Евгений Щербаков, русско-канадский музыкант, композитор, дирижер и педагог
30 апреля в Saint-Léon-de-Westmount состоится концерт монреальского хора «Voces Boreales», который получил название «Vigil» — «Бдение». В программе прозвучат композиции «Всенощное Бдение» Сергея Рахманинова, «О Боже» Ларисы Кузьменко и «Триптих» Евгения Щербакова. Последнее произведение было специально заказано хором композитору и будет исполняться впервые. Мы побеседовали с Евгением Щербаковым накануне мировой премьеры его сочинения и его приезда в наш город.
— Евгений, вы впервые приезжаете на концерт своего произведения в Монреаль?
— Первый раз вообще еду в Монреаль. Никогда в нем еще не был. И очень жду встречи с городом и публикой. Эта встреча должна была состояться значительно раньше – еще до пандемии, но вышло все не так, как задумывалось. Эндрю Грей, художественный руководитель «Voces Boreales», был знаком с моими работами и заказал мне написать «Триптих». Это произведение для хора a cappella, основанное на религиозных православных текстах.
— Судя по тому, что я успела послушать в записи на вашей странице в интернете https://www.shcherbakov-evg.com/, вы не раз обращались к религиозной тематике.
— Я иду с верой по жизни. Я христианин. Я был крещен тайно, как и многие в то время. Мои родители — участники Второй мировой войны. Они оба вступили в партию во время войны. А тогда было так, что если коммунисты крестят своих детей, то церковь в 99% случаев доносит об этом по месту работы. Как родителям удалось этого избежать, я не знаю. Мама долго берегла мой крестик. И только в 90-е годы, когда я заканчивал аспирантуру в Нижнем, она отдала мне мой крестильный медный крест. Тогда я и стал себя осознавать не как отстраненное существо, а как творение Господне.
— Ваше увлечение музыкой началось в детстве?
— Я вспоминаю один эпизод из моего раннего детства. Как-то мои родители в майский солнечный день, накануне Дня победы, взяли меня на прогулку в центр города и, гуляя, мы «заглянули» в зал филармонии, где начиналось исполнение музыки Д. Шостаковича и ни много ни мало его Десятой симфонии. Я помню отчетливо, что, на удивление моих родителей, я не устал и не заснул, а слушал музыку с раскрытым ртом. И с тех пор я помню, что все время хотел учиться музыке и просил купить пианино, но родители не верили в серьезность моего намерения. Знаете, каждое лето я еще ездил в пионерлагерь. Тогда духовой оркестр был в каждом лагере. Причем играли в нем дети. И танцы в лагере проходили под духовой оркестр, и на утренних линейках звучала духовая музыка. Музыканты все время репетировали. Меня же всегда завораживало звучание инструментов. И еще мне нравилось, как блестят духовые! Однажды, когда мне было 8 лет, я увидел объявление о том, что проходит набор в оркестр духовых инструментов Металлургического завода, где мой папа был одним из ведущих инженеров. Я записался. А папа был против. Он говорил: «Ты будешь играть на трубе, а петь-то не сможешь. Надо, чтобы ты играл и пел». Тогда у родителей возникла идея про баян. Но я все-таки пошел в оркестр, где по очереди учился играть на разных духовых инструментах. На трубе у меня, кстати, не получилось научиться. А потом руководитель оркестра доверил мне играть на кларнете – это была большая честь для меня. Затем меня перевели из детской группы во взрослую. Еще большая честь! Но больше всего в «красном уголке», где проходили репетиции оркестра, меня привлекало пианино. И как только меня взяли в оркестр, я стал самостоятельно осваивать фортепьяно. Приходил в 7 утра в «красный уголок» и до репетиции, которая начиналась в 8 утра, исследовал этот инструмент. На свой страх и риск я тогда заглянул внутрь пианино и увидел, что внутри у него есть струны. И вот так, знакомясь с инструментом, я сочинил свою первую пьесу «Минутки». И хотя я уже знал ноты, записать свою музыку еще не мог. Записал гораздо позже. Значительно позже я написал песню на стихи Юнны Мориц «Про песика и котика» для одного детского хора. Позже ее исполнял мой сын в хоровой капелле. Еще написал несколько маленьких пьесок для внучек. И жду, когда они сами их исполнят.
— То есть в вашей семье несколько поколений музыкантов?
— Да! Моя жена – музыкант. Сын закончил консерваторию как дирижер-хоровик и параллельно университет — как программист. Дочка закончила музыкальную школу: играет на фортепьяно и флейте. Все музыканты.
Три старшие внучки играют на фортепиано на очень высоком уровне, также осваивают гитару и укулеле. Мне всегда хотелось, чтобы они стали музыкантами. Но это же очень сложно: надо невероятно много заниматься! В детстве мне все-таки пришлось исполнить волю родителей и научиться игре на баяне, потому что фортепьяно мне тогда так и не купили. Я учился в музыкальной школе народного оркестра баянов. А уже потом был музыкальный колледж, академия искусств, консерватория, аспирантура и 18 лет профессорской работы в консерватори. Теперь я преподаю в Вальдорфской школе в Ванкувере уже много лет.
— Скажите, чего следует ожидать публике от апрельского концерта?
