Не всякое историческое событие сопровождают фанфары. Вот и встреча нескольких друзей-приятелей в уютном каннском кафе «Феликс» обошлась без помпы. Вим Вендерс («Париж – Техас», «Небо над Берлином»), Кшиштов Кислевский (по мне – гений), Иштван Сабо, Бертолуччи, Иржи Менцель (один из основоположников чешской «новой волны» и режиссер «Ивана Чонкина»), красавец-югослав Душан Маккавеев и Никита Михалков столковались учредить Европейскую киноакадемию, отчасти – в пику американцам, отчасти – для поддержания подлинных талантов.Модель для главного приза – «Феликса» — изготовил художник-примитивист и, вероятно, пока ваял бронзового парнишку на латунном постаменте, то ли держал в голове «золотого болвана» с мечом и работал «от противного», то ли вдохновлялся бессмертной историей о Давиде и Голиафе. Осенью 1988-го был определен первый общеевропейский лауреат в области кинематографа — Кислевский («Короткий фильм об убийстве»). Мир понял, что у академиков Старого Света иные, нежели у американцев, критерии.
Когда Россия несколько месяцев назад отправляла на «Оскар» очередную часть эпопеи Михалкова, председатель отборочного комитета Владимир Меньшов был «против» и обосновал свое решение не только данной фильму низкой оценкой, но и тем, что тот провалился в прокате. Финансовый успех фильма – одно из условий его выдвижения за океан. Для «European Cinema Society» касса не аргумент, и по списку его лауреатов можно отслеживать представителей авторского кино. К слову, им достается теперь совсем другая статуэтка. Куда более обтекаемая, хотя от «Оскара» и она отличается: цвета «металлик», и фигура вроде бы женская. В прошлом декабре большинство из двух с половиной тысяч именитых киношников объединенной Европы высказались за «Меланхолию» Ларса фон Триера.
Время от времени этот датчанин выносит свои творческие искания на публику: печатает очередной манифест или декларацию. Конечно, если очень наболит и приходится спасать искусство. Не подумайте, что в рекламных целях: к «Догме-95», например, Триер — известный режиссер. Содержание и стиль документа – нечто среднее между скрижалями и обличительной листовкой. Десять заповедей, которым присягают Триер «со товарищи», утверждают в кинематографе приоритет экранной правды, провозглашая единственным путем к ней воздержание от любого вида «красот». Самоограничение в условиях строжайшей дисциплины – только так создается шедевр. Никаких декораций, забудьте о музыкальном сопровождении, натуральный цвет, прочь оптические эффекты и фильтры, мнимое действие запрещено, исторические сюжеты – тем более, жанровые особенности — на помойку, камера – ручная. И режиссер под этим творением (что, принимая во внимание наложенные на него путы, даже и логично) ни в коем случае не подписывается. Трудно понять, почему «догма» произвела столь сильное впечатление. Все это уже где-то кем-то было говорено. Однако в русле датской доктрины снято порядка 100 фильмов. Не все безымянные. А то, что автором «Идиотов» («Idioterne», 1998) является лично фон Триер, сообщается в заглавных титрах. Законы для того и пишутся, чтоб их нарушать.
Режиссер «долгих» идей, он с младых ногтей стремится самовыражаться в трилогиях. Первую из них – хулу на Европу – Триер запустил, когда ему не было 30. «Forbrydelsens element» («Элемент преступления», 1984) – это пир технологичного кино (соответствующий приз в Каннах) и отправная точка для рассуждений о гибели европейских ценностей (хотя и азиатским врезал — рикошетом). Чего только он там не вытворяет, переосмысляя голливудские штампы! Триллер, как и детектив, пересказывать глупо, фильм и сегодня может заинтересовать. Тем более русского зрителя, который в первых же кадрах усмотрит поклон Андрею Тарковскому. В повествовании изначально заложена амбивалентность: можно ли до донышка быть уверенным, что история, рассказанная под гипнозом, призванным восстановить правду, правда и есть? (ср. «Spellbound» Хичкока).
Мотив гипноза перешагнул и в 2 следующих фильма трилогии: «Эпидемия» (1987) и «Европа» (1991), в которых режиссер уже напрямую, по-брехтовски (что не случайно), предупреждает: не путай зрелище с действительностью, или, если процитировать немецкого драматурга, «не пялься ты столь романтически на сцену». ИМХО, «Европа» — один из самых талантливых фильмов, что мне довелось увидеть. Герой – по корням немец, но вырос в Штатах, и осенью 1945-го приезжает в оккупированную Германию, чтобы помочь стране подняться из руин. Он обречен оставаться в этом обществе маргиналом, вне зависимости от того, с кем сводит его судьба: с недобитками третьего рейха или с теми, кто их ловит, — так что пограничная ситуация маячит уже на старте. «Европа» получила в Каннах приз жюри и награждена за художественное решение и технологические прибамбасы.
Следующей трилогии режиссер дал название «Золотое сердце». Имеется в виду женское (даже девчачье – из сказки о девочке с золотым сердцем). Все они о настоящей любви. Причем, никаких толстовских заморочек — «сколько сердец, столько родов любви». Хотя обобщить взгляд фон Триера на это чувство охота почему-то толстовским словцом: «антидилювиальное», допотопное, когда отказ от самого себя – естественное дело. Подкинутая режиссером лакмусовая бумажка работает и в супружестве, и меж родственниками, и в христианстве. Самый признанный фильм в трилогии – «Dancer in the Dark» («Танцующая в темноте», 2000 г., «золото» в Каннах). Но и «Breaking the Waves» («Рассекая волны», 1996) наградами не обойден. Вообразите девушку, что искренне, на предельном напряжении души, верит в Бога и избранника своего любит так же, взахлеб. Если для его выздоровления после аварии нужно нарушить все мыслимые нравственные нормы (живя в коммуне эдаких шотландских староверов) – значит, так тому и быть. «Идиотов» принято поминать в связи со скандалом: вызывала протест порнографическая сцена свального греха. Жаль, что главный вопрос фильма как-то потерялся: способен ли родной человек полюбить и живущего во мне идиота?
