Нигилизм юности потихоньку иссякает. Каких-нибудь 10 лет назад я вполне мог поделиться любым поворотом своих мыслей с кем ни попадя, не особо заморачиваясь тем, что этот человек обо мне подумает. Сейчас я уже с осторожностью выбираю компанию, в которой можно озвучить мои взгляды на внутреннюю и внешнюю политику России.Набрался тут политической корректности. Лицемерить, опять же, научился. Все эти таланты не дают мне рассказать историю, которую я хочу рассказать. Историю, произошедшую в реальной жизни, наверняка не уникальную и очень такую, эмигрантскую. Вы помните эмигрантские истории восьмидесятых? Как наши приезжают в Америку, и у них начинается райская жизнь, вэлфер, хорошие шампуни, по комнате на каждого ребёнка и вообще: прощай, немытая Россия. Тогда эти истории вызывали у меня двойственное чувство. С одной стороны — это было круто! С другой стороны — ну что за плебейство? Что за погоня за бытом? Где возвышенные устремления и тяга к вечному? Это я ещё был не женат и бездетен. И жил в своём родном городе, прямо посередине между Чёрным и Каспийским морями. Мне, конечно, хотелось уехать за океан, но не за «жувачкой» же! А так, увидеть мир. Мы сидели в промёрзшей лавинной станции рядом с Рокским тоннелем с главным геологом нашей экспедиции Олегом Гончаренко, топили печку аммонитом, и Олег вещал:\»Ну что ты высиживаешь тут? Молодой, одинокий, язык знаешь… Езжай себе, мир посмотри! Автостопом по Европе! Зайцем на пароход в Америку! Это мы — старичьё, прижухли здесь, выползая из норы, только чтобы ухватить кусок еды, а потом обратно в нору, к самке, к детёнышам…\» А в сотне километров от нас в Чечне шла первая война, я только что вернулся с Памира, где тоже шла война — и не то, чтобы я боялся воевать, но не совсем понимал — в кого, а главное, за что я должен буду целиться из верного кара-мультука. За деньги? Нет. Ни убивать, ни умирать за деньги мне не хотелось. Кругом же народ валил без оглядки — с самками и детёнышами — в Израиль, в Канаду, в Штаты, даже в Чехию — лишь бы подальше от обваливающихся нор. Давно было. Нынче всё по-другому конечно. И хотя не могу я рассказать мою историю без опаски, что обвинят в эмигрантском злорадстве, но сон-то я могу рассказать? Бывает же, приснится вам сон, и вы рассказываете его на кухне утром домочадцам, за кофеём с булочкой. В общем, приснился мне сон.
Ниночка стояла у окна спальни и смотрела во двор. Муж Вадим ещё валялся в их роскошной итальянской супружеской кровати и переводил взгляд с экрана айфона на соблазнительно подсвеченный силуэт жены и обратно. Вид из окна, несмотря на шестой этаж, был не люкс — обычный московский двор, заставленный по периметру машинами. В центре — детская площадка, столики, пара больших деревьев и с дюжину поменьше. Снег. У Ниночки с Вадимом тоже есть машина, да не какой-нибудь там «Форд Фокус», а «Тойота Камри». Новенькая, из дилерства, белая, с кожаным салоном, купленная в прошлом году. Во дворе они свою «Камри» не держат, а ставят её в кооперативный гараж по соседству. Ниночка знает — многие соседи-автовладельцы, чьи машины сейчас мёрзнут во дворе, спят и видят свою запряжку в этом гараже. Гараж — это рай! Там сухо и тепло, твоё место всегда твоё, никто не покорябает гвоздём капот или дверь, никто не оторвёт антенну и не поставит унитаз на крышу, как сделали это с огромным чёрным «Сабурбаном» их соседа Самвэла. Самвэл — неплохой парень, но парковаться на газоне и вправду не стоило. И так этот чёртов Сабурбан занимает места как троллейбус. Гараж — вдвойне рай сейчас, зимой, когда видишь из окна, как выходят из подъездов автомобилисты и начинают откапывать свои машины из-под наваливших за ночь 30 сантиметров снега. Машины стоят впритык – то, что скидывается с одной, попадает на другую, потом летит обратно — и вот уже кто-то звонко выругался трёхэтажным матом. Господи! Ну почему нельзя по-человечески? Вадим всё-таки сделал выбор и крадётся теперь к ней, явно с мыслью ухватить за грудь — прямо перед открытым окном — здрасьте! Ниночка задёрнула занавеску и повернулась как раз вовремя, чтобы угодить в мужнины объятья и почувствовала, как сжались его ладони у неё на лопатках — инерция, ха-ха! Теперь главное, чтобы дети не впёрлись. Нет, не вопрутся — уже сидят в зале и играют на x-box. На «чёртовой коробке» — так её называет свекровь. И крестится каждый раз, бормоча \»прости, господи\». Смешно видеть современно одетую, ухоженную, не старую ещё женщину — ей нет и шестидесяти, крестящейся. Но Галина, свекровь, — верующая. У неё два бога — Христос и Путин. Хорошо, что в нынешних московских церквях можно молиться сразу обоим. Не то, чтобы Ниночка сама была безбожницей — вовсе нет. Но ей в этом вопросе по душе разнообразие. Выражая сомнение, она порой говорит: \»Аллах его знает…\», а когда выходит по её: \»Слава Кришне\». Сгоряча порой обращается к египетскому пантеону: \»Так какого же Осириса?\». А вот прямо сейчас, например, её бог — Амур, и она его преданная и пылкая жрица.
Полдесятого, пора завтракать. Дети уже на кухне, и это дело надо возглавить — а иначе… Детей у Нины с Вадимом двое — мальчик и девочка. Игорь — пяти лет и Жанна — семи. Нормальные дети — не хуже, чем у других. Игорь — гимнаст, Жанна — танцорша. Обоих, в нагрузку к танцам и гимнастике, Ниночка сама по 3 раза в неделю истязает музыкой. Ниночка — учительница музыки, и она нарасхват. Ещё в консерватории была нарасхват. Она преподаёт в частной школе и даёт уроки. Уроки у Ниночки дорогие, но клиентуры хватает. В иной месяц выходит под 2 тысячи евро. А меньше тысячи не бывает никогда. Ну и в школе ещё пятьсот. Вадим, конечно, зарабатывает гораздо больше, но он компьютерщик и работает в нефтянке. Его ценят. Доля в прибылях, корпоративы, 2 раза в год бесплатно в Турцию или в Египет… Ниночка мужа любит и втайне им гордится, хотя виду не показывает — чтобы не баловать. Высокий, правда, в очках, спортивный — и на лыжах может, и в теннис, и детей любит, и от Ниночки до сих пор без ума, а ведь уже почти 10 лет вместе. Рай в отдельно взятой квартире. Ниночка вздыхает, и ей тут же становится стыдно. Как можно вздыхать, когда масса людей живёт гораздо хуже — некоторые из них совсем рядом! Таджики эти горемычные в подвале ютятся, соседка с парализованной матерью, которую никуда не вывезешь — их дом не приспособлен для инвалидных кресел. А недавно они ездили с Вадимом в гости к Ниночкиной подруге Ольге, в Южное Чертаново — так это вообще кошмар!.. Как она там живёт? Во дворе хулиганьё, пьянки и драки каждый вечер, в подъезде запах стоит такой, что Ниночку аж затошнило. Впрочем, куда бедной подруге Ольге деваться — у неё-то нету мужа в нефтянке, да и вообще никакого нету. Был, да сплыл. Осталась одна с трёхлетним сыном. Ниночка снова вздыхает. Натура у неё чувствительная, выросла она внутри Садового кольца, единственный, поздний ребёнок у родителей-юристов, и из бархатной упаковки её достал муж, и сам не промах, к тому времени уже работавший на свою нефтянку, но по скромности положения ездивший тогда ещё на «Акценте». Достал из бархатной, завернул в кисейную — даже в самом начале их семейной жизни присутствовала домработница. Тогда это была Зульфия — дочь одного из таджиков, населявших подвал. Вадим платил ей долларов сто что ли в месяц, и она убирала и готовила, особо, впрочем, не надрываясь. Кушали они в те времена больше по ресторанам, а на полную уборку квартиры уходило меньше двух часов. Мучимая демократизмом, Ниночка однажды сделала это сама — вымыла даже унитаз и ванну. Три года назад Зульфия выскочила замуж и уехала в Клин. А на смену ей пришла Алла Антоновна. Экономка. Алла Антоновна работает на них четыре часа в день, за десять евро в час. Она убирает квартиру — 3 раза в неделю, готовит в неуборочные дни, забирает Жанну со школы, а Игоря из детсада. Ниночка отыскала Аллу Антоновну через одного из своих богатых музыкальных клиентов, и всё никак не нарадуется. Сухонькая, пятидесятилетняя, но шустрая, как электровеник, Алла Антоновна прекрасный повар, не ворует, любит детей, да ко всему к этому ещё и преподаватель литературы в звании учителя-методиста. На этом месте Ниночка вздыхает. Учитель-методист Алла Антоновна не может найти работу по специальности в Москве — у неё нет прописки. Она беженка из Грозного, ютится в съёмной однокомнатной квартирке, где-то в Подольске, с дочерью, трёхлетней внучкой и зятем — вечным студентом. Кроме Ниночкиной, Алла Антоновна работает ещё в одной семье, где делает примерно то же самое. Ниночке бывает до смерти жалко Анну Антоновну, однако же зарплату она ей не повышает. Себя жальче.
