Я начал с вершины… (продолжение)

Я начал с вершины… (продолжение)Если кит и вдруг на слона налезет? Кто кого сборет?
Л. Кассиль «Кондуит и Швамбрания»

Шекспироведы упрекают своего подопечного в том, что он преувеличивал роль личности в истории, – если и так, у Орсона Уэллса была еще одна причина проникнуться страстью к великому драматургу. Он давно мечтал поставить чохом все «исторические хроники». И вот «Mercury Theater of the Air» и Театральная гильдия взялись за грандиозный проект «Пять королей» (Five Kings).Путь Тюдоров на английский престол в один вечер не укладывался, его разбили надвое, но и в таком виде завершать спектакль ранее часа ночи не удавалось. И тут режиссера подвели и публика, и критика. На премьере зал заметно опустел еще до полуночи. А в театральном обозрении написали, что «спектакль сырой», да и сыгранный самим Уэллсом Фальстаф «часто был смешным, но редко Фальстафом».

Уэллс сократил представление на 40 минут и перевез его в Филадельфию, что нисколько не повлияло на отзывы рецензентов. Чтобы продолжить турне в Чикаго, он готов был угрохать на этот спектакль завещанные отцом деньги — до его 25-летия банк и слышать ни о чем не пожелал. И когда, казалось, уж подоспело времечко веревку мылить, Джордж Шефер (George J. Schaefer), производственный директор небольшой голливудской студии RKO – Radio Pictures, предложил Уэллсу контракт, за который, по словам сведущих людей, «в Голливуде были способны убить».

100 тысяч долларов за первый же фильм. И это не считая 20% от прибыли. Причем Уэллс мог выступить сразу продюсером, автором сценария и исполнить главную роль, будучи абсолютно свободен в выборе темы. За второй фильм намеревались заплатить 125 тысяч и 25% от прибыли. Хаузмэн, проклиная Уэллса за эгоцентризм, без колебаний отправился с ним в Калифорнию. Встреча Уэллса с Голливудом вышла пророческой: «сердце американской киноиндустрии» старательно игнорировало «выскочку», на что ему было в высшей степени наплевать – и без того хватало о чем подумать.

1939-й год принес Уэллсу специальную награду TWA (Trans World Airlines) за тысячи миль еженедельных полетов между Лос-Анджелесом и Нью-Йорком, где Уэллс вкалывал на радио. В бешеном темпе он вел сразу несколько проектов – и все они сорвались. Два фильма, с которых Уэллс начал, не продвинулись далее сценария: бюджет трещал по швам, а слишком яркие политические аллюзии, антифашистская направленность и прозрачные намеки на Гитлера ставили их показ в Америке под угрозу – Рузвельт еще не победил изоляционистов. Из театра и радиостудии режиссер ушел и судорожно пытался отдать бывшим соратникам многочисленные долги.

Джордж Шефер в Голливуде был фигурой удивительной. Тонкий, интеллигентный книгочей, он обожал то, что делал Уэллс (кстати – упомянутые невоплощенные сценарии по сию пору изучают на факультетах киноведения). Благодаря Шеферу контракт продлили. В результате в 1941-м появился фильм «Гражданин Кейн» («Сitizen Кane»), предмет восхищения — и отчаянной ругани.

В замке Ксанаду, на высоченных воротах которого ржавеет железная таблица «Вход запрещен», умирает одинокий, покинутый молодой женой и друзьями медиамагнат Чарльз Фостер Кейн. Медсестра улавливает последнее произнесенное им слово – «rosebud» (бутон розы). Журналисты берутся расследовать, что это значит. И в зависимости от того, к какому источнику они обращаются, нам показывают то юность Кейна, то его первые шаги в бизнесе, то детство, то женитьбу. Так ничего и не раскопав, газетчики отказываются от этой затеи. А зритель узнает, что «Rosebud» — это название салазок, на которых Кейн катался в детстве: их как хлам сжигают в огромной топке, проводя ревизию его наследства. В заглавной роли снялся Уэллс.

