Дозаправка в Гандере

Прежде, чем:

Как-то раз, давно, я решил написать длинный текст на вольную тему. Мой тогдашний максимум был 28 страниц. Аллах послал мне сюжет, и я думал, что смогу написать нечто замечательное! Написал страниц 30, погряз в деталях, охладел. Но стало жаль потраченного времени. И я придумал рабочий план по возбуждению творческого органа, а помог мне в этом сомнительном деле не кто иной, как Л. Ш. Я рассказал ему, конечно, истинную сущность происходящего. Тем не менее, он согласился печатать у себя в газете главу за главой моего опуса, у которого не было конца. Как там было у Гафта про Михаила Казакова, что-ли…

Все знают Мишу Казакова,
Всегда отца, всегда вдовца.
Начала много в нём мужского,
Но нет мужского в нём конца

И вот, поскольку газета выходит раз в неделю, пока тискали первые главы, я накатал последние и успел поставить их в очередь. Слава и многие лета Алану Хурумову, который всё это прочёл и дал обширный и детальный редакторский комментарий. Таким образом я избавился от астральной пуповины, связывающей авторов с их незаконченными творениями. Она есть у всех авторов — вне зависимости от качества текстов.

Аллах в бесконечной своей милости не перестаёт слать мне сюжеты. У аллаха свои методы: используя астральный шланг, он под давлением накачивает в тебя сюжет, и ты знаешь, что это аллах, и если в конце концов давление сюжета у тебя внутри продавливает клапан разума, ты начинаешь всё это класть на носитель. То есть оно уже снаружи. В этот момент возникает астральная пуповина, а между тем аллах закручивает свой астральный кран, сматывает свой астральный шланг и говорит: «Ну, штож, отсюда — сам!» И ты смотришь на эту пуповину, на этот зародыш текста и взвешиваешь свои альтернативы. Аллах даёт тебе какое-то время на созидание. А потом снова втыкает в тебя шланг и накачивает новым сюжетом, и тут уж ты сжимаешь астральный сфинктер изо всех сил, потому что тебе и одной астральной пуповины хватает! Но рано или поздно ты понимаешь — это аллах, потому, что и этот сюжет вываливается наружу, там всего полторы страницы, но пуповина уже возникла. Аллах рядом стоит, шлангом поигрывает. Астральным. Я как средневековая женщина. До противозачаточных средств ещё две смены общественного строя, так что хочешь — не хочешь, а каждые девять месяцев надо что-нибудь родить. Потому что тебя имеют. Хм…

Итак, я решил как-то раз, давно, написать длинный текст на вольную тему. Я начал его писать, писал-писал, писал-писал… 50 страниц… 100… И погряз в деталях, охладел, но дело даже не в жалости к потерянному времени. Просто чищу карму. Астральные пуповины тлетворно действуют на карму. Тянут назад, так сказать. Можно, конечно, рубануть по ним астральным мечом, но мечи астральные дают лишь воинам. Джедаям. Пелевину, например… Непохоже, чтоб он им пользовался, правда… Может, недавно только дали. А я — так… мимо проходил. Тем не менее, я начинаю выставлять главу за главой своей старой новой нетленки. И начинаю дописывать ей конец, потому, что конца-то у неё и нет. Я знаю, что там произойдёт, но писать было лень. А начну выставлять, и лень придётся бороть! А это чрезвычайно полезно при надвигающемся Альцгеймере. Аллах, укрепи! Погнали!

 

Предисловие:

