Если танцы не кончаются

Саша Толмачев родился в Херсоне. А его жена Наташа — в Николаеве. Спроси меня в феврале текущего года, где Херсон, где Николаев, я бы не ответил. Сейчас отвечу легко — спасибо дяде Вове-просветителю. Итак, Саша родился в Херсоне и учился там, и рос, и был счастливым человеком. Я вполне понимаю Сашу. Херсон примерно того же размера, что и мой родной Владикавказ. Разве что вместо нашего Терека в Херсоне Днепр. У меня был только один вечер на разговоры с Сашей и его семьёй, так что всех деталей Сашиного херсонского детства я не знаю. Знаю, что был счастлив, что в восемь лет Саша пришёл в танцы, где и пребывает до сих пор.

Танцевальный мир огромен и прекрасен. Сказать об этом мире пару слов в рамках данного повествования совершенно необходимо. Сам я к этому миру не принадлежу, но пострадал от него достаточно. Младший сын танцевал 10 лет. Соревнования, тренировки, интриги, подставы, триумфы, пять кило медалей… Жена моя тоже пустила в этом мире толстые корни и проводит в нём немало времени. Даже я сам целый год ходил в школу Артур Мюррей и учился там ритмично передвигать ноги под эстрадную музыку. У меня это дело не пошло — уж очень я хороший отец. А вот у Саши Толмачёва всё шло в мире танцев отлично. Он соревновался на высоком уровне, стал преподавателем, учил детей, возил их на соревнования, не ограничиваясь Украиной. Организовывал конкурсы. На один из конкурсов приехала группа детей из соседнего Николаева. Тренером группы была девушка Наташа, судьба которой являлась копией Сашиной. С семи лет в танцах, успешно выступала, соревновалась, доросла до тренерства. Они встретились и не смогли не пожениться. Какое-то время Толмачёвы прожили в Херсоне. Родился сын Данил. Говорить, ходить и танцевать Данил начал одновременно и танцует до сих пор. А ему уже 18.

Семья переместилась в Николаев — родной город Наташи. Родилась дочь Мира. Николаев побольше Херсона. В начале этого года там жило 450 тысяч человек. Заводы, фабрики, порт, аэродром, 10 вузов, три театра… Толмачёвы организовали школу спортивных бальных танцев под эгидой местного Дворца культуры. Воспитали в этой школе рекордсмена мира, нескольких чемпионов Европы, много чемпионов Украины. Директор Дворца культуры неоднократно убеждал Толмачёвых, что они напрасно теряют время в Николаеве и надо им двигаться на Киев. Но Толмачёвым было хорошо и здесь. Было в их школе на февраль 2022-го 30 детей. Семья жила в просторной квартире на восьмом этаже многоэтажки, и из окон открывался сногсшибательный вид на реку и аэропорт. Был у них внедорожник, на котором совершались еженедельные поездки на море — благо езды всего 40 минут. За 9 лет работы в Николаеве через школу танцев прошла масса детей. У Толмачёвых был широчайший круг общения. Друзья, коллеги, родители учеников, родители бывших учеников, ушедших в самостоятельный полёт, танцевальные клубы в других городах Украины, в Европе. Саша с Наташей активно возили своих подопечных на соревнования и по стране, и по Европе. Это обычное дело для серьёзных танцевальных школ. Жизнь бурлила, как шампанское, в семье Толмачёвых жило тёплое, суетливое, привычное счастье. Данил оперился, выпорхнул из гнезда и полетел в сторону Киевского университета — получить профессию учителя бальных танцев. Свою собственную танцевальную карьеру он успешно продолжал. Родители оплачивали съёмную квартиру.

Я не знаю, то ли мир танцев таким образом действует на человека, то ли просто Толмачёвы были людьми беспечными, но про войну и вообще про какие-то возможные ужасы им не думалось. Как я уже говорил, они регулярно бывали в Европе от Франции до Нидерландов и повидали довольно много. Но в Европу им не хотелось. Им было хорошо в Николаеве. Реально хорошо, лучше — просто не надо. В начале февраля решили съездить в Турцию, поглазеть на мечети, поесть басурманской еды. В отеле телевизор ловил российские каналы. Путина донимали вопросами: собирается ли он нападать на Украину. Путин с возмущением отвергал саму возможность. Путину было непонятно, как вообще такая мысль могла прийти в голову журналиста!

