Бывают люди, жизнь которых просится в энциклопедию, и рассказывать о них хочется по порядку, в духе Брокгауза и Эфрона. Аниматор Фредерик Бак (Frеdеric Back) — уже очень пожилой и какой-то отчетливо правильный — из их числа. Нет, вовсе не скучный (для меня вообще слова «правило» и «норма» относятся к высоким категориям. До них, знаете, еще долезть нужно).И не в том дело, что два его фильма выиграли «Оскар», а еще два были выдвинуты на эту премию и что, даже если вы не поклонник анимации, одну из его работ, по крайней мере, хоть раз да видели: это витраж «Музыка в Монреале» на Place des Arts. Просто таким и должен был человек в годах: мудрым мастером, много пожившим, повидавшим. Он и сейчас в трудах и не стесняется говорить в своем творчестве о вечном. Причем, самым разным стилем – и наивно, и величаво.
По итогам Первой мировой войны немецкая земля Saarland в 1919-м отошла к Франции. Бак родился в ее столице, городе Saarbrucken, который искони располагался на спорной франко-прусской границе, а стало быть, влияние «лягушатников» чувствовалось здесь во все времена. Он и вырос в Нижнем Эльзасе, в Страсбурге, так что билингв он, что называется, естественный. Его отец играл на ударных в военном оркестре, а мать принадлежала к многодетной искусной в пении семье. Вечерами на крылечке их дома часто звучал хор, и настолько профессионально, что на импровизированные «концерты» собиралась куча народу. Эти сведения я почерпнула из автобиографии аниматора. Он поместил в ней фотографию отца – интеллигентного красавца в военной форме, со стеком под мышкой и парой белых перчаток в руке. Когда и он вмешался в толпу слушателей, мать Бака влюбилась в него с первого взгляда.
Отец ушел из армии и зарабатывал в небольших оркестрах — на оказиях. Трудно жилось. Но впечатления раннего детства у Фредерика — яркие, выпуклые. Гарнизон Страсбурга пестрел мундирами вояк из французских колоний – из Марокко, Синегала, Мадагаскара. Для меня «зуав» — экзотический герой шлягера 30-х «Филибер»: «В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора,/Целься в грудь, маленький зуав, кричи: «У-ра» (кстати, Борису Прозоровскому, автору музыки шлягера, принадлежит музыка романсов «Слышен звон бубенцов издалека…» и «Прощай, мой табор»). Для маленького Фредерика зуавы были приметой городского пейзажа. Но лучше всего ему запомнились увиденные в детстве животные: гарнизонные лошади, которых он уже тогда готов был защищать от их жестоких владельцев; цирковые зебры, верблюды и слоны. Их зарисовками он заполнял свою грифельную доску.
Характер этого человека определился как-то сразу. Тепла и привета хватало у него не только на животных. Понятно, что окрестные кошки и собаки отыскивали его инстинктом, а на ферме у родственников и коровы, и кролики мгновенно к нему привыкали. Но вот однажды он привел домой маленький оркестр замерзших уличных музыкантов, и его мать, как ни считала гроши, сумела их накормить. А отец, хоть и был удивлен, застав дома нежданных гостей, с удовольствием вступил с ними в профессиональную беседу (в ту пору многие профессионалы лишились места). Я не верю в воспитание. Что аист принес – тому и рады. Однако атмосфера, ставшая с детства привычной, не может не запасть в душу. И то, что именно Бак в 1992-м основал в Квебеке Общество защиты животных, — логично.
Конечно, мальчика усадили за фортепьяно, и он терзал слух окружающих сонатинами Клементи (ну, еще бы!). Занятно, что особое влияние оказал на развитие его музыкальной памяти художественный свист, которым увлекалась мать. Во всех фильмах Бака музыка – полноправный персонаж. И все же любимым для него было рисование. Он по-прежнему использовал грифельную доску (бумага «кусалась»), и так успешно, что, дабы поощрить молодое дарование, знакомые родителей наделяли его парой монет, и он тут же тратил их на мелки. Может, это и совпадение, но даже его начальная школа находилась дверь в дверь со Школой изящных искусств.
В 1937-м отец прошел по конкурсу в один из парижских оркестров, и семья перебралась в столицу. Крошечная квартирка на задворках церкви St. Sulpice, «удобства» в общем с соседями коридоре… Окна смотрели на конюшни парижской жандармерии, только веселого в этом не было: под тусклыми фонарями с удручающей регулярностью тянулись оттуда на скотобойню длинные колонны лошадей. Позже он их нарисовал. Мальчик поступил в школу с художественным уклоном и успешно осваивал литографию, когда началась война. Переехали в Бретань, где Фредерик продолжил занятия. В его памяти – исчезнувшие из школы преподаватели-евреи; грубая, пошлая немецкая солдатня; продуктовые карточки, бомбежки, старшие друзья из Сопротивления, подавленный отец (он был комиссован по состоянию здоровья, но оркестр распустили, и работал он переводчиком на фабрике, обслуживающей немецкую армию). И обожаемый учитель – французский художник-иллюстратор, бретонец Mathurin Mеheut. У его друга, священника из бретонской «глубинки», Бак уже юношей спрятался от воинской повинности. Mеheut был философом: «война коротка – искусство вечно», дело художника – смотреть, запоминать, делиться.
