— Еще как знакомо! И это еще одна из причин, по которой я сейчас больше известен как художник, чем гляциолог. В 90-е годы я стал искать средства к существованию, и сначала я издавал журнал, затем было еще что-то, а потом я ушел в дизайн, рекламу. Это тогда приносило доход. И даже сначала нравилось, но потом быстро надоело. В рекламном деле очень сильно зависишь от заказчика.
— Выходит, что в детстве вы, помимо увлечения странствиями, еще и рисованием интересовались?
— Да, Светлана, я всегда рисовал, но никогда не рассматривал себя в качестве серьезного художника. У меня в экспедиции с собой всегда были краски и кисти. Но в какой-то момент у меня поменялось к этому отношение. Я решил серьезнее к этому относиться. Главное — мне это стало приносить и удовлетворение, и удовольствие. Сначала это была побочная часть моей жизни, а потом она стала все больше и больше вырастать. А научная стала отходить…
— Вы сразу поняли, что акварель – это ваше?
— Нет, не сразу. Знаете, для любого человека, который хочет начинать рисовать, связываться с маслом – это хлопотно, это трудоемкий процесс и, кстати, недешевый. Скажем, маслом нельзя работать дома. Сейчас появились краски, которые не пахнут. Я пробовал писать маслом, но у меня с этим не сложилось. А когда я снова вернулся к акварели, то у меня был такой период: полгода я каждый день делал картинку и настолько глубоко погрузился в этот процесс, что понял — там уйма непознанного! Это очень сложная техника, чрезвычайно интересная.
— Она живая! Там главное — схватить момент, да?
— Да, живая, очень импровизационная техника. Причем, в акварели, наверное, важнее всего техника. Если вы ею не владеете, то получается очень убого.
Я знаю профессиональных художников, которые не берутся за этот процесс, потому что он неуправляемый. Их это бесит. Они не могут сделать то, что хотят.
— Как же вы научились ею управлять?
— А я ею не управляю. Я понял ее законы – смешные, странные, интересные. С ней надо играть. Ею довольно сложно управлять. У вас есть образ в голове. Вы начинаете работать и понимаете, что этот образ у вас на глазах разрушается. Цвета нет, то не так, туда потекло, оттенок не тот. Я понял, что на самом деле не надо с ней бороться. И с собой бороться не надо. Надо отдаваться некоему течению. Вы переплываете реку и, понятно, что проще всего реку переплыть по прямой перпендикулярно к берегу. Но у реки есть течение, и оно начинает сносить. И надо плыть немного по течению, немного к тому берегу – и рано или поздно вас к нему вынесет. В акварели, наверное, это правило очень хорошо работает. Не ты диктуешь работе свои законы и требования, а начинаешь подчиняться тому, что у тебя происходит на листе.
— В школе на уроках рисования мы все рисовали акварелью, но никто нас не учил, как надо правильно ею пользоваться.
— Сейчас-то я понимаю, как надо учить рисовать акварелью. Не то, что я учу, но иногда случается.
— Миша, у вас на работах запечатлены какие-то определенные места, определенные состояния. То есть, вы успеваете поймать момент и подчинить себе то «течение реки, в которой находитесь»?
— Безусловно. Я так скажу. На самом деле, занимаясь акварелью, я все равно остаюсь географом. У меня, в основном, пейзажи, даже если они и городские. Город – это тоже географическая среда. Я параллельно довольно много занимался культурной географией. Из тех мест, где я бываю и что-то фиксирую, я потом стараюсь извлечь не экзотические, а типические моменты. Есть стереотип: Канада – это Ниагарский водопад. А для меня Ниагарский водопад не является Канадой.
— А что тогда?
