Делатель песен

Тимур Шаов

С Тимуром Шаовым я познакомился давно, в его первый приезд в Монреаль. Потом было еще несколько встреч. И вот с новой программой Тимур (с музыкантами) снова приезжает в наш город. Я с удовольствием поговорил с бардом-интеллектуалом (так его иногда характеризуют) за 3 недели до приезда.

Лев Шиф: Ты все время колесишь по миру. Где прошли последние гастроли?

Тимур Шаов: Только что вернулся из поездки по Германии, Франции. Публика хорошая, было 12 концертов.

Л.Ш.: Можешь вспомнить, когда ты впервые побывал в Монреале?

Т.Ш.: Когда же это было? Помню, был какой-то очень интересный зал с элементами барокко…

Л.Ш.: Лет 15 назад (если точно, в 2004 году – Л.Ш.).

Т.Ш.: Наверное.

Л.Ш.: И как ты изменился за эти 15 лет?

Т.Ш.: Сказать, что именно во мне изменилось за этот огромный срок, сложно. Со стороны это виднее. Семья у меня расширилась. Появилась еще одна дочка: третий ребенок, а дочка вторая. Я из Дубны перебрался в Москву, живу на Красной Пресне. Наверное, и какие-то внутренние изменения произошли.

Л.Ш.: Почему ты решил из Дубны перебраться в Москву? Дубна раньше была интеллектуальным центром.

Т.Ш.: Это было раньше. Там был Объединенный институт ядерных исследований — ОИЯИ. Туда Галич приезжал. Там был Дом ученых, который привечал артистов. Это были гнезда свободомыслия. Сейчас времена изменились. Там остался институт, но в Дом ученых попробуй попади. Нынешний его директор меня знать не знает, а раньше меня там были рады видеть. Вот тебе и интеллектуальный центр. В Дубне по-прежнему много замечательных людей. Но я переехал, потому что Москва – столица. Все делается в ней: и концерты, и записи.

Л.Ш.: Теперь если кто-то из Дубны хочет тебя послушать, он должен приезжать в Москву?

Т.Ш.: Мы иногда делаем концерты в Дубне, раз в 2-3 года.

Л.Ш.: Но не в Доме ученых?

Т.Ш.: Нет, туда нас не пустят.

Л.Ш.: Почему? А кого туда пускают?

Т.Ш.: Не могу сказать, не смотрел афишу.

Л.Ш.: Народ в стране сильно меняется?

Т.Ш.: Конечно.

Л.Ш.: У нас в Монреале, по итогом голосования (опубликованы в МВ №12(943) от 23 марта – Л.Ш.) «главного кандидата» любят больше, чем в России – 79,3%.

Т.Ш.: Вполне может быть. Из Канады удобно любить его, к тому же это ни к чему не обязывает и никак не повлияет на вашу жизнь. Они же, бедные, смотрят там (т.е. в Канаде – Л.Ш.) наше телевидение, другого же нету… А это невероятная машина.

Л.Ш.: Как за это время поменялась твоя аудитория?

Т.Ш.: Она тоже повзрослела вместе со мной. Конечно, мне приятно, что и молодые люди ходят на мои концерты. Но сейчас моя главная аудитория – люди средних лет, старше 30-ти. Это те, с кем мы вместе росли и вместе стареем. Помним Советский Союз, советские фильмы, анекдоты, поговорки, марки портвейна и т.д. У нас одна среда обитания, мы родственные по менталитету, культуре. Молодые – уже другие, они не улавливают в моих песнях каких-то отсылок, литературных аллюзий и т.д. У меня есть своя публика, люди идут на мой концерт не случайно. Не могу сказать, что моя аудитория сильно поменялась. И еще я не могу назвать себя оголтелым леваком или либералом.

Л.Ш.: Действительно, твои песни очень разные, и трудно определить, по какую ты сторону баррикад.

Т.Ш.: Не надо определять! Это наше несчастье. Обязательно надо человека водворить по какую-то сторону баррикад. А если попытаться убрать баррикады? В каких-то вопросах я совпадаю с левыми, в каких-то – с правыми. В чем-то я согласен с «патриотами», в чем-то – с либералами. Хотя, по большому счету, конечно, я из либерального лагеря. Но у меня нет набора штампов, на которых я зациклен. Мне нравится позиция «Новой газеты», которая при всем ее либерализме никогда не использует штампы. Она старается досконально разобраться в проблеме. Скажем, в случае со Скрипалем наша либеральная общественность абсолютно уверена, что его отравило наше ГБ. А «Новая газета» задает вопросы: почему здесь и здесь не сходится? Давайте не торопиться. Это нормальная точка зрения. А не «мочить» друг друга, раз мы из разных лагерей.

Л.Ш.: Понимаешь ли ты современную молодежь?

Т.Ш.: Мне все в них понятно, хотя, конечно, они сильно от нас отличаются.

Л.Ш.: Может быть, они лучше нас?

Т.Ш.: Они должны бы быть лучше, но пока я этого не замечаю. Не могу сказать, что наше поколение было хуже, чем они.

Л.Ш.: Нас ведь среда обитания учила быть приспособленцами.