— Вы знаете, наш концерт планировался задолго до войны России в Украине и называться он должен был иначе. Но мы с Эндрю решили дать ему другое название — «Бдение». И оно говорит само за себя. Я бы хотел, чтобы слушатели на концерте поняли, что мы все, чьи произведения будут исполняться в этот вечер, против войны, мы все за мир. Мне бы хотелось, чтобы люди поняли наше единение в этом вопросе. Я осуждаю Российскую Федерацию и проклинаю Путина за эту войну. В 2008 году я покинул Россию навсегда. Некоторое время еще теплились какие-то надежды на то, что я буду приезжать на родину. И я бы приехал, если бы там исполнили мое произведение «В память о Борисе Немцове. Kyrie для виолончели и голоса, смешанного хора и большого симфонического оркестра» в том самом городе, где Борис Немцов был губернатором – в Нижнем Новгороде. В этом городе родился и я, там же родился Эмиль Ровнер — выдающийся виолончелист и певец, который давно уже гражданин Австрии и работает профессором и заведующим кафедры виолончели в Дрезденской академии музыки. Ему я посвятил свое произведение «В память о Борисе Немцове», поскольку он солировал в нем и как виолончелист, и как певец.
— Вы были знакомы с Борисом Немцовым?
— Я был ему представлен на одном из событий в нашей консерватории, но близко мы не были знакомы. Его смерть потрясла меня до глубины души. Он был убит в 400 метрах от Кремлевской стены, на хорошо освещенном месте. На этом месте муха не пролетит незаметно – там повсюду камеры наблюдения. Он погиб через несколько часов после призыва поддержать марш протеста против войны России в Украине, которая фактически началась в 2014 году. Я воспринял эту трагедию как личную. Я не мог поверить, что это сообщение в новостях – правда. Самый отпетый бандит, наверное, побоялся бы убить такого человека, который открыто выступал против власти, был у всех на виду… Мне очень хотелось, чтобы мое произведение «В память о Борисе Немцове» исполнили в Нижнем Новгороде. И вместе со знакомыми музыкантами мы попытались организовать там концерт, но нам отказали с формулировкой: «исполнение невозможно по политическим причинам».
– Мне довелось послушать это произведение в записи. Оно производит очень сильное впечатление своей мощью. Слушая вашу музыку, словно включаешься в диалог, в котором с одной стороны звучит хор и оркестр, а с другой — человеческий голос и всего один музыкальный инструмент. Очень неожиданный прием. Как вы нашли такого музыканта, который может совместить в себе все эти таланты?
– Спасибо за вопрос. Я его ждал. С Эмилем мы знаем друг друга с 80-х годов. Мы оба из Нижнего Новгорода. Он намного моложе меня, но нам удалось даже поучиться у одного профессора в нижегородской консерватории. Он был еще мальчиком тогда, а я учился на 4-м курсе факультета композиции и параллельно занимался оперно-симфоническим дирижированием. Профессионально мы сотрудничаем с 2000 года — с момента моего первого контракта с Базелем, по которому я должен был написать 5 духовных песнопений. Эмиль как раз заканчивал аспирантуру в музыкальной академии Базеля и жил там. Мы встретились и стали сотрудничать. В целом я написал 7-8 произведений специально для Эмиля как поющего виолончелиста. Так что мы давно и плодотворно сотрудничаем. И как только у меня прошел шок после известия об убийстве Немцова, я позвонил Эмилю и рассказал о намерении написать музыку в память Бориса Немцова, и он меня поддержал. Желание написать музыку для такого состава появилось у меня задолго до этого трагического события, и я предпринимал попытки и раньше подойти к подобному произведению, но работа как-то не шла. А когда Немцова убили, я понял, что я не только хочу и могу, но я должен это написать. Я должен воздать память этому человеку.
– Меня не отпускает мысль о том, что вам в этом произведении удалось создать некий символ. Поскольку поет музыкант, находящийся внутри оркестра, а не отдельно стоящий певец, то у публики должно создаваться совершенно особое впечатление. Голос словно возникает из небытия, рождается вслед за звучанием виолончели. Музыка помогает ему набраться силы, расти, крепнуть. А, между тем, этот голос исходит из оркестра, тоже символизирующего некую общность… Напрашивается вот такой расклад: партия солиста означает личность, человека из народа, у которого есть собственное мнение, собственный голос. И этот голос ведет за собой все произведение.
— Вы совершенно правы. Это именно так. В оркестровой фактуре есть много такого, о чем я и не думал. Но как мне сказал хормейстер из Львова, где исполнялось это произведение: «Там все есть. И Путин там тоже есть». Там есть и эта война. Хотя написано оно было в 2016-м, исполнено в 2017 году.
— Где еще, кроме Львова, исполнялась эта музыка??
– Пока только там и всего один раз. Велись переговоры и в Ванкувере, где я живу и работаю, но пока ничего не произошло. Пандемия нарушила многие планы. Сейчас пытаемся все восстановить. Будем жить – посмотрим. Мне бы очень хотелось, чтобы это произведение прозвучало в Канаде. Другие мои произведения мне уже удалось исполнить в Канаде.
— Для вас музыка – это возможность высказать свою позицию по поводу какого-то события, которое переполняет вас.
— Так можно сказать, но это необязательно. Я очень драматичен, и это слышно в моей музыке. Если мне дают заказ написать что-то повеселее, я напишу, но не обойдусь без темных пятен. Ибо юмор тоже нужно оттенить. Моя музыка, как мне кажется, драматична и лирична.
— Спасибо за интервью. Ждем вас в Монреале!