Если вы откроете Энциклопедию эмиграции (когда её издадут, конечно), то на одной из последних страниц в главе «Причины», вы увидите: «Рок-н-ролл». Где-то рядом будет «Тяга к странствиям», «Ветер в голове» и «От балды». Тем не менеe, рок-н-ролл там будет. Конечно же, будет там и масса добротных причин, обрамлённых солидными обоснованиями. Будет раздел о тех, кто хотел уехать. Уехать из этого бардака к чёртовой матери! Из этого прогнившего насквозь государства! От этой нищеты! От этих бандитов, быдла и бомжей! Будет раздел о тех, кто хотел приехать. Америка! Бруклинский мост! Гранд Каньон! Форд Мустанг! Вэлфер! Всякие там будут разделы. Нас, эмигрантов, десятки миллионов. Причин, конечно, поменьше — но тоже много. И среди них будет рок-н-ролл, послуживший причиной для одной эмиграции, о которой я хочу рассказать. История эта — взаправдашняя. Произошла она с моим товарищем и земляком. И как любая история, реально происшедшая в жизни, эта история неоднозначна. Мне неохота подгонять её под какие-то моральные или политические шаблоны. И я честно предупреждаю: в этой истории нету отважного рыцаря, злющего дракона, красавицы принцессы и доброго царя. В истории этой могут оказаться лёгкие неточности по части эмиграционных законов — я очень слабо в них разбираюсь. Ну и, наконец, в истории этой герои курят анашу. Вы знаете, что такое анаша? Это то же самое, что марихуана, трава, дурь, план, кайф… много разных слов, а принцип тот же. Упоминаю я об этом незначительном, на мой взгляд, факте, поскольку знаю — многие люди думают об анаше чёрт-те что. В то время, как думать о ней надо примерно то же, что о пиве или сухом вине. А ведь никто ещё не делал оговорок в предисловиях, дескать, осторожно, уважаемые читатели, у меня здесь пиво пьют! Представьте себе Дюма-отца, предваряющего «Трёх мушкетёров» объяснениями на предмет безудержного поглощения героями вина. Ведь у Дюма простую воду вообще никто не пьёт! А Д’Артаньян всё равно герой — мой, в том числе! Пивной алкоголизм — страшная штука. Особенно среди подростков. Но пиво стоит в магазине и рекламируется по телевизору. Так что, пожалуйста, не примите за эпатаж.

 

В 1978-м году, в возрасте 13 лет Гарун попал в Монголию. Отец Гаруна был начальником строительства, мать заведовала местным домом культуры — клубом.

В классе с Гаруном учились люди со всего Союза и соцлагеря. Кроме русских были болгарин, венгр, поляк и два эстонца. Русские все из разных городов. Народ солидный — кому 13, а кому и целых 14. Не первоклашки сопливые, которые через неделю уже все друзья. Но спустя пару месяцев попритёрлись. В те времена Гарун ещё не очень хорошо умел напускать на себя гордый «кавказский» вид. Этому искусству он как следует обучился уже потом — в армии. В школе же он вёл себя просто и с достоинством — подражая отцу. Скоро у Гаруна появился друг, Виталик из Краснодара. Виталик умел разговаривать по-русски совершенно непонятными словами и бывал в Гаруновом родном городе. На этой почве произошло их первоначальное знакомство. Дальнейшее сближение было обусловлено Виталиковым пристрастием к необычным, с его точки зрения, блюдам, которые Гарун считал рутинными, и внезапно проснувшимся интересом самого Гаруна к поп-культуре. Родители Виталика были геологами и в Монголии работали уже третий год. Дома у них стояла стереосистема, совершенно непохожая на то, что Гарун до сих пор видел в магазинах бытовой электротехники. И звуки эта стереосистема издавала совершенно непохожие на то, что Гарун слышал из радиоприёмника на кухне или из телевизора в гостиной. Стереосистема назвалась «Хитачи», помещалась в прозрачной тумбочке, сверху у неё был проигрыватель («вертак», как называл его Виталик), ниже размещался магнитофон, в который можно было вставить сразу две кассеты! А потом усилитель, из которого тянулись провода к двум здоровенным колонкам — по 100 ватт каждая!

Как-то раз Гарун попробовал крутануть серебристый шлифованый верньер громкости за отметку 50% и получил акустический удар, приведший его в совершенный восторг. На кухне что-то упало и разбилось, а через секунду в комнату ворвался Виталик и с криком «Предки убьют!!!» вернул громкость на прежние 10%, что, справедливости ради, надо отметить, тоже было нетихо. Под усилителем стояли десятки пластинок, и Гарун провёл немало времени, изучая красочные рисунки на обложках – опять-таки, ничего подобного в магазине «Мелодия» он не встречал. Поначалу надписи на пластинках мало что говорили. Рей Дорсет… Манго Джерри… Queen… Beatles… Deep Purple… Nazareth… Даже Виталик, нахватавшийся рокeрских понятий от отца, какое-то время никак не мог внушить другу надлежащее благоговение. Гарун, как и подобает прагматичному горцу, мало что принимал на веру. Он методично продирался сквозь коллекцию в прозрачной тумбочке, не пропуская ни одной пластинки. Что-то нравилось ему больше, и он слушал пластинку раз за разом, вгоняя Виталика в ступор и депрессию. Так было с Баккара – их песню «Буги-Вуги» Гарун выучил наизусть, для чего ему пришлось капитально задолбать учительницу по английскому, и пел её не переставая.