Прошлой зимой вместо Египта Нина с Вадимом слетали в Монреаль, в гости к Вадимовой младшей сестре — Вике. Детей оставили на бабушку Галину и поехали. Вика с мужем умотали в Канаду 3 года назад, едва поженившись. Жизнь у них там протекала ни шатко, ни валко — так же, как и в бытность их в Москве. Вика всё училась на медсестру — она и здесь была медсестрой, а муж её Олег всё работал на стройках — он и здесь работал на стройках, в основном на частных, и неплохо зарабатывал. У Ниночки так и не возникло недоумения по поводу отъезда мужниной родни. Да что там недоумения, Ниночка и сама, всей душой, была готова сесть на самолёт и лететь через океан. Особенно после той Монреальской поездки. Готовность эта была главной причиной Ниночкиных вздохов и всяческого душевного дисбаланса. И что самое страшное — любимый муж, вместо того, чтобы призвать её на практическую землю из беспочвенных облаков, безвольно и малодушно разделял Ниночкину, как она сама её называла, шизическую френию. — Ну какого хрена вообще? Это же безумие, — говорила, бывало, Ниночка, сидя по-турецки в постели. Вадим пожимал плечами. Он сидел прямо за ней, и видеть она его не могла, но знала, что он пожимает плечами — это чувствовалось по лёгкому смещению его рук на её голом животе.
— Мы ведь там будем вообще никем! Всё ведь сначала придётся начинать! Вадимовы руки совершали ещё одно движение, точь-в-точь как предыдущее.
— Ты что же, готов бросить вообще всё и валить? Ты думаешь, ты сможешь найти там работу, как у тебя здесь? Снова движение рук на животе. Зачем вообще об этом думать? Ниночка откидывается назад, и руки Вадима сдвигаются ниже. Не надо ни о чём думать. Амур… Амур…
Поездка в Монреаль запомнилась — не то, что тур в Египет, который вылетает из головы уже через неделю. То есть поначалу в Египте тоже было интересно. А со временем глаз притёрся к экзотике, и стали видны знакомые по дому вещи. Ворьё на люксовых тачках и разруха. Ну, и море с пальмами, конечно. Жаль, что в Монреале нету моря и пальм. С другой стороны, это, пожалуй, было бы слишком. Ниночка помнит это ощущение лёгкой нереальности. С Египтом всё ясно – ты садишься в самолёт в Москве, на улице метель и гололёд, приземляешься в Каире – а там солнце, тепло, и птички поют в неизвестных тебе кустах. Совсем другое место — зря что ли 5 часов летели! Монреаль встретил той же самой метелью, пожалуй, даже посуровее московской. Вышли на улицу – и как будто никуда и не летели, а просто зашли в самолёт, посидели там 10 часов и вышли обратно. Вика с Олегом подхватили их чемоданы и, выйдя из здания аэропорта, почесали, нагнувшись, под кинжальным ветром и снегом, на стоянку. Покидали всё в багажник Олеговой «Импрезы» и через 3 минуты уже ехали медленно по заснеженной дороге в потоке других машин.
— Снег! Трафик! Пробки кругом!.. — говорил Олег. Вадим сидел рядом с ним и молча озирался по сторонам. Ниночка смотрела на мужа и знала, что он думает. Добирались они около часа. За этот час и Олег, и Вика успели 20 раз проклясть трафик и пробки и пожаловаться, что обычно эта дорога занимает 15 минут. На расспросы о житье-бытье общих знакомых ушло гораздо меньше времени. Вика рассказала байку про французов-колонистов и «белое дерьмо», и они приехали. Вадим наконец высказался, обращаясь к Олегу: \»И это, ты, москвич, называешь пробками и трафиком? Размякли вы тут, братцы!\»
Наутро Вадим с Ниной были разбужены противным звуком, похожим на сирену неотложки и рёвом большого числа мощных двигателей. Почему-то стало не до сна. Светало. Они подошли к окну и уставились на утренний Монреаль за окнами. Небо серое, но бесснежное, нависло над весьма широкой улицей и занимающим целый квартал основательным зданием напротив. А на самой улице проводилась широкомасштабная снегоуборочная операция. Разного рода загребатели, отбрасыватели и заглатыватели снега двигались один за другим по улице, прямо под окном, рыча двигателями. Из одного из них, похожего на комбайн, била толстая струя снега – в кузов медленно едущего рядом грузовика. Не замолкая вопила сирена. Все машины остановились. Сирена продолжала вопить. Звук её исходил из белого пикапа, стоящего со включённой мигалкой прямо за единственной машиной, запаркованной на их стороне улицы. Присмотревшись, Вадим понял, что это Олегова «Импреза». Внезапно сирена замолкла, и пикапчик, что её издавал, уехал. А ему на смену подъехал грузовик эвакуаторов. В этот момент сзади них, в недрах квартиры что-то рухнуло, прозвучали торопливые шаги, неразборчивые возгласы и хлопнула входная дверь. Через 3 секунды из подъезда вылетел Олег в банном халате на голое тело. Он заорал и замахал руками и, прытко подбежав к машине, влез внутрь, оставив в снегу одну тапочку. Импреза дернулась вперёд, назад, буксуя вывернула из насыпанного чистильщиком тротуара сугроба, и скрылась за углом. Из подъезда выбежала полностью одетая Вика с Олеговой курткой в руках и скрылась за тем же углом. Снегоуборочная операция возобновила своё шумное движение, и через 2 минуты за окном уже никакой тяжёлой техники не было, а была чистая улица, по ней ехали машины, а по тротуару рысцой бежали к подъезду Вика и Олег в куртке, надетой на халат, и в одной тапочке. Второй исчез вместе со снегом.
Завтракали блинчиками с кленовым сиропом. Ниночка озабоченно подсчитывала калории, Вадим комментировал оперативную уборку снега.
— Это центральная улица. Ну, одна из. Поэтому убирают сразу, — сказала Вика. Олег согласно мычал сквозь блинчики.
— Живи мы где-нибудь поглубже…
— Где почище и потише, — добавил Олег, совершив мощное глотательное движение.
— Да, поглубже, где почище и потише, так мы ещё неделю сидели бы в снегу, — закончила наконец Вика.
— Ну, это ты загнула, с неделей-то. Может, дней 5 – не больше, — вступился за коммунальные службы Олег.
— Горемыки! — Вадим потянулся за банкой с сиропом. — Езжайте обратно, будет вам в тихом районе убранный снег и все остальные удовольствия!
— А что, я хоть сейчас! Россия на подъёме, мужики в «Контакте» пишут – всё путём, заработать – не проблема! — Олег откинулся назад на своём стуле и, похлопывая себя по животу, с ухмылкой уставился на жену. Та аккуратно облизала залитые сиропом пальцы, сложила из них фигу и сунула её супругу под самый нос.
— Обратно – без меня. Про зарплату медсестёр мужики ничего не пишут? А рожать по-человечески сколько стоит, не пишут тебе мужики?
Ниночка с сожалением отодвинула тарелку.
— Какие у нас планы, — спросила она. — Надо что-то делать, иначе я прямо сейчас завалюсь спать.
Планы были обширные. Вика загодя набрала отгулов, а Олег переложил текущий заказ на помощников. Они выработали многоступенчатую развлекательную программу, и Ниночка боялась совершенно напрасно – каждый день их десятидневного пребывания у канадской родни был расписан чуть ли не по минутам. Гости были обречены на поездки в Квебек-сити, на 2 горно-лыжных курорта, двухдневный выезд в Нью-Йорк – Вадим с Ниной предусмотрительно оформили визы ещё в Москве, и — на закуску – визит в Оттаву. Программа была щедро сдобрена походами по разнообразным ресторанам и магазинам. Таким образом, в первый же свой канадский день москвичи уже ехали кататься на лыжах в Монт-Тремблан — городок-открытку, наипервейший парадиз для горнолыжников. Несмотря на будний день, народу в городке хватало. Одетые в разноцветные куртки и штаны, люди сновали взад-вперёд по узеньким чистым улицам, поднимались к лыжной горе на фуникулёре, заходили в магазинчики и кафешки, сплошным рядом занимавшие первые этажи пряничных домов. Лыжи, сноуборды, тобоганы и прочие съезжательные принадлежности радовали глаз разнообразием и числом. Четвёрка экипировалась в прокате и принялась активно сжигать поглощённые за завтраком калории.
