Мать и сын

Мать и сынГерои этой публикации в представлении не нуждаются. Не только русскоговорящим жителям Монреаля фамилия Дьячковы говорит о многом. Эсфирь Дьячкова — известный музыкант, концертирующая пианистка, педагог, организатор летнего музыкального лагеря \»Tutti\», существующего уже 12 лет в здании университета Bishop в Lennoxville. Помимо всего этого, или лучше сказать, прежде всего, Эсфирь — мама Егора Дьячкова, известного виолончелиста, солиста, основателя ансамбля \»Магеллан\», преподавателя университета McGill. Год назад, когда я познакомилась с Э. Дьячковой и узнала о ее сыне, я подумала, что хорошо бы рассказать о них: как строятся отношения двух близких людей, двух творческих и талантливых личностей. Недавно появился повод для такой публикации.А именно, 17 апреля 2008 г. по многолетней традиции в музыкальной школе Vincent-d\’Indy состоится благотворительный концерт, сборы от которого пойдут на стипендии воспитанникам лагеря \»Tutti\». В этом концерте с произведениями Бетховена и Форе выступит ансамбль \»Магеллан\». Мне представляется это событие одним из множества совместных шагов в творческих биографиях матери и сына.

— Эсфирь, каждый год на ваших благотворительных концертах играют выдающиеся музыканты. В этом году будет выступать ансамбль вашего сына. Почему именно их вы пригласили?
— \»Магеллан\» считается одним из лучших ансамблей этого года, хотя как коллектив он совсем молодой — всего два года. Основная задача музыкантов — связывать разные этнические культуры, как Магелланов пролив связывает два океана. Кроме известной классики, ансамбль исполняет такие произведения, о которых почти никто ничего не слышал. Участники коллектива — настоящие современные первооткрыватели в музыке. В этом ансамбле подобрались очень серьезные и талантливые музыканты. Года три назад Егор вместе с замечательным пианистом, деканом музыкального факультета Монреальского университета Jean Saulnier, который также входит в состав ансамбля \»Магеллан\», выступали на нашем концерте. Альтистка ансамбля — замечательный музыкант Yukari Cousineau. Помимо них в ансамбле играет выдающийся скрипач Olivier Thouin. Этот скрипач, к сожалению для него и для группы, \»играючи\» сыграл на международном прослушивании в OSM под руководством Nagano и приглашен в оркестр на первый пульт. С одной стороны, это знак признания его высочайшего уровня. С другой — это значит, что в будущем ансамбль не сможет существовать на 100 процентов, если вообще не прекратит своего существования.

— Вы оба — музыканты. Это традиционно для вашей семьи — посвящать себя музыке?
— Мои родители не были музыкантами. Они работали учителями, были удостоены звания \»Народный учитель\». Мы жили в Якутии. А традиция началась с моего поколения. Мой брат, моя сестра и я — все мы учились музыке с ранних лет. К счастью, у нас был необыкновенный педагог. Как это тогда часто случалось, наша учительница была сосланной в Якутию литовской еврейкой. С ней я стала заниматься музыкой, когда мне было 5 лет. Через некоторое время учительница уехала, и надо было искать нового педагога. Тогда мы все — один за другим — переехали в Москву, чтобы продолжать свое обучение. Так в 14 лет я оказалась в Москве, одна, без родителей, но выжила, выучилась.

— Как складывалась ваша судьба в Москве?
— Я снимала угол у одной замечательной старушки, с которой мы стали очень близкими людьми. Потом, как все студенты, жила в общежитии. Любопытно, что приехала я в Москву не как пианистка, а как спортсменка. Так совпало, что наша волейбольная команда участвовала в соревнованиях в Москве, мы победили, и я решила остаться. Правда, к началу экзаменов в музыкальном училище я опоздала, но поскольку была целеустремленной и всегда старалась достигать своих целей, то решила пойти в училище и попросить педагогов устроить мне прослушивание. Моему приходу, как и моей настойчивости в приемной комиссии удивились, тем не менее, после педсовета в августе я успешно прошла экзамен, и меня зачислили в училище! Это было давно!
Своему поступлению в Московскую консерваторию я страшно удивилась, поскольку конкурс туда был невероятный — 200 человек на одно место. Затем училась в аспирантуре, преподавала в училище и в консерватории. И вдруг — это случилось в 1978 г. — меня выгнали с работы… потому что мы с мужем подали заявление на отъезд за границу.