Т.Ш.: У них, наверное, больше свободы. Ну и что? И где они с этой свободой? Что они с ней делают? Даже если есть представители молодежи, которые свободно мыслят, не зациклены и т.д., все равно они пока ничего у нас не определяют. Они инертные. На протестные акции ходят немногие. В масштабах страны это единицы. К большому сожалению, чем дальше в глубинку, тем меньше свободы, на которой они должны были бы вырастать. Если убрать Москву с Ленинградом, то в глубинке вообще творится ужас, которого не было при Советской власти. При ней была идеология, которую насаждали. Сейчас эта идеология тоже есть, а социальных страховок, которые были при Советской власти, нет. Человек предоставлен самому себе. При этом все разваливается, вокруг пьянство, работы нет. Я ведь езжу каждый год…

Л.Ш.: В глубинку тоже?

Т.Ш.: Да. Вот удивляются, что у нас в Карачаево-Черкесии молодежь радикализуется, исламизируется. А чему удивляться, если там кошмар на кошмаре? Можно говорить о свободной молодежи только в пределах Садового кольца.

Л.Ш.: Как бы ты описал в целом изменения, произошедшие в стране?

Т.Ш.: Я бы сказал, что она стала на 15 лет хуже. Стало меньше свобод. Бог с ними, со свободами – меньше стало человечности. Стало больше озлобленности, меньше взаимопонимания. К сожалению, это также были 15 потерянных лет в экономике. Их же называли «тучными годами». Теперь наше развитие идет по нисходящей спирали, только с новыми и новыми дивайсами, изготовленными в логове врага.

Л.Ш.: Есть ли в твоем творчестве табу или запретные темы, не обязательно политические?

Т.Ш.: Я не люблю издевательства над человеческими слабостями.

Л.Ш.: Бывает, что ты пишешь песни «в стол»?

Т.Ш.: Я никогда «в стол» не пишу. Исполняю все, что написано.

Л.Ш.: 15 лет назад ты был ближе к своей первой специальности врача. Как сегодня ты сам себя определяешь?

Т.Ш.: Не знаю. Я перестал отвечать на этот вопрос даже самому себе. Ну, бард, наверное. Куда деваться: приходится!

Л.Ш.: Можешь ли назвать себя композитором?

Т.Ш.: Нет, я не композитор. Я не поэт, я не певец. Я это уже много раз говорил: вроде бы ни то, ни се, а вместе что-то получается. Лидермахер, как говорят в Германии — делатель песен.

Л.Ш.: Если помнишь себя врачом, расскажи, какие качества ты приобрел благодаря новому, бардовскому образу жизни?

Т.Ш.: Наверное, выносливость. Хотя я всегда был выносливым, всегда куда-то ехал. Работал черт-те где, жил черт-те где. Всегда куда-то ехал с чемоданами. Сейчас я это делаю уже в более комфортных условиях, не в плацкартных вагонах. Наверное, я также помудрел. Стал терпимее, хотя я никогда не был нетерпимым. Чем старше, тем я терпимее, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Работает прием «этопеи», когда ты ставишь себя на место спорящего с тобой человека и пробуешь найти аргументы в пользу его точки зрения. Это очень интересно. Предлагаю всем читателям заняться этопеей на досуге. Это необходимое качество, если ты должен работать с людьми. Трудно представить, чтобы условный Алексей Баталов или пианист Николай Петров сказал своему зрителю, слушателю: да пошел ты! Но попробуй подойди к некоторым нашим поп-звездам, что-нибудь попроси! В лучшем случае пройдет мимо с невидящим взором, в худшем — пошлет. Любит ли такой артист своего зрителя? Вряд ли.

Л.Ш.: Каждый раз, приезжая в Монреаль, ты привозишь новую программу. Каждый твой тур – это новая программа?

Т.Ш.: Конечно. Зачем тур, если нет новой программы?

Л.Ш.: Расскажи о том, с чем вы приезжаете на этот раз.

Т.Ш.: Диск называется «При чем тут Фрейд?». По звуку он несколько экспериментальный, да и по содержанию тоже. Он разножанровый: там есть частушечная форма, есть рок-н-ролл, есть даже рэп. Вольный пересказ «Евгения Онегина» в стиле «рэп». Его концертная версия получилась даже лучше, чем на диске. Вышло живенько: публика реагирует на него очень хорошо. Там есть струнный квартет: виолончель, скрипка… Получился эклектичный диск.

Конечно, кроме новых песен, мы всегда поем на концертах лучшие старые песни. И я всегда стараюсь удовлетворять просьбы.

Л.Ш.: Вы приедете в полном составе, втроем?

Т.Ш.: Да.

Л.Ш.: С какой аудиторией можно сравнить монреальскую?

Т.Ш.: Для меня все аудитории одинаковые. Ведь как я могу судить об аудитории? Только по реакции. А она одинаковая и в Монреале, и в Нью-Йорке, и в Тель-Авиве, и в Москве.

Л.Ш.: Желаю тебе провести у нас отличный концерт. А что ты пожелаешь нашим читателям?

Т.Ш.: Оптимизма, побольше здравого смысла. Также желаю читателям чаще анализировать в собственной голове, а не слушать чужую аналитику, особенно если она идет с Первого, Второго каналов.