Основой для сценария послужила биография создателя американской газетной империи Вильяма Рэндольфа Хёрста (William Randolph Hearst). Написан он был в соавторстве с голливудским сценаристом Генри Манкевичем (Henri Mankiewicz). Но когда Манкевич привез Уэллсу первый вариант, тот воспринял его как черновик и серьезно переделал: он переадресовывал реплики, заострял характеры, менял порядок событий. И, разумеется, для него не составило труда разглядеть в материале факты, относящиеся не только к биографии Хёрста, но и к его собственной.

Уэллс возник перед публикой, как чертик из табакерки, в блеске всех своих талантов. О его детстве и юности знали только то, что он считал нужным сообщить. Говорили, что в 3 года он твердо решил стать гением; в 5 лет учился мастерству фокусника у самого Гудини; в 8 впервые попробовал коктейль; в 10 прочел горы классической литературы во дворце маракешского паши; в 14 участвовал в корриде. Только близким было известно, что его красавица-мать умерла, когда ему было 6. Через несколько лет не стало и отца — ходил слух, что он покончил с собой в припадке белой горячки. Мальчик вырос в школе-интернате, его финансами ведал опекун. Исследователи творчества Уэллса восклицают: «У него не было детства!». А что восклицает сам Уэллс? – «Как только я стал способен воспринимать звуки, я только и слышал, что великолепен. Что бы я ни рисовал, что бы ни играл, что бы ни писал – отзыв всегда был один и тот же: великолепно!»

Вильям Рэндольф Хёрст родился в семье миллионера-горнозаводчика, одного из богатейших предпринимателей Америки. Мать неустанно вбивала ему в голову мысль о его абсолютной избранности, а отец как-то поделился наблюдением: «Есть одна вещь, которую я знаю о своем Вилли: когда он хочет пирог, он точно хочет пирог, и хочет его сейчас. И я заметил, что он всегда его получает». В 24 года Вилли получил свою первую газету, к 50 владел почти тридцатью.

Один из приятелей Хёрста поинтересовался, почему он так активно вкладывается в прессу, а не в киноиндустрию. Тот ответил: «Кино не в состоянии разрушить репутацию, а газета может». Таблоиды – это его детище. И ему же пресса обязана имиджем «четвертой власти». Комментируя годы расцвета его империи, биографы Хёрста, как правило, взахлеб описывают то непререкаемое влияние, которое он имел на Голливуд. Проигнорировать приглашение на его вечеринку или пикник означало зачеркнуть свою карьеру. Кинематографисты еще не осознавали, что образ на экране станет сильнее газетной строки. Им бы Ленина почитать.

Хёрст сделал периодическое издание по-настоящему массовым, ориентированным «на простого человека». Но идиллическая картинка – работяга, читающий свеженькие «News», линяет на глазах, если помнить о лозунге магната: газета не печатает новости, она их создает. Он посылает своего художника на Кубу за скетчами американо-испанской войны. Художник телеграфирует: «Но здесь нет войны!» Хёрст откликается афоризмом, вошедшим в историю американской культуры: «Вы обеспечиваете скетчи, я обеспечиваю войну».

Хёрст был помешан на власти, Уэллс — на ее разоблачении. И все-таки некая общность в их характерах была очевидна для всех, кроме них самих. Хёрста фильм взбесил. Но Уэллс скандалов не боялся. Более того, очевидно, что творчество он представлял себе как бесконечный отжим пружины. Но в этот раз он недооценил противника: 76-летний магнат представлялся 25-летнему режиссеру фигурой почти мифической, эдаким динозавром, застигнутым в стадии вымирания.