Этот «дурдом», по выражению Виталика, длился целую неделю, пока Гарун не заметил, что разделяет музыкальные пристрастия мамы Виталика. Кавказский мужчина не мог иметь женские вкусы, и диско с попсой ушли в прошлое. За Баккарой в небытие ухнули Абба, Демис Руссос и Бони М с Ирапшеном. Неокрепшим разумом Гаруна безраздельно овладели Битлз. Оцепенение от квартета длилось пару месяцев, после чего в ход пошли Роллинг Стоунс, вслед за ними Deep Purple, преследуемые по пятам Назаретом, вскоре после этого был изучен Лед Зеппелин, и в качестве дипломной работы прокатил Пинк Флойд. Пантеон был главным образом сформирован. В качестве центрального божества в нём, стала и долгое время оставалась рок-группа Кисс. Концерт этой группы они слушали на огромном боббиннике «Сони», дома у одноклассника-венгра по имени Ласло Земеш. На ленте была именно концертная запись, сделанная в Штатах — там был слышен рёв толпы, раззадоривающие крики Пола Стэнли — Старчайлд, и треск пиротехники. На двери у Ласло висел плакат Кисс, который Гарун срисовал в масштабе один к одному — в двух экземплярах, для себя и для Виталика. Гарунова копия плаката до сих пор с ним — вот уже 32 года, хотя музыкальные интересы его за это время довольно кардинально и неоднократно менялись.

Как бы то ни было, но меньше чем за полгода Гарун превратился в полностью оперившегося фаната рока широкого спектра. Их разговоры с Виталиком состояли на 80 процентов из фамилий великих рокеров, названий групп, альбомов и песен, а на остальные 20 — из восторженных прилагательных и междометий. Вся эта трансформация едва не вылилась для Гаруна в визит к наркологу – родители, люди далёкие от рок-музыки («тёмные», по выражению Виталика), превратно истолковали внезапную эрудицию своего чада. Но всё обошлось – несколько сеансов объяснений, визит отца Виталика и распитие с ним бутылки пятизвёздочного коньяка убедили отца Гаруна, что пчёлы иногда бывают против мёда и наркотики не всегда имеют отношение к рок-музыке. Гарун утверждает, что в этом прекрасном заблуждении родители его пребывают по сей день.

Тут надо заметить, что в 78-м году, ни о каких наркотиках Гарун, выросший в полной, традиционной и вполне счастливой семье с очень заботливыми родителями, даже и не думал. Думал он о другом. Слушая и напевая целыми днями буржуйский рок, Гарун вдруг начал проводить неясные поначалу параллели между музыкой и жизнью. Жизнь дома проходила под Пахмутову, Кобзона и Пугачёву. Жизнь «ТАМ» проходила под Би Джиз, Манфреда Мэна и Саймон энд Гарфанкел. В те времена слово «отстой» было весьма узко специальным и к ежедневной речи отношения не имело. В ходу было словечко «деревня» — не в тургеневском понимании. Пахмутова была «деревней». Гарун не злоупотреблял чтением, а даже если бы и злоупотреблял, любителей Аксёнова среди его знакомых не было. Но мысль о том что «ТАМ» клёво, а «ЗДЕСЬ» не клёво, зародилась в его 13-летней голове и без Аксёнова. Просто под влиянием музыки.

