Три дня назад завершил свою работу международный театральный фестиваль в Mont-Laurier, который с 2003 года уже 6-й раз проводится театральным объединением Double Dеfi.Из 128 трупп, приславших свои заявки на участие в программе фестиваля, были отобраны 22 коллектива из разных стран мира: Италии, Франции, Канады, США, Бразилии, Мексики, Швейцарии, Словакии, Китая, Румынии, Марокко и России.
Россию на театральном форуме представляла группа монреальских русскоязычных артистов, объединенных проектом режиссера Стефании Гамбарофф «iPUSHKIN. ARTiNCARNATION». Неточность в выборе страны проживания артистов, допущенная организаторами фестиваля лишь отчасти может считаться ошибкой, поскольку для всех участников этого спектакля русский – родной язык; все родились и выросли в стране, которую, несмотря на другое название, на Западе долгое время именовали Россией, и само представление идет на русском языке.
За 2 дня до начала фестиваля мне удалось встретиться с режиссером и даже поприсутствовать на генеральной репетиции спектакля.
Два года назад мы уже писали о Стефании и ее проекте. Тогда он носил несколько иное название: «PUSHKIN. ARTiNCARNATION». В новом варианте в начале фамилии поэта появилась строчная буква «i». Я попросила Стефанию рассказать, с чем связано такое изменение.
— Я так и знала, что вы зададите этот вопрос! В этом спектакле очень много сатиры, иронии, сарказма. В самом названии iPUSHKIN слышится, что я сама смеюсь над своим спектаклем. Это слово воспринимается по аналогии с айфоном, айпадом… Не претендуя на объективный взгляд, в этой работе я хочу показать моего Пушкина, рассказать о нем, каким я его знаю и понимаю.
— В таком подходе к образу поэта вы пересекаетесь с Мариной Цветаевой («Мой Пушкин») или Абрамом Терцем («Прогулки с Пушкиным»).
— Что-такое, да…
Пушкин в «iPUSHKIN. ARTiNCARNATION» – русский богатырь. В этой версии спектакля его исполняет Владимир Томшин. Кому-то может показаться странным выбор актера на эту роль: известно, что поэт был невысок, кудряв, смугл, а тут полная противоположность… Но Стефания не случайно говорит, что это не столько Пушкин, каким его знают другие, сколько ее, именно ее видение Пушкина как явления, культурного события.
— В первом составе Поэта играл замечательный актер Виталий Макаров. Нынешний состав изменился из-за ряда обстоятельств. Два года назад в проекте было занято 25 человек, а сейчас, когда нам пришло приглашение на фестиваль, у многих оказались свои планы, их уже нельзя было поменять. Мы могли бы повезти на гастроли только треть коллектива. С теми, кто был изначально, с тем узким кругом людей, мы, в принципе, и остались. И я им благодарна. От них идет поддержка, сила.
Владимира Томшина хорошо знают в Монреале: он играл в нескольких спектаклях, пишет прекрасные стихи, сам поет. Ольга Гнедько – Натали – также занимается театральной деятельностью в Монреале. Александр и Галина Балахнины — замечательно поют. У нас заняты Игорь Логинов и Нина Галицкая.
— Стефания, почему ваш проект связан с Пушкиным?
— Пушкин для нас, русских людей, является всегда чем-то невероятным, приближением к истинному искусству, к какой-то чистоте… На мой взгляд, он никогда не совершил никакого компромисса. Многим художникам приходилось это делать, а он как был — чистым гением — им и остался. Поэтому и сгорел… Пушкина не устаешь читать. Перечитывая его, каждый раз открываешь что-то новое. С каждым годом его творчество трогает меня все больше. Творческие проблемы и внутренние противоречия в его произведениях, вероятно, универсальны для всех художников, для всех людей.
М. Цветаева: «Первое, что я узнала о Пушкине, это — что его убили. Потом я узнала, что Пушкин — поэт, а Дантес — француз. Дантес возненавидел Пушкина, потому что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, то есть заманил на снег и там убил его из пистолета в живот. Так я трех лет твердо узнала, что у поэта есть живот, и — вспоминаю всех поэтов, с которыми когда-либо встречалась, — об этом «животе» поэта, который так часто не-сыт и в который Пушкин был убит, пеклась не меньше, чем о его душе. (…) Нас этим выстрелом всех в живот ранили».
— Реализуя этот проект, вы шли от личности Пушкина?
— Да, конечно. В Монреале после первого спектакля создалось такое мнение, что этот проект очень спорный. Я пришла к такой идее: не надо делать спектакль о величии Пушкина. О нем мы знаем, в нем никто не сомневается. Мне хотелось рассмотреть его жизнь с позиции того, что ему пришлось пережить, чтобы не «заплыть жиром», остаться самим собой, в определенном состоянии духа.
— Проект называется артинкарнация. Что значит это слово?
— Эта концепция была разработана моим папой Виталием Гамбаровым. Мы «артинкарнируем» дух великих людей. Первый вариант спектакля мы делали вместе с ним. Сейчас спектакль изменился, я полностью переписала сценарий, изменила персонажей, но дух того спектакля все-таки мною был сохранен.
— С чем или с кем связаны изменения?