Снег был отличный, и несмотря на холод и ветер они катались до темноты. Стемнело, как и дома, рано — в пять вечера уже вовсю горели огромные прожектора, и несущиеся вниз по склону лыжники отбрасывали звёздчатые тени. Ниночка с Вадимом чувствовали усталость. Перелёт, разница во времени… Обратно ехали почти без разговоров, а приехав решили исключить финальный пункт сегодняшнего распорядка — не пошли ужинать в ресторан, а уселись за столом на просторной кухне и стали гонять чаи под накупленные по дороге сласти. По ходу чаепития выяснилось, что Вика уже год как закончила учиться и работает теперь в госпитале — прямо через дорогу. Работа не сахар, геронтология, график — убиться можно, но отгулы, отпуск и зарплата всё-таки перевешивают. Вадим спросил про зарплату, и Вика было замялась.
— Ой, только избавь меня от ваших западных комплексов — я что, взаймы просить приехал, что ли? — хмуро посмотрев на сестру процедил Вадим.
— Окей, окей, чего сразу наезжаешь-то? — сдалась Вика. — Ну, 40 в год. Но это мой первый год. Лет через 10 — будет 60 и льготы!
Вика выглядела довольной. Ниночка знала, что у мужа в семье он был старшим и умным, а Вика — младшей и разгильдяйкой. Он учился хорошо, и в олимпиадах побеждал, и в Физтех поступил, а Вика панковала и хулиганила. Началось это всё, конечно, после смерти отца. Вадиму-то было уже 18, а Вике ещё и 12 не исполнилось.
Олегу разговор о Викиной работе не особо нравился, и он пробурчал:
— Жалуешься теперь на графики и обосравшихся стариков, а могла сидеть себе дома. Родила бы.
— Рожу, не беспокойся, — огрызнулась Вика. — Вот машину куплю, пару-тройку лет поработаю и рожу.
— Далась тебе эта машина, — с раздражением, весьма громко сказал Олег.
Ниночка с Вадимом слушали переглядываясь — тут явно разыгрывался рецидив.
— Тут одну машину не знаешь, где парковать, а главное — ну зачем нам 2 машины? Надо тебе куда-то ехать — езжай на этой!
— Я хочу ван! Как у Женевьев! А у тебя в \»Импрезе\» постоянно железяки твои валяются и салон весь в стружках!
Олег схватился за голову. Вика полезла к нему обниматься. Помимо сластей и заварников, на столе стояла бутылка крепкого квебекского вермута “Карибу”, который Вика щедро подливала себе в чай.
— Напилась уже, — сказал Олег и обнял жену за плечи. — На самом деле, дом надо покупать, — продолжил он. — Хотя и в облом. Дом — это же всё время что-то делать. А тут на работе стройка, потом домой придёшь — опять стройка!
— Бедные вы, бедные, — чуть не хором сказали Вадим с Ниночкой.
На следующее утро снегоуборочных операций не было, но проснулась Ниночка в 6 утра, и, хотя было темно и тихо, снова уснуть не смогла. Вадим ещё спал — он, видать, просидел с хозяевами на кухне допоздна. Ниночка-то ушла спать рано — не было ещё и десяти. За окном, непривычно близко — второй этаж — была улица, освещённая фонарями. Несмотря на ранний час, пустынной улицу назвать было нельзя. Но и сплошного потока машин ещё не было. Дотянувшись до тумбочки, она взяла телефон и залезла на Фейсбук. Свекровь уже выставила в ленту фотографии со вчерашней укладки детей спать. Ниночка с лёгкой ревностью отметила веселье на детских физиономиях, написала “Спасибо” и поставила “лайк”. Следующим в ленте был неприличный, но очень смешной видеоклип про мужика, мастурбирующего в парикмахерской. Ниночка хрюкнула, и Вадим что-то недовольно пробурчал сквозь сон. Она встала, собрала свою одежду и на цыпочках вышла из комнаты. Вика с Олегом, ясное дело, ещё спали. На кухне всё оставалось в том же виде, как было вчера вечером, и Ниночка малость развлеклась, с грохотом поскидывав тарелки с чашками в раковину и помыв их под мощной струёй воды. На самом деле — что же это такое — ей одной не спится. Посмотрела на часы — 7 утра. За окном по-прежнему темно. “Должен же тут быть какой-нибудь магазин, который открывается в 7”, — подумала Ниночка, натянула джинсы, свитер, дублёнку, надела ботинки и вышла на улицу. Стоя на непривычно узком тротуаре, она огляделась по сторонам. Сзади — дом. На фасаде, прямо под козырьком и номером — название дома “Le Begonia”. Вика уже говорила, что в их квартале, все дома называются именами растений. Справа был перекрёсток, за ним, в полутьме, почти не освещённые фонарями скелеты деревьев в каком-то не то парке, не то сквере. Сквозь эти скелеты неясно просвечивало большое здание, находящееся, по-видимому, на значительном возвышении. Напротив был уже известный Викин стариковский госпиталь, а налево улица шла малость вниз, и там, внизу, довольно далеко, выпирал из неё палец одинокого высотного здания. Ниночка решила идти вниз по улице, и если не найдёт никакого открытого магазина по дороге до высотки, так пойдёт обратно, и глядишь — ещё сможет уснуть после прогулки. Минут через 5-6 неторопливой ходьбы монотонные фасады жилых домов внезапно сменились обилием вывесок. Первой на Ниночкином пути оказалась какая-то пекарня. Она уже была открыта, внутри было светло, сидел народ, из дверей вкусно пахло жареным кунжутным семенем, а прямо за прилавком тучный азиатского вида мужчина доставал из большой печи толстые, румяные бублики. Ниночка перешла через дорогу. Напротив бубликов она заметила надпись “La Petite Russie”, а под ней широкие подсвеченные окна, в которых была выставлена основополагающая Российская символика. Подойдя вплотную, Ниночка увидела выставку флагов — это были пакеты — с ценой. Были флаги всех бывших союзных республик, самого Союза, России, нынешних бывших республик, словом, по мнению ранней посетительницы, для Северной Америки явно неплохой выбор. Были майки с хулиганскими надписями, плакаты с сувенирами, полки с хохломой, а в глубине, за окнами, виднелись ряды книг. Ниночка задрала брови, постояла и решительно двинулась дальше. Маленькая Россия открывалась через два с половиной часа. Она дошла до ярко освещённого небольшого магазинчика, рядом с которым оказался вход в метро. Её обдало волной тёплого воздуха с характерным запахом подземелья, где ходят поезда, и ни с того ни с сего она почувствовала лёгкий укол ностальгии, не оставивший после себя никакого следа. Это было моментальное чувство. На смену ему пришло гораздо более мощное — от метро был виден другой магазин — большой и красивый, но до него надо было идти метров сто. А тут — вот он, в одном шаге. И тоже красивый. Сова на вывеске стилизованная, из пяти линий сделанная, подмигивает: “Что, не спится?” Ниночка решила, что не в красоте счастье, и в магазине для полуночников хорошего представления о жизни людей не получишь. И двинулась в сторону дальнего магазина. Магазин — издеваются что ли — тоже имел на вывеске надпись “Metro”, а внутри оказался обычным супермаркетом, разве что с незнакомыми продуктами. Пройдя по рядам, она убедилась, что цены уровня московских, хотела было купить двух омаров — просто в шутку, но, увидев, что шутка обойдётся в 50 долларов, передумала. Вместо омаров, уже выйдя из магазина и перейдя через дорогу, Ниночка купила 4 порции шауармы. Это было наваждение. В Москве она старалась мимо таких мест проходить побыстрее. Но тут, непонятно, то ли щиты упали с Ниночки от перелёта за океан, то ли и вправду таким на неё запахом повеяло, что не могла она устоять. И случилось так, что Ниночка зашла в маленькую, на 5 столов забегаловку, и у человека, похожего на грузина, только ненормально вежливого, купила 4 больших порции шауармы со всякой фигнёй. Потом Ниночка осознала, что похожий на грузина человек не был как-то особо вежлив. Но в потоке его речи, казалось, совершенно не было эмоций, а была одна информация, и от автомата его, пожалуй, отличал только мощный, незнакомый Ниночке, но тем не менее хорошо ей слышный акцент.