Толмачевы приехали домой в Николаев, и там, ближе к середине февраля, Путин уже говорил про «своих не бросаем» и далее по списку. Даже теперь Толмачевы не хотели верить, что на их преимущественно безоблачном небе может возникнуть война — уж больно колючее и ужасное это слово. И Толмачевы такие были не одни — из учеников никто не уезжал, а ведь многие родители были состоятельные, информированные люди.

Утром 24-го Толмачевы спокойно спали, пока за окнами у них не упала полутонная бомба. Ну, может, не прямо за окнами — где-то в километре. Прямиком на аэропорт. Окна выдержали, хотя и с трудом. Внизу мигали и сигналили машины, пробужденные взрывом из спячки. Наташа не могла дышать, Мира была страшно напугана, Саша побежал заправляться. Четыре часа утра — темно. На заправках полно людей. Никто не хамит, никто не бибикает, все ведут себя достойно. Отстоял очередь, заправился, вернулся домой, собрали необходимые вещи. А тут — ещё две полутонки… Где-то рядом. Потом оказалось — на ж/д вокзал. Вышли из дома, загрузились в машину — на улицах толпы с чемоданами. И пробки. Стали звонить родне — отозвалась тётя Наташи, врач на пенсии. Она жила в значительном отдалении от аэропорта, на первом этаже. Как оказалось, это было очень удобно. Лифты перестали работать, и после сирены Толмачевым приходилось скакать вниз, восемь этажей, с чемоданами и ребёнком. А с первого этажа проще.

Наташа была подавлена, чудовищно подавлена. Хотя не давала воли этому состоянию. Мира пребывала в состоянии перманентного страха. Бомбили постоянно, с небольшим перерывом с семи утра до полудня. Ну, не непрерывно. Неритмичо… Как я уже говорил: заводы, фабрики, порт… Всё это бомбили. Попадали в жилые дома. Так вот, большую часть времени Толмачёвы проводили в подвале местного роддома, переоборудованном под бомбоубежище. Подвал был обширный. Туда поставили койки для пациенток, а остальные помещались на полу, включая коридор. Бывало там от 50 до 70 человек. Сортир один, на одно очко. Дети разных возрастов, включая грудных. Рядом рожают. Наверху бомбят.

В семь утра все выходили наружу. Толмачёвы ехали к тёте, стирались, перебирали вещи и к 12-ти двигались назад в убежище. Ещё за это время нужно было успеть зайти в магазин, взять денег в банкомате. Ассортимент в магазине оскудел чрезвычайно, денег в банкомате выдавали за раз по 3000 гривен — это 100 евро. Возле многоэтажки Толмачёвых стояли украинские танки. Так прошло пять дней. За это время Толмачёвы потеряли в весе килограмм 10 на семью — еды хватало, было трудно заставить себя есть.

Данил в Киеве, я полагаю, вёл чертовски интересную жизнь. Хозяин квартиры, студент, спортсмен-танцор. Вечером 23-го февраля он принимал гостей, расходились поздно, а один приятель идти оказался не в силах и был уложен на диван. Он уснул на этом диване так крепко, что его не разбудила даже вспышка за окном. Даже грохот взрыва, последовавший за вспышкой его не разбудил. Данил выскочил из кровати при вспышке и грохот встретил стоя. Окна выдержали, но вибрировали. И Данила потряхивало. Он растолкал приятеля, они выбежали из дома. Данил решил попасть к другу — его семья жила в большом собственном доме. А приятель хотел попасть домой, ему надо было к метро. Отойдя полсотни метров от подъезда, увидели покорёженный корпус ракеты, истекающий дымком. На дороге — битые стёкла…