Мне не нравится Хёрст, но справедливости ради надо объяснить, что же его так прогневило. Америка опознала на экране не только его самого, но и любимую им женщину – актрису Мэрион Дэвис (Marion Davies). По сценарию, она бросает Кейна и спивается. Чудовищно несправедливая интерпретация всем известных отношений, и сам Уэллс позже о ней публично сожалел. Роман с Хёрстом Дэвис закрутила, рассчитывая на поживу. И надо ж такому случиться – полюбила этого человека, который по возрасту едва ли не в дедушки ей годился. Когда Рузвельт прижал Хёрста налогами, она, чтобы помочь ему, распродала свое личное имущество. Красивая той неземной красотой, что отличает актрис немого кино, Дэвис была еще и талантлива – снимаясь в характерных ролях, она бы преуспела. Но ее любимый не разбирался в драматическом искусстве. Ради нее он купил студию и финансировал пышные мелодрамы, полагая, что помещает свой бриллиант в достойную оправу. Представляете, она с ним не спорила.

Привыкший покупать все на свете, Хёрст поначалу отрядил 800 тысяч долларов на покупку оригинала фильма и всех его копий – с единственной целью: уничтожить. Когда этот простейший ход не сработал, он запретил своим газетам печатать какие бы то ни было отзывы о «Кейне», а кинотеатрам – принимать его в прокат. Шефер в панике звонил Уэллсу: фильм негде показывать. – «Будем крутить под тентами! – отвечал Уэллс. – Все окупится!» О фильме не писали, зато принялись с первозданным энтузиазмом шельмовать Уэллса за аморальный образ жизни. Его подлинные, а большей частью новоизобретенные интрижки — с партнерами обоих полов – превратились в модную тему. И, наконец, Хёрст выстрелил из главного орудия, обвинив Уэллса в принадлежности к коммунистической партии. Тут уж киномир возмутился, и «Гражданину Кейну» выдали прокатную лицензию. Иначе повело себя ФБР: на Уэллса завели «дело», и еще долго тех, кто сотрудничал с ним в театре и в кино, донимали «опросами».

Профессионалами фильм был встречен с восторгом: его представили на 9 Оскаров. И хотя присудили из них лишь один – за сценарий, сегодня редко кто оспаривает тот факт, что «Гражданин Кейн» относится к шедеврам XX века. Это действительно кино, то есть повествование, рассказанное специфическим языком самостоятельного вида искусства. Употребленная в нем новаторская техника съемки, монтажа, грима, безусловно, освоена последователями. А может, и превзойдена, но восприятию это не мешает. Фильм метафоричен – и в идее, и в художественном решении — с первых же кадров, когда вместе с камерой вы медленно, мучительно взбираетесь по ограде, рискуя оцарапать взгляд об узлы решетки. И сама по себе графика так хороша, что ленту хочется остановить, чтобы не упустить ни одной детали.

Хёрст проиграл: люди, далекие от газетного дела, узнают о нем лишь в связи с «Кейном». И все же среди киноведов бытует мнение, что скандал губительно отозвался в карьере Уэллса: он не сумел приглянуться крупным голливудским компаниям. Доля правды в этом есть. В одном из последних интервью режиссер с горечью подвел итог: «Я должен был бросить кино. Но это как с женщиной – не бросаю ее, потому что люблю… В театре, в политике я, вероятно, достиг бы большего, а производство фильмов – это на 98% добывание средств, и лишь на 2 – творчество. Это не лучший способ потратить жизнь».

Однако зрителю позволительно иметь свою точку зрения. Уйдя в «свободное плаванье», Уэллс создал 12 фильмов, и каждый из них – событие в истории киноискусства. Полагаю, только незавершенных им замыслов уже достало бы на включение его имени в «Краткий словарь мирового кино». Среди них – потрясающий «Дон-Кихот», которого он снимал 30 лет. Я нашла его в ближайшей публичной библиотеке.

А о том, что можно в ней отыскать кроме Уэллса – читайте через неделю.

Александра Канашенко
Монреаль