Когда она шла обратно, народу на тротуарах заметно прибавилось. Вопреки сведениям о западном позитивизме, сияния улыбок не было заметно. Впрочем особо хмурых физиономий тоже. Совсем рядом с домом, на автобусной остановке стояла целая толпа черных. Это были молодые парни и девушки, разговаривали они довольно громко, употребляли нехорошие слова и смеялись. Ниночка замедлила шаг — негры занимали весь тротуар, и ей стало не по себе. Тут один из них повернулся и, заметив Ниночку, сдвинулся, давая ей пройти, и рукой подвигая того, что стоял рядом. Сделал он это мимоходом и сразу вернулся к своему громкому разговору, больше на Ниночку не глядя. А одна из девиц улыбнулась ей сахарными зубами и сказала “Sorry!” Ниночка представила себя в глазах этой девицы и улыбнулась в ответ.
Была половина девятого. Она поднялась в квартиру, разделась, зашла в спальню и сунула Вадиму под нос приоткрытую тарелку с шауармой. Через пару секунд его глаза открылись, он скосил их на тарелку, и приподняв голову спросил:
— Шауарма?
— Риск — благородное дело, — ответила Ниночка.
Завтракали шауармой, а дальше всё пошло по плану. Монреаль Ниночка вспоминает нередко и по разным поводам. Сегодня, например, между двумя уроками в школе была дырка, и Ниночка уселась в буфете со своим айпадом. Кивнула знакомой буфетчице, полезла на Фейсбук, почитала новости: опять там что-то украли в Минобороне, чуть ли не половину Армии — и никаких санкций не последовало. Она вспомнила, как Вика негодовала по поводу мэра, берущего взятки. Мэр Монреаля, города в 4 миллиона жителей, взял взятку в 70 штук баксов, а когда об этом узнали — ушёл с поста мэра. Вадим тогда воздел руки горе и взмолился: \»Боже, дай нам таких мэров, чтоб только по 70 штук брали!\»
“А тут, — отвлечённо думала Ниночка, — жрут в 3 горла и не уходят никуда.”
Ей странно, что её это беспокоит. Не у неё ведь эти люди деньги забирают. Она не нуждается. Она неплохо живёт — ну, они, конечно, лучше: они могут брать взятки, а Ниночке взятки никто не предлагает. Но ей и так хорошо! Осирис бы с ними, с этими взяточниками! Но нет. Ниночку это тревожит. Не то, чтобы покоя не даёт, но тревожит. Как-то это неправильно.
А в следующий раз прочтёт Ниночка в ленте про братьев Ротенберг, или как их там, и про депутатов разных, которые покупают себе дома в Штатах и детей туда жить отправляют, и снова вспоминает, как та же Вика поминала какую-то канадскую министершу, уличённую в покупке авиабилета для дочери на государственные деньги. И о скандале и всяческих карах, и о том, что алчная министерша таки не была выгнана с работы и до сих пор небось покупает дочерям билеты за счёт налогоплательщиков. И подумает Ниночка, что билет — это всё-таки не дом.
Вадим редко заводит разговоры на такие темы — можно даже сказать, что никогда. Однако разговоры, заведённые Ниночкой, он охотно поддерживает.
— Это ничего, что воруют, — говорит Вадим, — воровать будут всегда. Пока будет соблазн — будет воровство. Разница в том, сколько считают приличным украсть.
Вспоминает Монреаль Ниночка, и когда снегу навалит — как вот сегодня, например, или когда потянет шауармой из какой-нибудь забегаловки. Или обходя на улицах черных с решительными лицами. И на эти темы Вадим дискуссий не инициирует, но с энтузиазмом включается в Ниночкины посылы.
И вспоминает Ниночка Монреаль, когда приходит домой в убранную квартиру к приготовленной еде и к накормленным детям — тут она вздыхает, подумав об Алле Антоновне. В голове крутятся Викины рассказы о том, как та, придя с работы, порой должна убирать и стирать, потому, что мужики — такие ведь гады! Ну и работает он как угорелый всё-таки.
На вопрос о найме прислуги Вика отреагировала расширенными глазами: \»Да кого же я здесь найму? А главное, кто согласится – на три-четыре часа в неделю. Как-нибудь пока сами справимся\».
Ниночка бессознательно примеряет на себя все известные ей аспекты той жизни, а когда застукает свою личность за этим занятием, сердится и вздыхает. Ну куда ехать? Чего здесь-то не хватает?
Несмотря на социальную и всякую другую несправедливость, творящуюся вокруг, и Ниночке, и Вадиму по прежнему нравится тот факт, что их \»Камри\» — самая крутая машина во дворе, круче даже самвэлового \»Субурбана\». \»Субурбан\»-то 2005-го года. А \»Камри\» — прошлого! И гараж!
Наступила весна, и гараж половину времени пустовал: во дворе места хватало, и тень опять же — не перегревается оставленная на солнце машина. На весенние каникулы свозили детей на море в Таиланд. Народ в Москве ходил на демонстрации и митинги. И до Таиланда и после. Митинги, впрочем, не помогли: Путина всё равно выбрали обратно. Последующая за выборами акция на Болотной тоже не помогла. Ниночка с Вадимом на акции не ходили, но чувствовали себя ущемлёнными в правах. Они, может, и пошли бы на акцию, но добираться туда от Семёновской… А потом ведь обратно! Да и ОМОН там – загребут ещё, а дома дети. И надо ещё думать, что делать с детьми летом. Толку нету от митингов этих и от акций. В этом Ниночка убеждается каждый вечер, проглядывая ленту Фейсбука. Лента полна страшными фотографиями и видео. Омоновцы тащат протестующих, пинают их, лупцуют дубинками! Им всё можно! Недели не прошло, как увидела Ниночка видео, где полиция тащит по площади беременную женщину, пиная её в живот. Ночь не спала и Вадиму не давала. На следующий день, правда, оказалось, что беременная женщина была студентом по имени Николай, и пнули его в бедро, а не в живот, но легче от этого не становилось. Ещё и Пусси Райот эти несчастные… Панк-молебен в храме Христа Спасителя Ниночка не одобряла. Будучи профессиональным музыкантом, претензии Пусси Райот в искусстве она ставила чрезвычайно низко и в разговорах с коллегами всегда говорила: \»Протестуете – ну и протестуйте, зачем при этом держать в руках музыкальные инструменты?\»
Самих же девиц, находящихся сейчас в тюрьме, жалела и по-женски, и по-граждански так, что даже купила и носила майку с эмблемой Пусси Райот и надписью “Ты следующий”. Хотя твёрдой уверенности, что она станет следующей, у Ниночки не было.
Толстые кирпичные стены и импортные стеклопакеты очень хорошо защищают и от холода, и от жары. Настолько хорошо, что у супругов Зандиных даже не было в квартире кондиционера. Настоящей жары сегодня не случилось, но Алла Антоновна предусмотрительно задёрнула на день плотные шторы, и сейчас в квартире была наиприятнейшая температура, да ещё и освежаемая сквознячком из открытых к вечеру окон. Ниночка сидит в спальне на кровати за спиной у Вадима и ноет:
— Ну пойдём вместе, мне одной скучно! Я боюсь!
— Возьми машину и съезди, — бездушно отвечает Вадим, — мне надо закончить эту фигню, а то генерал занудит до смерти.
Генералом Вадим называет генерального директора своей нефтяной лавки. А манит его Ниночка отвести Жанну, дочь, на танцы. На машине туда ехать неохота – это в двух шагах, на Соколиной горе. А вечер такой, что просто грех не пройтись.
— Ну пойдём, — продолжает она, — Жанку забросим, а сами посидим в \»девятке\» или в Альбатросе. Выпьем Гиннеса! Съедим бяку какую-нибудь!
Вадим переводит взгляд с монитора на окно. За окном роскошный вечер, ещё светло, солнце золотит верхние этажи домов на противоположной стороне улицы, деревья во дворе трепещут обильной листвой под несильным ветерком, небо голубое, и белый, прозрачный месяц висит в тонкой паутинке перистого облака.
— Уговорила, речистая! Жанка готова? — Да готова Жанка, готова, давай одевайся!