В доме друга Данил пробыл четыре дня. У тех имелся эдакий спортзал — комната без окон. Там и прятались во время бомбёжек. С ними укрывались ещё две семьи с детьми. Для детей поставили кровати. Данил спал на беговой дорожке. Всё это время он был на связи с родителями. Связь работала. Кругом стреляли, взрывы не прекращались. По новостям объявили, что в Киев заходят чеченцы. Данилу было страшно, хотя виду он не показывал. Потом сообщили, что чеченцев завернули — это вселило надежду. На пятый день позвонили родители и скомандовали выезжать из Киева. Семья Данилова друга планировала ехать в село, и он присоединился. Данил не помнит ни названия села, ни где оно находится. При том, что в селе этом он пробыл два дня. Через два дня одна из семей, что была в этом селе, решила двинуть на запад страны, и они готовы были подбросить Данила до Тернополя.

Тернополь возник случайно. Во время одного из перерывов между бомбёжками семья Толмачёвых повстречала соседку своей тёти — та решила уезжать. Немолодая женщина. Ей надоело спать в ванне. А снаружи было страшно. В убежище она на хотела. Попросила подвезти до автовокзала, говорила, что поедет за границу через Тернополь, что беженцев нормально принимают.

Взвесив ситуацию, Толмачёвы решили следовать тем же маршрутом. Только не на автобусе, а на машине. Заехали последний раз на свою квартиру. Лифт по-прежнему не работал. Не было воды. Они собрали самые необходимые вещи и двинулись на Одессу. Мама Наташи осталась в Николаеве. Дорога — блокпосты, пробки. Блокпостов было очень много. На одном из первых военные попросили Толмачёвых подвезти человека до Одессы. Просили вежливо, не хамили, не давили. Вообще, за всю их довольно извилистую дорогу в Тернополь они встретили много военных, те вели себя очень корректно. Украинских военных. А парень, которого сосватали в машину к Толмачёвым, оказался добровольцем. Он какое-то время жил в Польше, но как началось — двинул назад и находился в процессе поиска своей части. Сидя в машине с перепуганной женщиной и маленькой девочкой, он зачем-то комментировал низкие пролёты российских самолётов в духе того, что если сейчас начнут бомбить, положат кучу народу…

Они отстояли в полуторакилометровой пробке перед въездом в Одессу. Доехав, отдали машину добровольцам у ж/д вокзала. А куда её было девать? В обмен на машину добровольцы обязались вывезти из Николаева Наташину маму и переправить её через границу. На Одесском вокзале в ожидании поездов обосновались толпы народу. Ожидание длилось сутками, кругом плотно сидели и лежали люди с детьми, собаками, птицами в клетках… Прождав со всеми, Толмачёвы загрузились на поезд, идущий в Ужгород через Тернополь. Проводница пустила их в тамбур, где уже находилось четыре человека. Потом в купе, где было двенадцать. Площадь купе — два на два метра. Перегон Одесса-Тернополь занимает всю ночь. В Тернополе их встретила женщина, с которой они прежде общались только по емейлу и только один раз. У неё Толмачёвы прожили два дня — до приезда Данила. Никуда не ходили: в Тернополе комендантский час. Вынужденно нарушили его, когда привезли Данила. Подъехал БТР, военные с брони выяснили обстоятельства и претензий не предъявляли.

Соединившись, Толмачёвы решили садиться на автобус в Варшаву. С этим возникли сложности. Саша в призывном возрасте, а Данилу осталась неделя до 18. Саша честно говорит про себя, что он — не вояка. Шендерович, прошедший армию, писал про себя ещё честнее: «Чем дальше я нахожусь от вооружённых сил моей страны, тем для них же и лучше!» И это правда. Если человек не хочет воевать, боится воевать — лучше его не заставлять. Ну, заставят его — и что толку? Для соратников — обуза, слабое звено. Для врага — лёгкая мишень. Достаточно на свете желающих воевать. Особенно в такой войне. А Саша и Данил просто не хотят ни умирать, ни убивать. И лично я никак не могу их за это осудить. А вот закон может. По закону, военнообязанные не могут покидать страну. Уже строили планы, как Саша поедет во Львов, а Наташа с детьми в Польшу, но обнаружилась формальная возможность выехать всем вместе, и они вчетвером погрузились на автобус до Варшавы. На границе — бесконечные толпы пеших беженцев. Это помимо автобусов и машин. Чудовищные пробки. 500 километров до Варшавы автобус ехал 30 часов.

