Герой номер один

Эпоха Просвещения оставила человечеству в наследство в том числе и детально разработанного, исключительно положительного героя, общаться с которым – странное дело! – зачастую интересно. Вот нарочно перечитайте драматургию того периода, сами себе удивитесь.Однако романтизм подпортил публике вкус. С тех пор, может, и принято расписывать порок, а добродетельная личность притулилась к сценическому заднику да там и пребывает. В какой-то степени это даже правильно и свидетельствует о красоте замысла, что все мы воплощаем: чтобы человек встрепенулся, надо нарушить норму. Но кто из реалистов XIX века не мучился с этой сложной задачей – сотворить образец и не наскучить? Уж если Лев Николаевич Толстой на «Семейном счастье» споткнулся, а Достоевскому пришлось наградить князя Мышкина идиотизмом, что говорить о все еще молодом киноискусстве, где положительность с самого начала виделась назойливым штампом?

Проблема штампа в кино вообще актуальна: там он формируется мгновенно. А дальше вступает в действие такая величина, как отношение режиссера к публике. Скажем, Хичкок и Корман зрителя откровенно презирали, оба рассчитывали на дурака. Правда, Хичкок еще и самовыражался, а поскольку был талантлив и понимал, как важен сценарий, совокупность его приемов вылилась в стиль и почитателей, готовых пересматривать его «психоделики», и сейчас предостаточно. А Корман на своих ужастиках попросту зарабатывал. Его ленты – одноразовые поделки, приносившие режиссеру прибыль за счет их умопомрачительной дешевизны. Да ведь не всем дано такое счастье – способность «снять фильм в телефонной будке».

В жанрах, где система персонажей с первого кадра делится на хороших и плохих, например, в боевиках, авторам в наши дни приходится изрядно повозиться. С одной стороны, страж закона всегда востребован: зло неисчерпаемо, так что полицейскому (в любой ипостаси), остается только мечтать о спокойном вечерке в кругу семьи. С другой – он по определению лишен инициативы: сам, как правило, на неприятности не напрашивается, но, коли они возникают, призван на них реагировать. Какая-то амебоподобная судьба.

Однако нормальный зритель именно этим усилиям и сочувствует и, покидая зал, должен, по идее, уносить в голове какой-нибудь светлый образ. А если он скучный? Конечно, авторы опираются на нашу привязанность к актеру. Ну, а коли и она ослабеет? Тогда меняют схему. В остросюжетных, чисто развлекательных жанрах понятие хорошести давно размыто, и зрителю предлагают выбирать между злодеями. У всех руки по локоть в крови, но кто-то в этой компании раскаивается, вот его и люби.

Грегори Пек (Gregory Peck) игрывал и в вестернах, и в боевиках, и все-таки коронным его жанром была драма, где зритель не только глазеет, но и думает, и почти неизменным амплуа на протяжении более чем полувековой карьеры – положительный герой. А ведь не наскучил. Актер и сам прекрасно ориентировался во всех этих подводных течениях: «Говорят, что играть плохих парней значительно интересней. Но хороших – много престижнее, потому что их труднее сделать интересными».

Случались и проколы, как с «Gentleman’s Agreement» («Джентльменское соглашение»). В ту пору боролись с антисемитизмом. Мне подсказали, что само возникновение «Jewish Hospital» в 1934-м было продиктовано двумя целями: предоставить медицинскую помощь любому монреальскому (квебекскому) пациенту, вне зависимости от его этнической и религиозной принадлежности, и обеспечить работу врачам-евреям. Антисемитизм пережил и Вторую мировую войну, так что в 1947-м в Штатах на эту тему появились сразу 2 фильма, и оба привлекли внимание американской киноакадемии. «Crossfire» («Под перекрестным огнем») был снят по повести Ричарда Брукса (того самого режиссера). Повесть тоже о ксенофобии, правда, в ней речь идет о нетерпимости к сексуальным меньшинствам: молоденький солдат военно-морского флота пристреливает в кабаке гомосексуалиста. В фильме жертвой становится еврей, но острота коллизии та же. «Crossfire» был первым фильмом категории «В», выдвинутым на «Оскар», да еще сразу в нескольких категориях. И не зря. Его премьеру зал сопровождал овациями. В Каннах ему присудили приз за лучший фильм социальной проблематики.