Неожиданно обрушилась весна, и бескрайняя монгольская степь зазеленела. Степь раздражала Гаруна. Он родился и рос в городе на берегу моря, а сразу за городом начинались горы. Сначала просто холмы, а через несколько километров настоящие горы с ледниками, скалами, вершинами и туристами. Плоская земля выглядела ненатурально. Возможно, из-за этого Гарун не любил бывать вне дома. Кроме того, они с Виталиком решили создать рок-группу и героически репетировали. Гарун играл на гитаре, Виталик — на ударных. Гитара нашлась у знакомых в кладовке — это был крепко сколоченный инструмент, от игры на котором у Гаруна на кончиках пальцев выросли не мозоли, а целые копыта. Когда он во время урока барабанил подушечками пальцев по парте, раздавался дробный перестук. Гаруна это забавляло, чего нельзя было сказать об учителях. Ударные сделали из кастрюль, натянув на них толстый целлофан и обмотав верёвкой. Дело, естественно, осложнялось, если в басовом барабане временно находился борщ, а в том-томе — пюре.

В один прекрасный день школа кончилась — впереди простиралось лето. Гарун повёл 10-летнюю сестру к матери в клуб. Это было рутинное задание. Обычно, приведя сестру в мамин кабинет, Гарун мчался домой и, переодевшись и пообедав, спешил к Виталику. На этот раз мамы в кабинете не оказалось, и пришлось ждать. От скуки Гарун с сестрой начали бродить по клубу, заглядывая во все незапертые двери. За дверями, как правило, были пустые комнаты, заставленные столами и стульями. Несмотря на солнце, бьющее сквозь окна, скука только усиливалась. Открыв очередную дверь, Гарун увидел темноту. В помещении не было окон. Сестра немедленно пролезла под его локтем и зашла внутрь. На втором шаге она наткнулась на какой-то предмет неясных очертаний, и в воздухе повис волшебный звук — это был звук тарелки! Едва не сбив девочку с ног, Гарун оказался внутри. От удара о твёрдый и острый предмет заныла коленка. Ободрав ладони о грубую штукатурку на стенах, Гарун включил свет. Брат и сестра стояли посередине чулана три на три метра. Слева были полки, заставленные какими-то папками. Прямо перед ними — древний конторский стол с двумя тумбами, а слева располагалась небольшая ударная установка. То, обо что Гарун ободрал колено, оказалось ребром басового барабана. А ещё был том-том, хай-хэт и тарелка. Тарелка всё ещё звенела.

 

Поздно вечером того же дня у подъезда клуба стояли трое — Гарун, Виталик и Гарунова мама. Мама говорила: «Ну я прямо не знаю, что с вами делать! Музыкального руководителя в клубе нет. Расписания занятий кружка — нет, да и кружка самого, можно сказать, нет. Приходите, играйте, когда будет время».

Гаруну был доверен ключ от запасного входа и сделано внушение: о музыке — только после уроков. В сентябре к их дуэту присоединился Игорь из Костромы. В Союзе Игорь «ходил» на баян. Но человек он был невредный и легко согласился играть на гитаре. В чулане к тому времени прибавилась здоровенная колонка и военной наружности усилитель. Всё это Гарун позаимствовал из киноаппаратной, которую недавно переоснастили. В подвале клуба, среди поломанных стульев и шкафов, Гарун обнаружил совковую бас-гитару по имени «Аэлита». Отскрёбши с корпуса и грифа пятна сухой плесени, Гарун, по совету Виталикова отца, прокипятил струны и заиграл. Тяга к совершенству была здорово ограничена аппаратными возможностями. Играть «Обратную сторону Луны» или «Дестроер» на совковой гитаре и кинаповском усилке казалось святотатством. Поэтому играли Машину Времени — всё, что на тот момент дошло до Монголии. Играли песни из популярных кинофильмов. «Летящей походкой ты вышла из мая…» — пел Гарун, дёргая толстые струны, и представлял себе, как стоит на сцене в умопомрачительных клешах, в шузах на толстенной платформе, клеши схвачены широким ремнём с пряжкой-черепом. Нейлоновая рубашка отливает перламутром, углы воротника чуть-чуть не достают до плеч, на нём тёмные очки на пол-лица, а причёска как у Джорджа Гаррисона. И, конечно, усы подковой!