В юности Саша соревновался в паре с Катей Захаровой, которая потом выросла в танцовщицу мирового класса. Они остались в приятельских отношениях, иногда пересекались на соревнованиях. На второй день войны Катя связалась с Толмачёвыми и с тех пор не исчезала надолго. Человек в танцевальном мире известный, Катя раскинула по своей сети вопрос, не нужны ли кому высококлассные учителя по спортивным бальным танцам. И пришёл ответ из Монреаля, сначала от Мирей Вейё из студии 2720. В Монреальском танцевальном мире, весьма обширном, Мирей Вейё и студию 2720 знают все. Мирей в свою очередь кинула клич, и на него отозвался владелец школы танца «Артур Мюррей». Вообще, «Артур Мюррей» — это сеть танцевальных школ-франшиз. Одной из монреальских вот уже второе поколение владеет семья по фамилии Панасюк. А конкретно: Кристофер Панасюк. Кристофер (или Крис) по-русски не говорит, мовы не знает. Он родился и вырос в Монреале, а отец его еще ребёнком был привезён в Монреаль сразу после Второй мировой войны. И тоже не говорит ни по-русски, ни по-украински. Крис даже не уверен, были ли дед и бабка украинцами. Фамилии тогда придумывались в лагерях беженцев на ходу, документы были не у всех. Тем не менее, Крис вызвался принять на работу обещанных высококлассных учителей. Я говорил с ним об этом. Крис не скрывал, что, помимо гуманитарных, преследует деловые цели. Процедура узаконенного перемещения Толмачёвых в Монреаль стоила Крису времени и денег. И он надеялся, что николаевцы у него какое-то время проработают. Для них это не идеальный вариант: у Криса не спортивные бальные танцы, у него — клиентская база профессионалов в не относящихся к танцу областях. Много пожилых. Людей, желающие научиться танцевать не для соревнований, а для балов. Для свадеб. Атмосфера в «Артур Мюррей» душевная. Здесь вам никогда не скажут, что вы хреново танцуете и что лучше бы вам заняться шахматами. В «Артур Мюррей» приходят люди, которые уже заняли первое место в других областях. А здесь они радуются жизни, двигаются, общаются и приобретают ещё один навык. Соответственно, учителя в «Артур Мюррей» далеки от стереотипа русского тренера по гимнастике. В то время как Толмачёвы — вылитый стереотип. Никаких уси-пуси, работа до кровавых мозолей – и ослепительный триумф на финише. Крис это всё понимал. Он был готов работать с Толмачёвыми с целью адаптировать их к своей клиентуре.

Толмачёвы же в это время были уже в Нидерландах. Танцевальный мир выручил. В Варшаве они связались с давнишними знакомыми по соревнованиям, те помогли найти благотворительный отель в Нидерландах, где Толмачёвы прожили три месяца. Пока подавали документы, учили язык… Отель был приличный — чистый, с бассейном, спортзалом, со вкусной едой. Но Саша чувствовал себя по-прежнему отвратительно. Наташа не спала ночами, а днем плакала. Миру мучили кошмары. Чувство бессилия и совершенной неопределённости крепло. Первые пару недель они надеялись, что всё утихнет и можно будет вернуться. А потом каждый просто свернулся в кокон внутри себя, и потянулось вязкое, как холодный мазут, время. Бывало, за целый день не говорили друг другу ни слова. Данил в противоположность родителям воспрянул духом. В том же отеле находились его хорошие знакомые и его девушка. Данил вспоминает Нидерланды ностальгически. Не так, как Киев, но всё же ностальгически.