Шли дворами. Хорошо идти светлым тёплым вечером московскими дворами. Не везде, конечно, но с Преображенки на Соколиную гору очень даже. Конечно, надо знать места, а то и заблудиться недолго. Зандины места знали. Народу вокруг было немного – там и сям носились дети, на зависть несчастной Жанне, у которой носиться по дворам не было времени. То уроки, то музыка, то танцы. Кое-где у подъездов сидели бабульки и прохаживались собаковладельцы с подопечными. Танцы у Жанны происходили в спортзале школы номер 9, и, сдавши дочь с рук на руки тренерам, Ниночка с Вадимом отправились в “Альбатрос”. Усидели неторопливо по молочному коктейлю, забрали взмыленную Жанну и отправились домой. Темнело, фонари на улицах горели уже с полчаса, народу во дворах стало ещё меньше. Уже перешли они Измайловское шоссе, и осталось до дому всего ничего, как в одном из дворов прямо перед ними поперёк тротуара затормозила грязная чёрная “Волга”. Из неё вышла целая куча кавказцев, и, не сказавши “Здрасьте”, стали кавказцы предлагать Ниночке и Вадиму купить у них ножи. Позже Вадим утверждал, что кавказцев было всего пятеро. Но Ниночке показалось, что было их не меньше дюжины. Были они бесцеремонны, предлагаемый товар демонстрировали изощрённо, в выражениях не стеснялись, а может, и не знали цензурных аналогов. Всё время, пока кавказцы вокруг неё стояли, Ниночка была в ступоре. Голову она вжала в плечи, крепко сжимала руку дочери и как сквозь сон слышала Вадимовы ответы страшным кавказцам. “Нет, нам не нужны ножи. Спасибо, кнопочные тоже не нужны. Нет, и охотничьи не нужны. Вы пугаете мою жену и ребёнка…”
Из ступора Ниночку вывели хлопки дверей. Кавказцы уселись в свою “Волгу” и, развернувшись с визгом покрышек, выехали прочь со двора. Ниночка тряслась, а Жанна дёргала её за руку и спрашивала:
— Мама, ну ты чего?
Вадим тоже не выглядел счастливым, но, в отличие от жены, не трясся, а просто имел слегка пришибленный вид. Он тряхнул головой и пробормотал:
— Ну что за дикость?..
Посмотрел на жену и спросил:
— Ты что, сильно испугалась?
Ниночка сильно испугалась. Весь её опыт общения с людьми кавказских национальностей сводился к новостям из интернета и редким столкновениям на улицах. Ни те, ни другие позывов к сближению не вызывали. А тут ещё ножи — и ребёнок рядом. Ниночкин психоз вошёл в пиковую фазу, и на следующий же день она отпросилась из школы и отправилась на Староконюшенный за анкетами в Канаду. Вадим не возражал.
Квартиру и машину решили пока не продавать. Решал, собственно, Вадим. У него все логические цепи работали, а эмоции, если даже и бурлили, то на мужском уровне – без фонтанирования. Ниночка же созналась честно, что на данный момент способность рассуждать она утратила, хотя Вадимовы поручения по оформлению медицинских и всяких других справок выполняла быстро, аккуратно и с фанатичной энергией. Разговоры с коллегами, ужас в глазах свекрови — “На кого вы меня бросаете”, раздача предупреждений ученикам… Ниночка жила, как в тумане, из которого выплывали и становились объёмными только лица детей, Вадима, свекрови и кавказцев, которых она стала замечать просто везде. А раньше ведь не замечала. Хотя они торговали в ларьках, ездили в метро, танцевали лезгинку на остановках и просто жили вокруг вроде бы всегда – взять хотя бы того же Самвела. Да-да, Самвел-то кавказец! И похож на тех, с ножами, как родной брат. И небритый ходит иногда, и в спортивных штанах… Говорит только без акцента и матом не ругается. Бежать, бежать отсюда…
Для Вадима вещи были окрашены в более нейтральные тона. Он следовал плану и на кавказцев обращал не больше внимания, чем прежде. Кавказцы – не проблема. Проблема в том, куда всё это идёт, считал он. А куда всё это идёт – ему было непонятно. Классный спец, Вадим держал свой отдел в образцовой рабочей форме. Не все отделы в компании были в такой хорошей форме, но покуда нефть из земли шла и покуда её покупали, компания была на плаву. Другое дело, что никогда не знаешь, с какой стороны вдруг появится канонерка с пушками и требованием сменить капитана. Хотя, думал Вадим, возможно, проблема в том, что, наоборот, – нет никаких сомнений, с какой стороны она появится. И необходимость постоянно иметь в расчётах эту канонерку чувствительно доставала – плюс к слабо мотивированному, но не менее от этого реальному психозу жены. При этом, если задуматься о том, что его лично держит в Москве и в России, совершенно ничего в голову не приходило. Понятия “Родина” для Вадима не существовало, и он в этом плохого не видел. В отношении всех патриотических звонов он был полностью солидарен с Толстым Эль Эн, который, как известно, считал весь этот патриотизм чрезвычайно вредным для народа России. Как, собственно, и для любого другого народа. Вадим был уверен, что живи он хоть в Австралии, хоть на мысе Горн, у него будет возможность приехать в Москву, пройтись по знакомым улицам, съездить в Ялту к двоюродным, повидаться с друзьями. Тем более, что друзья- однокашники по физтеху разлетелись по всему миру, и в Москве их оставалось 3 человека с Вадимом вместе. Самого главного препятствия на пути к перемене мест – лени — у Вадима не было никогда. Конечно, жаль покидать насиженное место. А с другой стороны – весны ведь не будет. Вадим в свои 34 года дорос до предела в организации, где работал. А организация была немаленькая: если по доходам, то в первой десятке в стране. Его непосредственный начальник уже входил в \»семью\» – был женат на дочери “генерала”. А дочь у “генерала” была всего одна. Были, впрочем, и другие директора с незамужними дочерьми, но не разводиться же с Нинкой из-за прибавки к зарплате, пусть даже и очень большой. Да и боже упаси от этих кобылищ, встречался он с женой своего босса пару раз на вечеринках; брильянтов на ней, конечно, было много, но груди – резиновые, всё рыло в ботоксе, и хоть плакат метр на метр, со словом “стерва” давай ей в руки – всё не будет очевиднее, какова она по жизни. Нинка вон двоих выкормила, а грудь!.. Вадим улыбнулся и, спохватившись, глянул на кубиклы своего отдела через стеклянную стенку офиса. Никто не смотрит. И хорошо. Босс должен страх наводить и стимулировать рабочий процесс, а не улыбаться мыслям о сиськах жены. Итак, в двух монреальских компаниях из пяти, в которые он обратился, его резюме понравилось и с обеими он уже прошёл первое интервью по телефону. Остальные три видать не захотели его “французский со словарём”. Ну и хрен с ними!
Зандины оказались в Монреале в середине августа, и через неделю Вадим уже ездил на работу. Машину – такую же \»Камри\», как и та, что осталась дома, купили на третий день, как оформили все документы. Не новую, но свежую – двухлетнюю. И тоже белую. Московcкая \»Камри\» осталась в гараже, а квартиру Вадим сдал своему начальнику. Ниночка удивлялась – зачем ему ещё одна квартира, когда у него уже есть две (одна на Плющихе, другая на Кропоткинской). Ответа на этот вопрос у Вадима не нашлось, хотя предположений имелось много. Начальник был мужчина полнокровный и любвеобильный. Вместе с квартирой, начальник согласился и на Аллу Антоновну – Ниночка была рада. Нынешнюю, монреальскую квартиру, Ниночка убирала сама, втайне этим гордясь. Квартира была четырёхкомнатная, комнаты большие и светлые. Сняли её Зандины в Анжу, на востоке Монреаля, по совету Олега.
— Белый район, дома новые, отличные, у меня там знакомые живут. Франкофонов многовато, но вам это как раз хорошо: язык быстрее подберёте. Ну и до работы тебе всё меньше ехать, чем от нас, из Хампстеда, — говорил Олег.
Две первые свои недели в Канаде Зандины прожили в чьём-то пустом доме, где Олег только что закончил капитальный ремонт. Дом был выставлен на продажу, и Вадим с Ниночкой поторапливались — надо было селиться основательно. Район, где находилась их новая квартира, и вправду был хороший. Только дома уж слишком новые на Ниночкин старомосковский вкус. Прямо Выхино какое-то. Но так же, как и в Выхино, всё было под рукой, мало того, прямо через дорогу находился торговый центр размерами с большую подмосковную деревню, а через другую дорогу вполне себе хороший парк. Двор был непривычный: ни скамеечек, ни навесиков, ни ларьков. Стоянки для машин размечены прямо с номерами квартир. И отдельно — для посетителей. Двери в дом большие, стеклянные, и Ниночка подумала, что какой-нибудь гопник запросто вышибет их ногой при желании. Оставалось надеяться, что гопников тут поменьше, чем дома. Двери были одни — на весь большой двенадцатиэтажный и довольно длинный дом. И это было Зандиным непривычно. Система подъездов, похоже, отсутствовала как принцип: ни в одном из осмотренных ими домов не было нескольких подъездов, а был везде один вход, какого бы размера дом ни был. Внутри дома от вестибюля с лифтами шёл длинный коридор с дверями в квартиры. Квартир на этаже было десятка полтора, и всё это малость смахивало на общагу, только чистую, с красивым ковром на полу и без общей кухни на этаже. Первое время Ниночке казалось, что в коридорах должно быть полным-полно снующего туда-сюда народу — подъезд-то один! Но нет! Соседей по этажу она видела не каждый день.