«Gentleman’s Agreement» — экранизация (гораздо более близкая к тексту) прогремевшей в 40-е одноименной повести Лауры Хобсон. Пек сыграл журналиста, которому предложено написать об антисемитизме под новым углом зрения. Чтобы прочувствовать вопрос, он удлиняет свою фамилию, превращая Green в Greenberg, — и достигает цели. Но как же все это серо и монотонно! Во время съемок у Пека должна была нестерпимо чесаться спина – знающие люди уверяют, что, когда прорезываются крылышки, этого ощущения не избежать. Режиссер Элиа Казан (Elia Kazan) с актером разругался. Тем не менее, «Оскар» получил и сам фильм, и Казан лично. Актер удовлетворился номинацией – уже четвертой. И это за какие-то 4 года, если считать от актерского дебюта.

По отзывам однокашников Пека, даже в ранней юности, когда живое существо, как правило, чревато взрывом, ладить с ним было легко. «Спокойный. Дружелюбный, Привлекательный», — «таков был общий глас». Сам Пек характеризует себя тогдашнего как «немножко зануду». Он родился в 1916-м, в La Jolla, пригороде Сан-Диего. Через 6 лет его родители развелись. Грегори недолго пожил с бабушкой и был, по его словам, «совершенно счастлив в маленьком бунгало, с велосипедом и собакой». Родителям неймется — в 10 лет его отсылают в St. John\’s Military Academy, в Лос-Анжелос. Хотя он и тут не закис. Ему нравится все – «военная дисциплина, мундир, монахини и спорт». В 14 лет он переезжает к отцу в Сан-Диего и посещает обычную городскую школу. В ней он подрос до 1 м 88 см (потом прибавил еще 3 см) и по-настоящему пристрастился к спорту – гребле и футболу. Упражнения на свежем возрасте принесли плоды: Пек отличался ловкостью и недюжинной физической силой и снимался практически без дублеров. В картине «Cape Fear» («Мыс страха», 1962) он по сценарию дерется с Робертом Митчемом, тоже мужчиной не маленьким. Так вот, Пек однажды не рассчитал удара. Несколько дней Митчем покряхтывал, а потом, указывая на «обидчика», громогласно заявил: «Я не позавидую тому, кто будет настолько глуп, чтобы затеять с ним драку».

Отец упорно толкал Грегори на медицинский факультет. И юноша даже попробовал себя в Беркли в естественных науках, но вовремя от них отстранился, сосредоточился на английском и с упоением играл в университетском театре. А в 1939-м сбежал в Нью-Йорк делать карьеру профессионального артиста. Он поступил в театральную школу, учился танцам у незабвенной Марты Грэхем (послушно следуя ее практике раскрепощенного, экспрессивного танца, повредил позвоночник и был освобожден от военной службы). Пару лет не столько играл в театре, сколько крутился вокруг, пока наконец не получил на Бродвее роль, замеченную рецензентами. Критик «Нью-Йорк Таймс» похвалил артиста за «некоторое мастерство», а также и за отсутствие в нем «романтического вздора», которым грешила пьеса. Три года – три бродвейских роли подряд, но в 1943-м его пригласили в кино.

Конечно, он был фотогеничен. Но никакой стоп-кадр не передает той бездны мужского обаяния, что обрушивалась с экрана, как только Пек на нем появлялся. Нельзя себе представить сидящую в зале Мейбл, Люси, Клару, которая на его вопрос: «Ведь ты меня тоже любишь?» — в унисон с героиней не прошептала бы: «Да…». Вереница хороших парней открывалась русским партизаном («Days of Glory», 1944). Фильм – так себе. Правда, в любовном дуэте с Пеком играет балерина Тамара Туманова, работавшая с блистательными балетмейстерами прошлого века. Для актера это было своеобразной пробой пера – и она удалась. В споре за главную роль в картине «The Keys of Kingdom» («Ключи от царства») с ним соперничали Спенсер Трейси, Орсон Уэллс, Джин Келли. Но католического священника, взвалившего на себя бремя миссионерской деятельности на Дальнем Востоке, режиссер увидел именно в Грегори Пеке. Может, сказалась ирландская кровь актера и то, что, несмотря на развод, родители его были убежденными католиками («две вещи несовместные»). Итак, его впервые номинировали в категории «лучшая ведущая роль».

Дальше — больше. «Yearling» (честный, трогательный фермер, отец сынишки, приручившего годовалого олененка), «Gentleman’s Agreement», «Twelve O’Clock High» (проницательный летчик-генерал в остросюжетной военной драме). Но из ранних фильмов с участием Грегори Пека я бы посоветовала посмотреть триллер Хичкока «Spellbound» («Очарованный»). Прежде всего – просто интересно, фильм и сейчас держит в напряжении. Потом — снято великолепно. А сцену сна под гипнозом ставил Сальвадор Дали, и она воспринимается как самостоятельное произведение искусства. Кроме того, одну из второстепенных ролей сыграл Михаил Чехов (номинация на «Оскар»). Великих надо знать в лицо.