Когда стало ясно, что пути назад в обозримом будущем нет, Толмачёвы стали думать, что делать дальше. В отеле на всю жизнь не останешься. Надо шевелиться, работать, жить… Где-то пускать новые корни. А тут подошло предложение от Кати — ехать в Монреаль и работать в школе танцев не совсем своего уровня и профиля. Лично я считаю это предложение подарком судьбы. Но лично я не жил жизнь Толмачёвых и не оказался вырванным из этой жизни с мясом. Поэтому в разговоре с Толмачёвыми я заткнулся ровно за одну секунду до того, как чуть было не воскликнул: «Да вам же повезло!»

Крис организовал несколько интервью по скайпу, в ходе которых пытался выяснить, с кем имеет дело. Крис — бизнесмен, ему нужно держать свой бизнес в профиците. Он хотел убедиться, что люди, в которых он вкладывается, обеспечат разумный возврат. В результате всех этих интервью Крис начал заполнять бумаги, запустил фандрейзинг, собрал денег, и дело кончилось приездом Толмачёвых в Монреаль и трудоустройством в студии Криса на перекрёстке «Жан-Талон» и «Виктории». Квартиру им подыскали на «Куин Мери» рядом с Ораторией.

Расскажи мне кто-нибудь эту историю, я бы выслушал и сказал: «Ну, что же, вполне такой хэппи энд. Но я сидел с Толмачёвыми за одним столом, смотрел им в глаза, слушал их. В глазах отсутствовало счастье. Саша с Наташей живут новостями из дома. В Николаеве из 450 тысяч населения осталось сто тысяч. Остались только те, кто просто не может уехать. В их числе Наташина тётя, у которой они жили в первые дни войны. Тёте 70. С едой перебои. Гуманитарная помощь, которую шлёт весь мир, до Николаева не доходит. Наташину маму одесские волонтёры вывезли в Румынию, не обманули. Она живёт там в каком-то санатории с другими беженцами. Она нездорова, одинока и глубоко несчастна. С другой стороны, мама Саши в оккупированном Херсоне вполне счастлива. Она человек верующий, и постоянный клиент местной церкви. Церковь принадлежит к Московскому патриархату, и все прихожане любят Путина больше, чем собственных детей. С Наташиной мамой происходило нечто подобное — церковь, где она окормлялась, тоже была под Московским патриархатом. Но тут реальность победила, и Наташина мама больше не любит Путина.

В ответ на мой вопрос о возможности продажи квартиры Толмачёвы горько улыбнулись. Рынка недвижимости сейчас в Николаеве нет. У Саши темно на душе. Наташа плачет по ночам. Данил не имеет друзей, он приходит домой из студии, садится за комп и играет в игры. Но Саша и Данил – мужчины, они устойчивы к стрессу. Наташа – взрослый человек. Наиболее пострадавший персонаж этой истории – Мира. Она нестабильна, её что-то непрерывно беспокоит. Очень умная и активная девочка, Мира пребывает в совершенном раздрае. В её детстве проделали дыру, закидали бомбами, показали, что мир – не детский сад. Она не была готова к такому.

Мне хочется думать, что Толмачёвы — люди сильные, что они как-то выберутся из своего нынешнего состояния и смогут вернуть счастье. О чем мне не хочется думать, так это о том, что таких, как Толмачёвы — четыре миллиона. Именно таких, как Толмачёвы. Говорящих по-русски, живших в близкой и понятной мне стране, как две капли воды похожих на меня самого, сорванных с места, обобранных и брошенных на обочине жизни. Если брать эти четыре миллиона, Толмачёвым реально повезло. Они оказались в Канаде, они работают, у них есть крыша над головой и какие-то перспективы. Но таких немного.

Я знаю, что у нас в Монреале, где российское ТВ нужно хорошенько поискать, имеется как минимум семь тысяч россиян, которые считают, что эта война была оправданна. Семь тысяч — это число россиян-участников только одной группы на ФБ, «Русский мир Монреаля» — так что ли. Я туда разок зашёл и, увидев портрет Путина на главной странице, сразу вышел. У меня вопрос к этим людям. Вы правда думаете, что цели, которые вы считаете справедливыми, оправдывают миллионы искалеченных детских жизней? Или вам просто хорошо от того, что это случилось не с вами?

Имена и фото — настоящие

Ахшар Кулаев
Монреаль