Не все трилогии режиссер завершает. Из той, что объединена лозунгом «США – страна благоприятных возможностей», были сняты «Догвилль» (2003) и «Мандерлей» (2005). Триер объяснял, что замысел «Догвилля» спровоцирован зонгом «Пиратка Дженни» из «Трехгрошовой оперы». Режиссера неожиданного для него самого привлек мотив мести. Кроме того, обсуждая «Танцующую в темноте», трагедию работницы-иммигрантки на американской фабрике, американские критики неоднократно задавали ему сакральный вопрос: «Как вы можете делать фильм о стране, в которой никогда не бывали?» Режиссер воскликнул: «Я вам еще покажу как!» А мы посмотрели «Догвилль».
Америка в нем – прямо из байки Хармса: «Жил-был рыжий человек. Волос у него не было, бровей тоже не было, так что рыжим его можно назвать условно». От этого государства остались День независимости (нужен в сюжете праздник); Скалистые горы – у их подножья расположен «Собачий городок»; еще гангстеры и закрытая (догадываешься, что в связи с экономической депрессией) шахта – режиссер обозначил время, примерно 30-е годы. В центре коллизии, совершенно по феноменологической социологии, столкновение социальной группы с «чужаком» — универсальный конфликт. Универсальна и проблематика фильма.
Высокомерие и смирение, властолюбие и безответность, милосердие и справедливость, правда и ложь – ряд смысловых оппозиций, выводимых из действия, можно длить до завтрашнего дня. Символов и метафор – великое множество, только успевай выуживать. Безусловно, в сценарии есть отсылка и к «Доброму человеку из Сычуани» (мне и вовсе пришел на ум Островский, «Сердце не камень»: хочешь любить людей – изволь, но в дела их не входи – ошибешься). Заявленное в «Догме» «отражение», по максимуму исключающее наработанные за 100 лет кинематографические приемы, плавно перетекло в максимум театральной условности. Это тоже из Брехта — игра в игре, основанная на незыблемой силе договора.
Джузеппе де Сантис (мир его праху!), вероятно, припомнил бы тут свои разгромные статьи о «бесплодном браке между кинематографией и литературой». А может, и увидел бы, что это именно кино, позволяющее вычленить из предложенной действительности (еще одна существенная оппозиция: скрытое — прозрачное) детально построенный кадр. Площадка, где разворачивается повествование, выглядит как едва начатая выгородка на театральной сцене, когда по начерченному плану на ней устанавливают макет. К этому быстро приноравливаешься. Фильм разбит на главы, титры предуведомляют об их содержании, и голосу комментатора за кадром отданы на откуп внутренние монологи героев. Внимание концентрируется на проблематике.
Спасаясь от гангстеров, забегает в этот тупик некая девица (Николь Кидман, лучшая ее роль), угодив в тот самый момент, когда Тому, местному доморощенному философу и борцу за исправление нравов, понадобился «дар», привнесенная в рутину нестандартная ситуация, в которой догвилльчане смогут отточить свои христианские добродетели. В архетипе – посещение деревушки ангелом, фольклорный сюжет. Вот только на праведника Том не тянет, и ангельский суд превращается в ссудный день для одного отдельно взятого населенного пункта. Фильм понравился. Гораздо менее пришлась вторая часть трилогии — «Мандерлей». Вот в нем верхний слой повествования – чисто американский: забытое Богом поместье живет так, словно рабство 70 лет назад никто не отменял. Главная героиня перекочевывает сюда из «Догвилля», и вновь на ее долю выпадает миссия судьи. Фильм очевидно слабее.
Работа над третьей частью – «Вашингтон» (или «Васингтон», собственно, какая разница) имела результатом приступ невроза. Режиссер утверждал, что прежде ничего подобного не переживал, а потому отреагировал на депрессию особенно остро. Не знаю. Фон Триер – ипохондрик, чего, кстати, никогда не скрывал, а навязчивые страхи – оборотная сторона депрессии. Впрочем, не важно. Совладав с болезнью, в феврале 2006-го режиссер опубликовал «Декларацию о восстановлении жизнеспособности», любезно проинформировав всех заинтересованных лиц, что «заслуженное право работать менее публично» позволит ему «удовлетворить … любопытство и желание позабавиться, а также создать новые фильмы». И выполнил эту программу.
«Антихрист» (2009) — скрупулезно исследованное развитие психоза. Экуменическое жюри в Каннах посчитало нужным вручить режиссеру особый приз «за женоненавистничество». Что называется, детям и беременным не рекомендуется. И, наконец, «Меланхолия». Приступая к ее съемкам, фон Триер отвечал: «Будет свадьба и меланхолия, а больше я говорить ничего не хочу». Чистая правда: в фильме присутствует и то, и другое. ИМХО, это тоже своего рода декларация. Исповедуемые автором принципы я уразумела минут через 15 от начала просмотра, а потом – лишь поглядывала на экран, дабы убедиться, что ничего нового режиссер, к сожалению, мне не говорит.
До встречи через неделю.
Монреаль