Следующие почти полтора десятка лет Пек продолжает активно сниматься, но награды и отличия его минуют: американской киноакадемии он своей неиссякаемой правильностью точно намозолил глаза. Зато публика ходит на него с огромным удовольствием и ничего иного от Пека и не хочет. Действительно, пусть хоть на экране будет мужчина, на которого всегда можно опереться: умный, интеллигентный, тонкий. И красивый. Будь я уверена, что эстетические критерии человечества совпадают, к примеру, с воззрениями обитателей галактики Пси, закинула бы туда (хвастовства ради) фильм «Arabesque» (1966), где Пек и Софи Лорен – эксклюзивные образчики породы. А что в жизни не всегда ангелопобен… Благодаря газетному магнату Вильяму Хёрсту, папарацци уже существовали, и зритель был в курсе, что Пек неравнодушен к спиртному. Слабости сближают. Но и человеческие достоинства актера не заглохли в тени. Всем стала известна та порядочность, с которой он отнесся к дебютантке Одри Хепберн («Римские каникулы»), настояв, чтобы в титрах ее имя обозначили буквами того же размера, что и его собственное. Для куража. Однако количество наград, завоеванных прелестницей, утвердило за Пеком славу провидца. Мы смотрели эти фильмы в России. «Банковский билет в миллион фунтов стерлингов» по Марк Твену. «Снега Килиманджаро» по Хэмингуэю. «Пушки Навароне» по роману Алистера Маклина – актера страшно рассердило, что публика не уловила антивоенной направленности картины.

Яркая общественная позиция Пека позже выразилась в том, что он гласно не одобрял войну во Вьетнаме (хотя и гордился подвигами воевавшего там сына) и приравнивал сожжение призывных билетов к гражданскому подвигу, за что и угодил в один из «списков врагов» Ричарда Никсона (к слову, Пол Ньюман входил в «черную двадцатку» врагов личных). И не только. С 1967-го по 70-й Пек возглавляет киноакадемию. В 1968-м он переносит церемонию «Оскар» — застрелили Мартина Лютера Кинга. В 1987-м снимается с единомышленниками в антирекламном ролике, протестующем против назначения Верховным судьей США Роберта Борка, для которого «люди – мусор». Он входит в общество по контролю за ношением оружия, в 1999-м делает общественный запрос в Конгресс, зарубивший закон о запрещении доступа подростков к огнестрельному оружию. И с 1962-го в каждом комментарии к его общественной деятельности поминается адвокат Аттикус Финч.

«To Kill a Mockingbird» («Убить пересмешника») – экранизация романа Харпер Ли. Книга была опубликована в 1960-м, через 3 года Нора Галь перевела ее на русский, для весенних номеров «Иностранной литературы». У отца в друзьях был переплетчик. Каждый год он дарил нам аккуратные, красивые тома – шоколадные, темно-зеленые, бардовые. В них входили вещи из «толстых» журналов, которые мы отбирали всей семьей. В одном из этих томов — первое русское издание романа, читанное-перечитанное.

История из жизни адвокатской семьи в Алабаме рассказана девочкой-сорванцом. В оригинале ее семейное прозвище «Scout» — «разведчик». Галь заменила его на «Глазастика»: это большеглазый ребенок, наделенный недетской чуткостью и взрослеющий буквально на глазах. Одна из несомненных удач фильма — выбор на эту роль 10-летней Мэри Бэдэм (Mary Badham). Взрослой актрисы из нее не вышло, но «Пересмешник» без нее многое бы потерял.

Фильм прозвучал и как политическое событие, совпав с законами Кеннеди, направленными против сегрегации. В конце 50-х один из американских журналистов перекрасился в черный цвет и, прокатившись на автобусе «Greyhound» по американскому югу, приобрел некий неприятный опыт. В отзывах на опубликованный им дневник меня больше всего заинтересовали калифорнийцы, утверждавшие, что сегрегация в их штате куда как более мерзка, чем на юге, где, по крайности, не лицемерят. Совершенно по роману — о свободе чернокожего населения кричат на каждом углу, но за свой стол не посадят. Конечно, Пек и это знал. Адвокат Аттикус Финч сыгран им как-то особенно лично. Все, что он копил в себе как актер, как человек, в этом фильме по-настоящему пригодилось. Друзья говорили, что Пек сыграл самого себя.

Нет, выдающимся актером он все-таки не был. Но символом справедливости, порядочности, джентльменского поведения стал не только на экране, но и в жизни. В 2003-м, за две недели до его кончины, American Film Institute опубликовал свой список киногероев. Аттикус Финч назван первым.

Встретимся через неделю.