Дети уже неделю как ходили в школу, в специальные классы, где учили французский. Хорошо ещё, что в одной школе. Жанна, похоже, была счастлива: во-первых, вот уже месяц, как не надо было ходить на танцы и заниматься музыкой. Во-вторых, она была привычна к школе, а то, чем они занимались в классе по языку, больше походило на игру, чем на суровую, хотя и привычную, спецшкольную учёбу. В училки ей попалась молодая, весёлая, румяная и толстая итальянка, мадам Анна, а в классе было ещё двое русских: мальчик и девочка. Были они из Казахстана, что не мешало Жанне болтать с ними на переменах и держаться всегда вместе. Поначалу они даже уселись на соседние парты, но мадам Анна их быстро рассадила, чтобы прекратить беспрестанный шёпот и хихиканье. Кроме русских в классе было 5 детей с Ближнего Востока, 5 с Дальнего, 7 чернокожих из Африки, 4 индуса, пакистаночка, 2 румына и поляк. Если дома, в Москве, Жанна в разговорах с родителями обсуждала причёски и наряды своих одноклассниц, то здесь, в Монреале, главной темой её разговоров стало содержимое мультикультурных ланч-боксов. Игорь же в своём классе оказался единственным русским и, строго говоря, единственным белым. То есть, кожа у 5-6 его одноклассников была не темнее его собственной, но ливанское и всякое другое ближневосточное происхождение создавало очевидную разницу во внешности. Беспокоило Игоря, впрочем, не расовое одиночество. Дома у себя в садике он пользовался уважением потому, что мог делать колесо и садиться на шпагат во время зарядки. Здесь во время зарядки гимнастические трюки не поощрялись. В учителя Игорю достался немолодой квебекуа месьё Николя-Жан, который пресекал на корню попытки учеников выделиться из серой массы. Равенство во всём — это был девиз месьё Николя-Жана. И если во время занятий этому своему принципу месьё следовал неукоснительно, то на переменах китайцы собирались вместе, негры тоже, Ближний Восток образовывал свою группу, а Игорь сидел в одиночестве и тосковал. Пойти на другую сторону здания и пообщаться с сестрой было против правил. Возможно, от навалившегося горя или по причине большей восприимчивости, Игорь подбирал французский быстрее Жанны, получая столь желанные похвалы отца. На похвалы сыну Вадим не скупился. Он видел, что помимо них у парня пока что мало хорошего в его шестилетней жизни.
Сам Вадим пребывал в напряжении, какого не испытывал со времён защиты диплома. Его новое место работы совершенно не походило на старое. Из главного администратора службы компьютерной безопасности огромной корпорации он превратился в работника на конвейере массового производства софта. Грамотности ему хватало с лихвой, даже несмотря на обилие локально написанных библиотек. Дело было в контроле за рабочим ритмом, где каждый поход в туалет записывался в листы задач на день. Дело было ещё и в том, что теперь у Вадима был начальник, в отличие от прежнего, прекрасно разбиравшийся в процессе производства. Начальник этот следил за каждым Вадимовым движением, что нервировало Вадима до невозможности. Головой он понимал, что такой подход неизбежен — ему дали высокую зарплату и взяли, пусть даже после всесторонних проверок, на ответственную, ключевую позицию. Теперь они хотели убедиться, что новый работник оправдывает свою репутацию. Вадим скрипел зубами и оправдывал. Его нынешняя высокая зарплата была меньше московской. Он надеялся, что через пару месяцев, максимум полгода, обстоятельства заодно с зарплатой изменятся к лучшему. А пока что по дороге на работу, а это занимало не меньше 40 минут, Вадим прокручивал в уме план грядущего дня. По дороге же домой он обдумывал прошедший день и пытался сбросить напряжение и физически остро ощутимый стресс, чтобы не гавкать на жену и детей, что уже имело место не раз. Поначалу он даже не замечал своей агрессии, а осознал её неожиданно и глубоко, пришедши как-то вечером с работы и увидев в глазах жены и детей опасливое ожидание, в отличие от нормальных, обычных приветов и целований.
Ниночкины дни начинались с побудки, кормления и отвода детей в школу, затем она прибиралась, готовила, совершала рейды на окрестные гастрономы и садилась часа на 2-3 за интернет и газеты. Нужно было найти гимнастику для Игоря, танцы для Жанны и работу для себя. Чем дольше она искала, тем понятнее становилось, что им нужно либо переезжать, либо покупать вторую машину. Все найденные Ниночкой танцы, гимнастики и уроки музыки почему-то сосредотачивались на другом конце города, на западе, неподалёку от Вики с Олегом. То есть можно было найти гимнастику и здесь, но это была какая-то мягкая, игрушечная гимнастика, больше похожая на парк развлечений. Ниночка сходила в пару таких мест и осталась совершенно к ним равнодушна. В Москве Игоря тренировал бывший чемпион Союза, заслуженный мастер спорта. Здесь в тренерах были юные девицы, шумно восхищавшиеся, когда их подопечным удавалось при падении выставить перед собой руки, а не плюхнуться физиономией на маты. Танцы в основном сводились к хип-хопу и современному балету, а ведь Жанна уже 3 года занималась спортивными бальными танцами и кое-чего достигла. Спортивные бальные танцы были совсем недалеко от места проживания Зандиных, но детей там брали очень неохотно, а услышав про девочку, сразу сказали, что мальчиков нет и не предвидится, какая бы хорошая девочка ни была. Вздохи прочно вошли в Ниночкино существование, и она даже перестала их считать и обдумывать. Дома в Москве Ниночка была втихую недовольна Жанниным партнёром Артёмом. Он был, на её взгляд, чуть более упитан, чем это подобает хорошему танцору, чуть более неуклюж и, главное, заносчив. На соревнования Жанну привозили на Камри, а Артёма на БМВ X6, что несомненно давало ему право смотреть на Жанну свысока. \»Может поэтому Жанка так и радуется, что не надо танцевать\», — думала Нина. Однако здесь пока не светил партнёр ни на БМВ, ни даже на городском автобусе. Единственная детская танцевальная школа, где занимались бальными танцами, была на Декари, в получасе езды по скоростной дороге, и до неё Ниночка ещё не добралась. Зато добралась она до музыкальной школы, по отзывам в сети, лучшей в городе. Школа когда-то принадлежала церкви, была только для девочек, называлась красивым именем Венсан д\’Инди, располагалась в старинном здании, окружённом парком на улице Кот Сан Катрин и Ниночка была готова на всё, только бы получить там работу. Но не тут-то было. Суровые, аскетично выглядящие дамы с восхищением прослушали Ниночкину игру, просмотрели её резюме, попереглядывались и сказали, что позвонят, если у них появится место. Возможно, дело было во французском языке. По-французски Ниночка объяснялась довольно сносно, не хуже чем по-английски. Издержки воспитания. Но, видимо, всё-таки, недостаточно хорошо. По наивности Ниночка первые 2 дня после интервью ждала как на иголках и думала, — ну вот-вот позвонят! Никто однако же не позвонил. Частные уроки в газетах предлагались в огромном количестве, платили за них, по Ниночкиным понятиям, гроши, а главное, похоже было, никому они особо не нужны. Самое же интересное заключалось в том, что добрая половина этих уроков, судя по именам в объявлениях, предлагалась русскими. Тем не менее, Ниночка дала объявления в The Gazette и в Journal de Montreal, и даже, сгорая от стыда и воровато оглядываясь по сторонам, повесила напечатанные на принтере объявления с отрывными полосками с номером телефона в их подъезде, в подъездах близлежащих домов и на доске объявлений в ближайшем греческом супермаркете. К её удивлению звонить стали сразу и много. Процентов 90 звонков были от людей, живущих вне пределов досягаемости Ниночки. Отсеялись и те, кто хотел заниматься дома у преподавателя — инструментом Ниночка пока не обзавелась. Её кабинетный рояльчик остался дома, а тут, в Монреале, пока руки не дошли. Несмотря на все препоны, обозначилось 3 явных клиента. Явных — в том смысле, что после всех обсуждений по телефону, они согласились на встречу и пробный урок. Первый ученик — пожилой, невысокого росточка, усатенький мужчинка — представился Тэдом. Жил он на втором этаже собственного двухэтажного особнячка в 10 минутах ходьбы от Зандиных. Первый этаж он сдавал. Пианино у него было электронное, но не дешёвое. Полноразмерная Ямаха на 8 октав с подвешенными клавишами и очень хорошим звуком. Мужчинка хотел научиться играть Бетховенскую \»К Элизе\» и ни о каком предварительном курсе говорить не желал, а про нотную грамоту, похоже, впервые услышал от Ниночки. Разговаривая с ней, обращался он главным образом к её бюсту, хотя оделась она, по обыкновению, как на работу: глухой, не тесный жакет под горло и юбка ниже колен. Сексуально озабоченные ученики бывали у Ниночки нередко. Но не в возрасте Тэда. Поговорив с мужчинкой 5 минут и выяснив детали его запросов, Ниночка объяснила ему, что начинать нужно с элементарных вещей, показала примеры упражнений, написала на нотной бумаге 2 первых такта \»К Элизе\», чем немало позабавила своего визави, и наконец прямо спросила, хочет ли он следовать её курсу. В ответ он предложил ей кофе и вынул из стоящего рядом буфета бутылку дорогого коньяка. Ниночка встала, попрощалась и зашагала к двери. До оплаты разговор у них так и не дошёл.