— А достаточно типичный ландшафт. В Средней Канаде вы едете по дороге и видите поля, открытые просторы, домики стоят, столбы, провода протянуты… Если взять Монреаль, то для меня не очень интересны какие-то суперобъекты в городе. Для меня гораздо ближе типичные ситуации. Я живу в районе парка Лафонтен на Плато. И мне очень нравятся эти улочки, идущие перпендикулярно друг другу, создающие особый ритм, особую среду. Мне не столь важно, красивые ли дома там стоят. А важно другое. Это плоская равнина, расчлененная такими улочками. И что самое интересное на Плато: если вы смотрите на запад, то там всегда виднеется гора Мон-Рояль. Она подчеркивает ровную поверхность Плато, придавая ей дополнительный смысл. Мне важны такие моменты. Уловить нечто типичное в ландшафте, а не экзотику – дикий закат или дикий восход. Я это сознательно делаю, и у меня есть намерение делать это еще более сознательно. Делать почти типовые работы. Нас больше привлекает среда. И даже объект, который находится здесь, теряет свой смысл и значимость, если не представляет интереса среда. Всегда важно, в какой среде что находится. Старая Москва, к примеру, это среда. Возьмем Москву и Монреаль. Для меня отличия между ними не в архитектуре. Москва от Монреаля отличается тем, что я в Монреале тоскую по кривым московским улочкам.
— У меня та же самая тоска!
— Когда я вижу, что здесь улица загибается в сторону, у меня что-то начинает шевелиться внутри…
Другой момент. Я еду на велосипеде и вижу пустырь. В России территория на 50 процентов состоит из пустырей, это заброшенные земли, которые никому не принадлежат…
— А разве в Москве еще есть пустыри? Мне казалось, там все застроено…
— Возьмем Среднюю полосу России и наш Квебек. Там есть пустыри. Здесь тоже есть пустыри, но они очень маленькие. Когда я их здесь вижу, они меня очень трогают. Видимо, я так настраиваю свой глаз, чтобы видеть вещи, которые являются типичными для той или другой территории.
— Мы начали со снега, потом подобрались к воде – «аква», вероятно, можно и продолжить намечающуюся триаду? Три состояния воды: твердое, жидкое, газообразное.
— Ну, да, туман, дымка…
— Вот вы сами меня и подвели к этому. В интернете, просматривая записанный вами на видео мастер-класс, наткнулась и на ваши видеофильмы. Вы еще и режиссер?
— О, это совсем любительские работы! Началось все с фотографирования, а потом переросло в кино. Режиссер-постановщик и оператор – это я. Моя жена снималась как актриса. Все началось с шутки. Мы долгие годы собираемся на даче и делаем «живые картины». И мне захотелось этот процесс зафиксировать. Вот так все и получилось.
— Вот становится все яснее и яснее, туман расходится. Может, еще какие-либо грани ваших дарований обнаружим?
— Не знаю! Я очень люблю мастерить и строить и вообще все делать своими руками. На Валдае по моим проектам был построен мой дом, а потом я в нем внутри все сам сделал. У меня масса планов существует на этот счет. Все, что можно, я стараюсь делать своими руками.
— И шить умеете?
— Не шью. Но если надо, могу и сшить. Тоже не проблема.
— Миша, а снег за окном все идет и намекает на то, что надо бы и о нем поговорить. Вот я о нем могу сказать, что сегодня он колючий, недобрый, агрессивный. Бывает мягкий, даже теплый. А какие слова вы, как исследователь снега, говорите о нем?
— А вы знаете, для меня снег – это самая-самая начальная фаза того, что существует. Снег здесь падает и тает, превращается в воду и утекает. Дальше на север: снежок падает и уже дольше лежит, потом все же тает и превращается в воду. А там уже другие процессы происходят: вода, которая просачивается в грунт, замерзает внутри него, и там может оставаться долго… И чем дальше мы на север пойдем…
А снег все шел и шел, а Миша все рассказывал и рассказывал и про снежинки, и про лавины, и про вечную мерзлоту…
Увидеть картины Миши Кузнецова можно на нескольких выставках в Монреале, одна из них будет проходить в доме культуры Notre-Dame-de-Grаce в течение 7 ближайших недель. За это время снег совсем сойдет с наших улиц. Хочется надеяться.
Монреаль