Судьба благоприятствовала Фредерику – так и вышло. В его работах после окончания войны – высадка союзников, бои, потери, выступление де Голля. Старый Свет показал ему все, на что способен. Юноша возмечтал открыть для себя Новый. В Бретань прибыл ратовавший за иммиграцию министр культуры Квебека, но провинция не нуждалась в художниках. Агрономы, предприниматели – вот кого она тогда ждала. Однако Бак был настойчив. У него завязалась переписка с молодой учительницей из квебекского городка (ага! воскликнула я – и не ошиблась), и все, что можно было найти в библиотеке о французской колонизации Америки, он проштудировал от корки до корки. К 1948-му Фредерик созрел для переезда, а его родные – для разлуки с ним. В мае из Сен-Мало (родина Картье) в Канаду отправился траулер, на борту которого, если шторм не загонял его в каюту, делал бесконечные зарисовки Бак.
Этот морской вояж длился 35 дней, и в Монреаль Бак привез пухлую пачку эскизов. Здесь и произошла его встреча с той самой прелестной корреспонденткой, Гилен Пакен (Ghylaine Paquin). Она помогла ему разобраться с бумагами, получить временную визу. Но, занимаясь делами и просто гуляя по городу, молодые люди, как водится, беседовали обо всем на свете. Через три дня Фредерик сделал предложение. Тут уж я процитирую мемуары: «Возможно», — ответила она. Ее опасения были понятны! Имел я тогда старый велосипед (еще в войну Бак исколесил на нем Эльзас и Бретань – А.К.), альбом зарисовок и 30 долларов. Но ее сердце сказало «да»!». Все здесь меня трогает – и вера в обоюдное чувство, и подлинно мужское отношение к делу.
Девушка представила его родителям, жителям городка в Лаурентидах, людям простым, но с природной инициативой. То, как описывает Фредерик быт и общение в маленьком квебекском городке, скорее, характеризует его самого (с мемуарами так чаще всего и бывает – прежде всего в них раскрывается сам пишущий). Поразительно светлый взгляд. Он был всем очарован (как позже выяснилось, не только потому, что был влюблен) и сумел понравиться. Через год состоялась свадьба. К этому моменту художник исколесил полпровинции, успел проникнуться ее историей и вглядеться в ее ландшафты и прошел путь от рабочего на ферме с жалованьем $1 в день до преподавателя в Монреальской школе изящных искусств. Некоторое общественное положение уже складывалось, но свадебное путешествие было не по карману, и медовый месяц молодые провели на природе, в палатке.
Все это мило, но совершенно не объясняет, почему Бак вдруг заинтересовался анимацией. Главную роль тут сыграло телевидение, к которому он питал слабость с момента его возникновения. Один из его старших друзей перешел из NFB на Radio Canada с тем, чтобы создать там телевизионную редакцию программ для юношества, и позвал с собой Фредерика. И хотя, оставляя преподавательскую деятельность, тот терял в деньгах, на семейном совете было решено, что надо рискнуть. Начал Бак с титров и буквенных заставок, но быстро соскучился и принялся добавлять к буквам рисунки. Народ вокруг собрался понимающий. Скромненький «буквенный» отдел развился в многоотраслевую Студию графического искусства. Потребность в иллюстративном материале увеличивалась с каждым днем. Студия производила макеты к словесным передачам. Оформляла видеоряд первых, еще примитивных клипов. Рисунками Бака сопровождались образовательные лекции по истории и культуре. Они должны были сменять друг друга каждые 5 секунд, и художник учился рисовать все быстрее. В день он уже делал по 10-15 иллюстраций. Потом пошли видеоэффекты. И наконец – анимация.
Из того, что мы узнали об этом человеке, сами собой вытекают и темы его фильмов. «Tout rien» (я бы перевела по содержанию – «Все не так плохо», 1980): Господь создает мир и тварей земных. Первым движением – вчерне, потом – украшает, позволяя и птицам, и зверушкам осознать их собственную красоту. Но, когда берется за человека, выходит из-под его длани существо, более чем нелицеприятное, – капризное, эгоистичное, агрессивное. Природа на глазах терпит страшный урон, и, кажется, недолго ей осталось, как вдруг детки спасают положение. Фильм «L\’Homme qui plantait des arbres» («Человек, который сажал деревья», 1987) снят по маленькому рассказу французского писателя Жана Жионо (Jean Giono). По сути, это литературная мистификация в форме документального очерка: некий пастух, одинокий вдовец, сажает в пустынной местности Прованса тысячи деревьев. Рассказчик знакомится с ним, когда труд этот еще кажется бесплодным. Через некоторое время приезжает в эту местность вновь — она уже зелена, и вода вернулась. Потом лес разрастается настолько, что его «как естественный заповедник» берет под охрану государство. Если у тебя есть цель – иди к ней. Вот такая мораль. «Le fleuve aux grandes eaux» («Могучая река», 1993) – история реки Сен-Лоран, которая целую вечность служила людям, а теперь взывает к ним о помощи.
Назидательно? В пересказе содержания – да. Хотя замечу: «Человек, который сажал деревья» завораживает еще и потому, что ты всему веришь. Но главное — это авторская манера. Да, узнаваемы предшественники. В анимации (рисунок и движение) мне пришла в голову «Syrinx» Райана Ларкина. Из живописцев – Шагал, импрессионисты. Мастер подтверждает это мнение примером: «Чем чаще ты слушаешь музыкальное произведение, тем более оно на тебя действует…» Он считает, что таким образом смысл сообщения вернее попадет к адресату.
Картина «Crac», 1981 («Крак!» — звук, с которым ломается что-то деревянное) – история Квебека, привязанная к креслу-качалке. Бак сочинил оригинальный сюжет — живой, остроумный, добрый и до такой степени насыщенный, что «Crac» лучше смотреть два раза подряд.
Кавалер высочайших степеней Квебека и Канады, Фредерик Бак последний свой фильм снял лет 15 назад. Он дописывает мемуары. И дай ему Бог здоровья!
О фестивалях анимации — через неделю.
Монреаль