Второй ученик, а точнее ученица, невероятно сопливая китайская девица лет 10-ти, внушала кое-какие надежды. То есть, сама-то она ничего не внушала, кроме желания немедленно погнать её в ванную и заставить хорошенько высморкаться. С Ниночкой беседовали её родители: официально одетая пара, ровесники лет по 40. Мать немного разбиралась в музыке, дотошно выспрашивала у Ниночки о её системе, отец молча сверлил Ниночку подозрительным взглядом и время от времени обращался к жене по-китайски. Жили они в просторном двухэтажном таунхаусе, а на подъездной дорожке стояли у них 2 новеньких машины — здоровенный внедорожник Вольво и Приус. Внутри таунхауса обстановка была новая и дорогая — глаз у Ниночки на эти вещи был намётан. Разговор происходил в подвале, который однако же был не полностью под землёй, а имел окна. В подвале этом оборудована была у китайцев фортепианная комната, и в ней стоял дорогущий Эссекс с откинутым верхом и открытой клавиатурой, вызвавший у Ниночки потаённый завистливый вздох. Сопливая девица сидела за клавиатурой смирно, сложив руки на коленках, глядя куда-то в угол, и терпеливо ждала, пока на неё обратят внимание. С Ниночкой мать разговаривала по-английски, а когда Ниночка выразила желание услышать, на что способна девица, мать обратилась к дочери по-французски. Та втянула очередную могучую соплю, повернулась и старательно сыграла рэгтайм “Звёзды”, невпопад топча педали, а после — Ниночка еле сдержалась, чтобы не рассмеяться — исполнила упрощённую версию “К Элизе”. С этим материалом был смысл поработать, что Ниночка и сказала матери. Отец что-то гавкнул по-китайски, и мать спросила, сколько Ниночка берёт за час и какое, по её мнению, будет расписание. Опыта торговли с китайцами у Ниночки не было никакого. Дома она называла цену, руководствуясь тем, сколько наниматели способны заплатить. Если у подъезда стоял Бентли, а на хозяйке висели бриллианты, Ниночка просила 100 евро за час. А когда её звали в дом, где у подъезда стояла Лада, а в прихожей висели вещи из искусственной кожи, Ниночка обычно звонила Ольге в Южное Чертаново, а та брала рублями и недорого. Китайцев Ниночка оценила в 50 долларов за час, озвучила цену и сказала, что заниматься хорошо бы 3 раза в неделю, плюс домашняя работа. Если, конечно, девочка настроена серьёзно.
— Конечно, она настроена серьёзно, — с акцентом, как у Джеки Чана вступил папа. — У неё хорошие способности, она будет большой пианисткой.
Будущая большая пианистка засосала соплю с такой силой, что закашлялась, и мать наконец увела её в ванную комнату. Папа сказал, что для начала они возьмут 3 урока, а дальше будет видно.
— Мы сейчас ищем учителя, самого лучшего, — многозначительно и бесцеремонно произнёс он. Ниночка с привычной наглостью ответила, что лучше её им не найти и спросила, когда и во сколько первый урок. Урок назначили на следующий день, насморк к тому времени у девицы поутих, и вечером Ниночка, хвастаясь, показала Вадиму новенькую пятидесятидолларовую купюру.
Тот хмыкнул, попытался бумажку отобрать, но не успел. Ниночка проворно спрятала её в футляр телефона.
— Как зовут ученицу-то? — спросил Вадим. Ниночка засмеялась. — Не поверишь, но её зовут Я. Просто Я.
— Клюв от воробья, — пробурчал Вадим. Разговор происходил поздно вечером, дети уже спали. Они спали, когда Вадим пришёл домой – это происходило довольно часто. Он физически не успевал сделать всё намеченное на день за 8 часов, и каждый второй день оставался на работе допоздна. Много времени уходило на ликбез подчинённых, не знавших элементарных, с точки зрения Вадима, вещей. Можно было, конечно, плюнуть и отправить их STFW*, но Вадиму хотелось ускорить процесс — поиски решений в интернете занимали много времени. Радости в преподавательской деятельности Вадим находил очень мало – за переработанные часы не платили.
Ниночка же через пару дней обзавелась ещё одним клиентом. Это был молодой квебекуа по имени Ксавье, мечтавший научиться играть на электронном киборде. Ниночка согласилась его учить частично из жалости — очень уж он был горящий и неприкаянный, а частично из корыстных соображений — подтянуть французский. Попросила 30 долларов в час за урок. Жил он в многоквартирном доме неподалёку, в небольшой, почти пустой двухкомнатной квартире. Стоял у него в гостиной Корг Кронос, обставленный со всех сторон звукозаписывающей аппаратурой, перед Коргом — фортепианный стул-скамья, а больше ничего в комнате не было. Ксавье было лет 25, и работал он в госпитале техником-рентгенологом. Платили ему неплохо, судя по тому, что он без особых стонов согласился на 4 урока в неделю, один из них в воскресенье. Кроме того, Ниночка взяла с него клятву, что техническую базу своего электронного монстра – все эти комбинации кнопок, программирование и запись треков, он освоит самостоятельно. Она же будет только учить его технике игры.
Денег было мало. А времени на окучивание других клиентов у Ниночки не находилось. Аллу Антоновну она вспоминала по 10 раз на дню. Когда готовила, когда убирала, ходила по магазинам, забирала детей из школы… Со всеми этими заботами Ниночка совершенно забывала радоваться демократии, вежливости окружающих и отсутствию кавказцев. А тут ещё совершенно неожиданно пришла зима. Ниночка стояла у окна в спальне и смотрела на заснеженное пространство между их домом и следующим по улице. Двором это пространство в Ниночкином глоссарии не было. Чужим каким-то было это пространство, и даже то, что несмотря на ранний субботний час и всю ночь падавший снег, было это пространство расчищенным, не делало его лучше. Ниночка вдруг поймала себя на ужасном ощущении — ей захотелось оказаться у окна в своей спальне: в своей, на Преображенке, и чтобы сзади на неё смотрел с вожделением беззаботный Вадим, а внизу чтобы был неубранный от снега двор, пусть даже с матюкающимися соседями и Субурбаном, занимающим 2 парковочных места. Она отвернулась от окна. Их спальня до сих пор имела не полностью обжитой вид — купленный в Икеа гарнитур, простой паркет, белые стены и потолок… Вадима не было — он ушёл менять резину на машине, а дети ещё спали. Ниночка уселась на кровать, немножко повсхлипывала и разревелась, да так, что пришлось взять подушку и прижать её к лицу, чтобы не потревожить детей. Дело было не только в зиме и трудностях быта. Всё как-то накапливалось во внутреннем Ниночкином резервуаре уже давно. Было там и осознание, приобретённое Ниночкой во время походов по плазе Анжу, осознание того, что одета она далеко не лучше всех, что многие женщины её возраста выглядят гораздо более стильно и изящно, и казалось Ниночке, что смотрят они на неё свысока и пренебрежительно. Так что она даже стала внутренне духовно роднить себя с мусульманками, которые попадались иногда в широких променадах плазы. Те ходили закутанными в тёмные, бесформенные одежды и окружены были оравой плохо ведущих себя детей. Даже в коридоре своего дома Ниночка порой получала иногда такие вот ощущения. Хотя соседи их были явно не миллионерами. И Камри их была не самой лучшей и не самой новой машиной на стоянке у дома. И тут Ниночке мерещилось порой, что владельцы новеньких Субару, Мерседесов и БМВ кидают на её ласточку презрительные взгляды. Хоть к психологу на приём записывайся! Ну ладно, то воображение, а вот заявился недавно огромный негр из Электролюкса. Ниночке до смерти надоел купленный в один из первых дней пылесос, который шуму издавал много, а мусор оставлял на полу. Выглядел он здорово и стоил всего 60 долларов. Но толку от него не было. А тут позвонили из Электролюкса и предложили демонстрацию чудо-пылесоса, и Ниночка согласилась. Пришёл здоровенный чёрный дядя, поразивший Ниночку размером своей обуви. Он принёс коробку с пылесосом, достал его и спросил у Ниночки, где у них тут ближайший ковёр. Но ковров у Зандиных не было, что негр не поленился проверить, заглянув даже в ванную комнату. Не нашедши ковров, продавец малость поувял, но всё же подключил свой агрегат и попросил хозяйку принести и показать ему их существующий пылесос. Увидев принесённое, негр почесал бритый затылок и сказал:
— Так это же вообще не пылесос, вы ведь его небось по скидке купили в Канадиен Тайр?
