В это воскресенье, 19 октября, в 15:30 в концертном зале Chapelle historique du Bon-Pasteur (100 rue Sherbrooke est bur. 1000, H2X 1C3) состоится концерт Ильи Полетаева — канадского пианиста, профессора университета МакГилл, получившего докторскую степень в Йельском университете. Илья – победитель Международного конкурса имени И.-С. Баха, а также обладатель ряда других престижных премий и наград.На концерте он исполнит произведения французского композитора и теоретика музыки эпохи барокко Жана-Филиппа Рамо, немецкого композитора Роберта Шумана, чешского композитора и пианиста, предвозвестника музыкального романтизма Яна Ладислава Дюссека и польского композитора, пианиста-виртуоза Фредерика Франсуа Шопена.
Наш разговор с Ильей Полетаевым начался, разумеется, с обсуждения программы его концерта, но коснулся тем, которые, уверена, привлекут внимание не только меломанов.
— Илья, в программе вашего концерта прозвучат произведения, которые не часто услышишь в Монреале. Почему именно их вы решили исполнить?
— В Монреале я уже четвертый год, но очень редко выступаю с концертами и продолжаю ощущать себя новоприбывшим. Я приехал в Канаду в 1994 году, здесь учился, потом уехал в США, в университет, а вернувшись, чувствую себя не совсем включенным в местную музыкальную жизнь, несмотря на то, что работаю в таком престижном месте – в университете МакГилл. У меня несколько необычный профиль: я играю много старинной музыки на старинных инструментах и стараюсь включить в свой репертуар, с одной стороны, произведения, которые редко исполняются, произведения XVIII века, но не только Баха. Например, вы видите в моей программе Рамо. На мой взгляд, это крупнейший французский композитор XVIII столетия, возможно, второй по значимости композитор эпохи позднего барокко после Баха. Я также исполню произведения Яна Дюссека. Это был очень крупный композитор в фортепьянной музыке, который во многом предвосхитил романтиков и оказал достаточно большое влияние и на Бетховена, и на Брамса. Он был всего на 4 года моложе Моцарта. Это довольно необычная фигура. В то же время я играю и традиционный репертуар Шумана, Шопена, но стараюсь обогатить свое исполнение теми приемами, которые я освоил, исполняя старинную музыку. Поэтому мне хотелось в первую очередь привлечь публику к тому, что исполняются произведения, редко звучащие на сцене. Немножко познакомить нашу русскую публику с тем, что ей, возможно, не приходилось слышать.
— Вы планируете провести серию таких концертов?
— Нет, пока это будет один концерт.
— Судя по вашей биографии, – ее я нашла в Интернете — вам по жизни уже пришлось попутешествовать. А родились вы в Москве…
— Да, до 11 лет я жил в Москве, где у меня был очень хороший педагог по фортепьяно, я отучился там 6 классов.
— Не было грустно расставаться с друзьями и педагогом? Не хотелось вернуться?
— Все это случилось уже больше 20 лет назад. Обычно хочется назад не в какое-то конкретное место, а туда, где было хорошо психологически. Я чувствую себя хорошо там, где находятся мои близкие, моя семья. После Москвы я около 3 лет прожил в Израиле.
— Расскажите, Илья, о своих педагогах.
— После того, как я уехал из России, моим главным педагогом стала музыкант из Румынии Marietta Orlov. У нее я учился в Торонто. И традиции, к которым она имеет отношения, это традиции румынской школы, связанные с такими исполнителями, как Липатти, которого до сих пор считают одним из лучших пианистов XX столетия, или Раду Лупу. В настоящее время она является одним из ведущих педагогов Канады. Если есть у меня какая-то школа, то она именно румынская.
— А как получилось, что вы стали заниматься не только фортепьяно, но и клавесином?
— У меня всегда был интерес к старинной музыке. Еще в Москве я ходил на органные концерты. А когда приехал в Торонто, то мне невероятно повезло. Там жил замечательный клавесинист, англичанин Colin Tilney. Он и сейчас живет в Канаде, но переехал в Викторию. Он один из пионеров исполнения музыки на старинных инструментах на Западе. Ему уже 80 лет. Тогда он выступал достаточно много, сотрудничал с Королевской консерваторией, давал там мастер-классы. Когда я услышал его концерт, мне очень захотелось у него учиться. Я начал у него учиться в 15 лет и проучился до своего отъезда в США, когда мне исполнилось 20. Это послужило важным толчком для меня. И я с тех пор много играл на клавесине, на старинном органе и старинном фортепьяно. Это стало моей второй музыкальной ролью.
— Все перечисленные вами инструменты — абсолютно разные, если я правильно понимаю.
— Верно.
— И можно говорить, что вы играете на 4 инструментах.
— Как минимум, на 4-х. Но дело не в количестве, а в том, что старинные клавишные инструменты – это своеобразный континуум. Они между собой имеют больше общего, чем современный рояль и все они вместе взятые. Определенные приемы игры, определенные понятия, связанные с подходом к исполнительству, — общие. В этом смысле мне не приходится говорить о 4 разных инструментах…
— Да, это все же не настолько разные инструменты, как кларнет, скрипка и ударные…
— Ну да. И репертуар у них общий или, скажем так, смежный.