***

Усы появились к 18 годам, но были сбриты — времена поменялись. Гарун снова жил в родном городе. Жил с бабушкой и дядей. Родители и сестра остались в Монголии ещё на год. Это был замечательный год. Гарун поступил в политех и свёл знакомство с местными лабухами. Он прилично играл на басе, у него был не самый плохой инструмент, купленный в Москве по дороге из Дархана. Играли в кабаках и на свадьбах. Одно было плохо — в кабаке надо было играть совковую эстраду, от которой тошнило, а на свадьбах — народную музыку и блатные песни, тоже не особо радующие душу. Но играли порой и для души. В политехе, на вечерах в общаге… Коллектив был подходящий. Люди грамотные и свободомыслящие. Барабанщик Мурат, накурившись анаши, рассуждал о продажности чиновников, ущельной политике, говорил о том, что честному человеку никак не пробиться, и заключал всегда одним и тем же лозунгом: «Пора валить отсюда!»

 

Гарун закончил политех, отслужил в армии солдатом — в политехе не было военной кафедры. Вернулся домой и стал работать инженером в коммунальном хозяйстве. Зарплата была маленькая. Родители Гаруна, несмотря на довольно заметное положение в городе (отец — начальник строительного объединения, а мать работала в «Большом доме» по профсоюзной линии), жили довольно скромно — не брали взяток. После Монголии семья переехала из трёхкомнатной квартиры в четырёхкомнатную, а отец Гаруна купил УАЗик. О новой машине речь даже не шла — УАЗик был куплен подержанный. Он был разобран на самые мелкие части и тщательно отреставрирован. Прогнившие места на раме подваривались, двигатель был расточен на следующий размер… словом, когда машину опять собрали — выглядела она, как новая, а ездила — лучше. У отца была персоналка, и Гарун частенько пользовался УАЗиком в корыстных целях: то с друзьями в недалёкое ущелье на шашлыки, а то и деньгу подмолотить частным извозом. Связи с лабухами восстановились и окрепли. У барабанщика Мурата появился животик, дочка и «Запорожец». Но он по-прежнему, накурившись анаши, рассуждал о прогнившей системе и по-прежнему же заканчивал монологи сакраментальной фразой: «Пора валить отсюда!»

Играли всё так же — в кабаках и на свадьбах, и денег у Гаруна выходило иной раз вдвое-втрое больше, чем на основной работе. Только вот с музыкой для души было плохо. Скажем прямо, с музыкой для души было вообще никак. Гаруну шёл 27 год, и жизнь вдруг стала отдавать плесенью. Его повысили до замначальника отдела с прибавкой зарплаты. Прибавка в пересчёте на конвертируемую валюту составляла 8 долларов за месяц. Игра в ресторане превратилась в тяжёлую и неприятную, хотя и прибыльную работу. Всё чаще гостями ресторана оказывались не особо интеллигентные люди. Они не просили исполнить что-нибудь из Криденс или Скорпионз. Они подходили к сцене и, шлёпая купюры на драгоценный Крумар, приказывали:

— Сыграй чё-нибудь для пацанов со второго микрорайона!»

Вокалист Хуссейн, а попросту Хуса, объявлял в микрофон:

— А сейчас для пацанов со Второго Микрорайона прозвучит песня «Розовые розы»!

Потом подходили следующие и, шлепнув купюрой, требовали:

— Сыграй чё-нибудь для взросляков с Набережной!

— А сейчас, для взросляков с Набережной прозвучит песня «Гоп-Стоп»! — объявлял Хуса.

Непосредственно после песни «пацаны» и «взросляки», сверля друг друга мрачными взглядами, выходили на разборки — иногда со стрельбой. Старая добрая поножовщина уходила в прошлое — «дуры» были почти у всех.

А на панель Крумара шлёпалась очередная купюра и звучал очередной заказ:

— Братуха, сыграй чё-нибудь, чтоб я аж подпрыгнул!

И Хуса объявлял в микрофон:

— А сейчас для Керима из Буйнакска прозвучит песня «Мои мысли — мои скакуны»!

После закрытия ресторана делили выручку и, расходясь, невесело шутили о побитом сегодня рекорде: «Светка Соколова» прозвучала 11 раз за вечер. Шёл октябрь 1991 года. До октября был сентябрь, а до него — август. В августе, после ГКЧП, город накрыла волна нехорошего ожидания. Даже в ресторане не было видно обычной братвы. Пусто было в ресторане, и оркестр играл джаз. Это было круто, но не оплачивалось. А потом всё вернулось на круги своя, день ото дня убеждая пессимистов, что их вчерашнее «хуже некуда» ещё далеко не предел.

Ахшар Кулаев
Монреаль

(продолжение следует)