Ниночка подтвердила это предположение, уже чувствуя себя неловко. Негр ловко вдел тряпицу между шлангом и пылесборной насадкой Ниночкиного аппарата и малость попылесосил им прямо в прихожей. Затем совершил ту же операцию своим чудом техники и показал Ниночке две тряпицы.
— А сколько стоит ваш пылесос, — догадалась вдруг спросить Ниночка.
— 1800 долларов, — ответил с доброй улыбкой негр и, увидев шок на лице собеседницы, продолжил, — но за эти деньги вы получаете ещё насадку для чистки кресел и очиститель воздуха общей стоимостью в 300 долларов, и наша гарантия…
Ниночка уже не слушала. Она вдруг испугалась, что её обманывают, сказала негру, что без мужа решение принять не может, и, закрывая за ним дверь, подумала, что Алла Антоновна управлялась обыкновенным пылесосом на ручке, вроде полотёра, а в квартире не было ни пылинки.
Или вот пошла она на Сен-Лоран — улицу, славную огромным количеством магазинчиков с разной всячиной, купила там красивый утюг, а он через 2 дня сломался. Понесла Ниночка утюг обратно, а её выпроводили, сказавши, что возвратов не принимают, и даже ткнули невежливо пальцем в большую табличку у дверей, где это было написано по-французски, по-английски и внизу ещё были китайские иегроглифы, означавшие, наверное, то же самое. Позвонила она после этого Вике — пожаловаться, а Вика бессердечно ответила:
— Да какой же дурак ходит в эти магазины? Там ведь жульё одно!
Мужу Ниночка ни одного слова об этих своих переживаниях не говорила. Но видела, что и он еле сдерживается, чтобы не озвучить висящий в воздухе их квартиры вопрос: “Какого хрена мы сюда приехали?” Вслух об этом говорили только дети.
Вовсю шёл декабрь, в каждом торговом центре звучала рождественская музыка, весь народ веселился и ликовал, а Зандины решали мучительную дилемму – съездить домой или на Кубу. Отпуска у Вадима была всего неделя, на работе у него творился непрекращающийся уже пару месяцев аврал, и никакой речи о дополнительных днях, пусть даже и за свой счёт, не было. Решили ехать на Кубу, и съездили, но и с Кубой вышло разочарование – то есть на Кубе-то всё было очень хорошо, но недели оказалось катастрофически мало. Приехали – встретили новый 2014-й год, а в середине января приехала свекровь. Они уже давно оформили вызов, и вот наконец шестерёнки сдвинулись, и Галину пустили в Канаду. Пробыла она месяц и ощущения оставила после себя двоякие. Конечно, груз она с Ниночкиных плеч сняла немалый – готовила, ходила за детьми в школу, квартиру помогала убирать, пылесосила с увлечением и восторгами купленным всё-таки \»Электролюксом\». А с другой стороны, в её лице оживала “прошлая” жизнь. Новостей она никаких особых не привезла – всё, что она рассказывала, Вадим с Ниночкой — спасибо интернету — знали. Выпустили Пусси Райот, выпустили Ходорковского, всё хорошо, все довольны, на Украине Майдан. Галина всю информацию черпала из Российского телевидения, и по этой причине Канадское телевидение показалось ей кощунственным.
— Ну как можно поддерживать фашистов, — возмущалась она, совершенно, похоже, забыв, что в число фашистов попадает родная сестра её покойного мужа со всей семьёй. Вадим слушал мать, качал головой и обречённо вздыхал:
— Вата!..
Это было новое слово, и Ниночка им увлечённо пользовалась – как в разговорах с московскими знакомыми, так и локально – с Олегом, Викой и ещё двумя-тремя семьями, с которыми наладились у Зандиных какие-то дружбообразные отношения. Но вата – ватой, а свекровь добавила, сама того не зная, отвердителя в и без того быстро кристаллизующееся в семье Зандиных ощущение, что с эмиграцией сваляли они большого дурака. Пик этого ощущения пришёлся у Ниночки на вечер, когда провожали домой свекровь. Несмотря на довольно поздний рейс, детей взяли с собой. Уже в аэропорту встретили Вику с Олегом и всей толпой небыстро двинулись по проходу к регистрации, имея во главе процессии Жанну с Игорем, толкающих тележку с чемоданами. Галина о чем-то шушукалась с Викой, Олег с Вадимом, как обычно, спорили об Украине, а Ниночка шагала за детьми и думала, что вот сейчас Галина сядет в самолёт и через каких-то 10 часов будет в Москве. Прикинув разницу во времени сообразила, что самолёт приземлится около 5 вечера, уже будет смеркаться, она возьмёт такси, потому что не поедет же она на поезде с двумя чемоданами и сумкой. И как таксист, какой-нибудь русский мужик в свитере и кепке, повезёт её через Химки, по Ленинградке, до Волоколамки и дальше к ней домой, в Марьину Рощу. А может, кавказец будет таксист! Хотя вряд ли, не сядет Галина к кавказцу, а будет искать кого-нибудь голубоглазого и светловолосого. На этом пункте своих соображений вдруг осознала Ниночка, что вся эта проблема с кавказцами съёжилась как-то за прошедший год. Хотя память о тогдашнем испуге жила ещё и была довольно яркой.
Никем не направляемые, Жанна с Игорем сноровисто толкали коляску мимо регистрационной стойки в сторону пахнущего плюшками \»Тима Хортонса\». Но Вадим, оторвавшись от политического трупа Олега, вернул их, а заодно и жену, к суровой действительности. И вот они все уже стояли в очереди, половина которой говорила по-русски. Точнее будет сказать, что очередь по-русски молчала — Ниночка уже знала это ощущение, когда привыкаешь говорить, что в голову взбредёт, полным голосом потому, что никто вокруг всё равно не понимает, а потом вдруг оказываешься там, где все всё понимают, и начинаешь думать — как бы не сказать чего лишнего. Разговоры в очереди если и велись, то шёпотом и на самые насущные темы. Паспорта взяли? А пересадка длинная? Игорь, перестань дёргать меня за пальто! Мальчики, чемодан сейчас рухнет.
Галина зашла за стенку на проверку безопасности, перецеловав на прощание всех по нескольку раз и пролив обильную слезу в объятьях внуков. Осиротевшая компания направилась обречённо в \»Тим Хортонс\» — дети были неумолимы, а через полчаса они разъехались по домам. Шёл несильный, мелкий снег, дорога была свободная, Ниночка захотела вести, и они продвигались не спеша — по знакам, по 40-й дороге, к себе в Анжу. Дети, пристёгнутые на заднем сиденье в свои бустеры, уснули. Магнитола тихо, еле перекрывая шум движения, играла с флешки Богушевскую.
Ночь темна.
Я пробегу одна Мимо мостов, мимо дворцов эпохи ампир.
Я ее воспою,
Радостную мою,
— Здравствуй, Москва, мой ласковый вампир!
— Ну и что? — нарушил молчание Вадим. — Что ты можешь сказать по поводу сложившейся в нашем коллективе ситуации?
— Я как все, — быстро ответила Ниночка. — И вообще — ты мужик, тебе и решения принимать.
Вадим расхохотался, что означало: ах ты, такая-разэтакая, теперь я, значит, мужиком стал!
Монреаль