— То, что вы стали профессором в университете, не мешает в вашей концертной деятельности?
— Дело в том, что я очень люблю преподавание. Я считаю, что для каждого исполнителя, и для меня в частности, это создает некий внутренний баланс. Я часть времени посвящаю своим ученикаи, а часть времени — выступаю. И не занимаюсь постоянно одним и тем же. Мои ученики – студенты университета, которые учатся исполнительству.
— Как, Илья, вы стали заниматься музыкой? Ваши родители музыканты?
— Нет, они не из музыкального мира. Они любят музыку, ходят на концерты. Они оба получили техническое образование.
— Откуда же у вас такая тяга к музыке?
— Это вопрос не ко мне! У нас в доме всегда были и пластинки с классической музыкой, и много книг. Оба моих деда занимались писательством. Бабушка всю жизнь преподавала русскую литературу. Смею считать, что у нас культурный дом. К нам приходило много разных всесторонне образованных людей.
— И все же занятия музыкой требуют определенных свойств характера: усидчивости или страсти. Неужели с раннего детства вы чувствовали, что ваш путь – стать пианистом?
— У меня всегда было много интересов. В свое время я занимался композицией. Старинная музыка – отдельный мир, для которого должен быть несколько иной образ мышления. Мне всегда нравились языки, живопись, все что угодно! Но в какой-то момент я стал больше внимания уделять музыке, и, соответственно, мне это стало очень нравиться.
— А сколько языков вы знаете?
— Русский, английский, иврит (уже забываю, потому что редко пользуюсь), итальянский. И довольно скверно знаю французский и немецкий.
— Судя по тому, как вы это сказали, вы самокритичны?
— Я не учил ни французский, ни немецкий. Я довольно свободно могу читать по-французски, но не очень хорошо говорю.
— Ваши интересы всегда были связаны с областью искусства?
— Скажем, с гуманитарной областью.
— И все же, в каком возрасте к вам пришло ощущение, что пианист — это ваша профессия?
— Вы знаете, ни в каком! Для меня это не профессия, а хобби. Профессия – это то, что делают для зарабатывания денег, а хобби – для удовольствия. Я это делаю для своего удовольствия. Вот и все.
— Какой неожиданный поворот! С вами очень интересно говорить! У вас на все есть свой неожиданный ответ.
— Первое, что действительно меня сформировало, когда я жил в Москве, так это время, которое пришлось на конец 80-х. Тогда стали открываться архивы, и многое из того, что было раньше запрещено, стало попадать в печать, многое из мемуаров и беллетристики, что на Западе было опубликовано. И все это мне попадало в руки — может, потому, что моя мама не очень хорошо следила за тем, что я читаю. То время меня и сформировало как личность, помогло в жизни расставить определенные приоритеты. И второе – это то, что, вероятно, по недосмотру директора, я попал в одну из самых известных школ в Москве и в России – в 57-ю школу. Там до сих пор сохранился замечательный коллектив преподавателей, который, к сожалению, пытаются разрушить. У нас в сравнительно консервативные времена в конце 80-х не было линеек, мы не пели советский гимн, не носили красные галстуки. А были очень интересные люди, которые нас учили. К нам приходили лекторы из МГУ и читали лекции по истории и литературе. Многие из ребят, с которыми я учился, стали очень достойными людьми. Многие впоследствии оказались в Америке и немалого добились. Не все, но многие. Это был очень культурный круг людей, сохранивших определенные ценности. К сожалению, этих ценностей сейчас среди молодых людей я не нахожу. Образовался культурный, нравственный разрыв между нашими поколениями.
А если вернуться к 57-й школе… Она всегда была достаточно известной. Там была очень сильная математическая подготовка, а гуманитарные классы открылись уже в мое время. Но, к сожалению, этой школе грозит уничтожение. Ее пытаются слить с «серыми» школами. В таком случае будет все уничтожено. Там создавалась культурная среда, среда людей, которые думают, чувствуют, у которых есть внутренние потребности. Без громких слов и патетики нам прививалось эстетическое воспитание. Вот это сейчас пытаются искоренить. Это ужасно! Я это говорю, потому что очень хорошо представляю, что такое среднее образование без того, что мы получали в этой школе. И мне очень больно, потому что из нашей школы вышло много людей, которых можно считать хранителями гуманистических ценностей.
— Вам же было всего 11 лет. Неужели в таком «нежном» возрасте вы все это могли впитать, почувствовать? Или осознание пришло позже?
— Наверное, осознание того, что было, пришло позже. Но я могу сказать, что все, что тогда происходило в стране, очень сильно отражалось даже на беседах детей и подростков. Все это оседало в голове. Может, если не зрелость, то понимание приходило к детям несколько раньше.
— Спасибо, Илья! Желаю вам удачи!
Монреаль