— Мне хотелось очистить спектакль от всего лишнего. Выбрать четкую линию. В этот раз я больше думала о зрителе. Первый спектакль был сложный и очень важный для меня. От него остался «скелет», на который мы наращиваем «тело». Первый вариант спектакля был чрезвычайно абстрактным, новый больше приближен к тому, что привык видеть зритель. Сейчас меня привлекает именно такая классическая форма театра.
А.Терц: «- Кто заплатит? — Пушкин!
— Что я вам — Пушкин — за всё отвечать?
— Пушкиншулер! Пушкинзон!
Да это же наш Чарли Чаплин, современный эрзац-Петрушка, прифрантившийся и насобачившийся хилять в рифму…
— Ну что, брат Пушкин?..
Причастен ли этот лубочный, площадной образ к тому прекрасному подлиннику, который-то мы и доискиваемся и стремимся узнать покороче в общении с его разбитным и покладистым душеприказчиком? Вероятно, причастен. Вероятно, имелось в Пушкине, в том настоящем Пушкине, нечто, располагающее к позднейшему панибратству и выбросившее его имя на потеху толпе, превратив одинокого гения в любимца публики, завсегдатая танцулек, ресторанов, матчей.
Легкость — вот первое, что мы выносим из его произведений в виде самого общего и мгновенного чувства».
— Спектакль идет на русском языке, звучат стихи Пушкина. Вы планируете сделать субтитры для местной публики?
— Нет, мы решили играть без субтитров. Хотя у нас уже все субтитры были подготовлены. Мы работали вместе с прекрасным переводчиком поэзии — Андреем Неллером. Я не представляю, как можно читать субтитры и следить за тем, что происходит на сцене. А для нас важно, чтобы от зрителя не ускользнуло ничего из того, что мы хотим ему показать. Нам важен момент театральности. Спектакль построен так, что зритель все поймет по пластике актеров. У нас не диалогичный спектакль, когда актеры ведут длинные беседы. У нас очень много визуальных метафор. Движения, метафоры, социальные метафоры – они универсальны. А вообще спектакль очень минималистичный.
— На это, вероятно, работают те костюмы и декорации, которые вы подготовили?
— Да, определенно. Мы опять работаем с черным цветом и белыми костюмами, которые светятся в темноте. Если персонаж одет в черное, то его тело видно лишь фрагментами. У нас есть видео и звук. Все эти средства выразительности дополняют картину спектакля. Костюмы делали мы вместе с родителями: Ниной Галицкой и Виталием Гамбаровыми. Костюмы уникальны. Они сделаны так, что персонажи в них кажутся белыми скульптурами.
— В чем новизна театра, который делаете вы?
— Я сторонник того, что театр — это политическая акция. Театр — это инструмент выражения наболевших в обществе проблем: и политических, и социальных.
— Чего вы ждете от этого фестиваля?
— Всегда приятно делать свою работу, работать с людьми. Я учусь, я расту как профессионал, я тоньше проникаю в мелкую механику этого дела.
— Вы впервые выводите этот проект на большую аудиторию, на местную публику?
— Этот — впервые. А вообще, я занимаюсь перформансом с 1998 года и начинала на Пушкинской, 10 в Санкт-Петербурге. Сейчас это очень известный авангардный центр. Там состоялся мой самый первый перформанс, названный «Дом для Саламандры» и посвященный поэту Генриху Сапгиру. Потом, когда мне было 16, был следующий мой проект в Манеже на международном фестивале перформансов. Он назывался «Эмпирическое обобщение одной иллюзии». И здесь в Монреале мы делали спектакль «Артинкарнация. Леннон»; до этого были и другие проекты.
— Всегда это была работа, рассчитанная на русскоязычного зрителя?
— Нет, нет. Поскольку мы тут живем, то к нам могут прийти абсолютно разные люди: и франкоязычные, и англоязычные. Да и команды, которые работают над проектом, у нас международные. Русскоговорящие играют в спектаклях, а техническую часть часто берут на себя местные. В нашем спектакле за звук и видео отвечает Dave Thomas, например. Когда я жила и работала в Нью-Йорке, я была режиссером и сценаристом радиопьесы, которая называлась The Aliens («Чужие»). Это была социально-политическая пьеса про эмигрантов, про сложные отношения между странами: Афганистаном, Америкой, Канадой и др. В этом проекте я работала только с американцами.
— Как режиссер, художник, что вы хотите сказать миру?
— Я не хочу ничего сказать, я пытаюсь, очень напряженно стараюсь услышать.
В Mont-Laurier спектакль монреальской труппы «iPUSHKIN. ARTiNCARNATION» шел в первый день фестиваля. После премьеры мне удалось связаться со Стефанией и узнать ее впечатления о фестивале, публике и своем проекте.
Стефания: В конкурсной программе фестиваля представлены очень сильные, интересные работы. На наш спектакль пришло человек 300, публика приняла его очень хорошо, долго аплодировала, зрители задавали вопросы. Жюри очень подробно меня расспрашивало о спектакле. На следующий день состоялась пресс-конференция, во время которой нам задавали множество вопросов о спектакле. И им нравилось, что я отвечала на вопросы по-английски и по-французски. Зрители, что приятно, знают Пушкина. Правда, они не знали, что он был убит на дуэли.
Монреаль