— Так все замечательно складывалось: вы добивались всего, чего хотели. И вдруг решили уехать. Почему?
— По соглашению о помощи Советского Союза Эквадору группа советских музыкантов была отправлена в Эквадор для помощи в создании различных музыкальных коллективов, в частности, для работы в национальном оркестре. В числе этих людей оказались мы с мужем, и с 1975 по 1977 год мы работали в этой стране, как тогда говорили, третьего мира. До нашего приезда там не было ни музыкальных школ, ни консерватории. Первая музыкальная школа была создана мною. Кстати, с этой страной я до сих пор поддерживаю прочную связь. Все нынешние эквадорские музыканты — это бывшие мои ученики. Например, в этом году в наш лагерь приезжает мой эквадорский ученик, выпускник московской консерватории и ныне преподаватель музыкальной академии Сибелиуса в Финляндии.
Но вернусь к прошлому. До жизни в Эквадоре я не отдавала себе отчета в том, что такое СССР — я жила в музыке и музыкой, а после замужества — еще и детьми. В какой-то момент я вдруг поняла, что в СССР мы себе не принадлежим. Поняла потому, что после полутора лет проживания в Эквадоре нашего старшего сына насильно выдворили в Москву. Он должен был стать залогом нашего возвращения на родину. Это случилось в тот момент, когда у нас и мыслей не было остаться! Вернувшись в Москву, мы поняли, что жить в СССР невозможно. Тогда пришло решение уехать. Принять его было непросто. Но я вспоминала слова отца, которые услышала от него в день смерти Сталина: \»Доченька, может быть, это к лучшему\». Именно эти слова помогли мне сделать выбор.

— И вы тут же уехали?
— Мы подали заявление, а уехали только через 10 лет. Когда мы спрашивали, почему нам отказывают в выезде, нам отвечали, что причина этому в нашей \»секретности\». Я тогда горько шутила, что три известных нам секрета — диез, бемоль и бекар — мы уже давно продали, живя за границей. Это были ужасные, тяжелые годы. Нас выгнали с работы, запретили преподавать, выступать в концертах. Чтобы выжить, мы ремонтировали чужие квартиры. Наш старший сын работал сторожем, жил под другой фамилией. В те годы он окончил Институт стали и сплавов, поступил в аспирантуру. Он был талантливым физиком, уже начал публиковаться… И в 1987 г. случилось страшное — старший сын трагически погиб. Как мы все это вынесли, я не знаю. Мы пришли к полному краху. И представьте себе, в тот год нас отпустили из СССР.

— Действительно трудно себе представить, как можно пройти через все эти ужасы и выжить. Вы уезжали в неизвестность. Сколько лет тогда было вашему младшему сыну?
— Ему исполнилось 13 лет. И, кстати, только благодаря ему мы оказались в Монреале, о чем я ни разу не пожалела.

— Расскажите, пожалуйста, как это случилось.
— Егор рос очень независимым и самостоятельным ребенком. На собственном опыте испытав, сколько нужно сил, чтобы стать музыкантом, мы не хотели делать музыкантов из своих детей. Однако нам было ясно, что у Егора большие способности к музыке. Когда сыну было три года, мой муж стал заниматься с ним скрипкой. Не пошло. После я занималась с ним на рояле, тоже не пошло. Но мысль о том, что Егору надо заниматься музыкой, не оставляла нас. Ситуация осложнялась тем, что в то время мы жили \»на чемоданах\», каждые 6 месяцев \»переподавая\» документы на отъезд. Егору исполнилось 8 лет, когда его отношение к музыке изменилось. Случилось это так. Однажды я провезла его по всем школам, включая Центральную музыкальную, и школу при институте Гнесиных, и школу Дунаевского. Егора всюду приняли, отметив его незаурядные способности. В одной из школ мы встретились с очень известным педагогом — виолончелистом А.К. Федорченко, который захотел взять моего сына в свой класс.

— А сам Егор мечтал о том, чтобы стать музыкантом?
— В ту пору Егор точно знал, что хочет работать в зоопарке. Когда мы пришли в музыкальную школу, первое, что услышал Егор, был гобой. И когда директор спросил, на каком инструменте Егор хочет играть, он ответил: \»На гобое\». Я сказала, что мальчик шутит, что на самом деле он хочет играть на виолончели. Егору пришлось согласиться с моей настойчивой интонацией. По дороге домой сын повторил, что все-таки хочет играть на гобое. На это я возразила: если он по-прежнему собирается ухаживать за животными в зоопарке, то должен понимать, что иногда ему придется играть для своих питомцев, а виолончель самый подходящий для этого инструмент. Так он начал заниматься музыкой. И уже через несколько месяцев Егор играл на концерте в Малом зале Московской консерватории. Тогда он был влюблен в свою учительницу общеобразовательных предметов. На концерте он должен был играть пьесу \»Красный сарафан\». Увидев учительницу в зале — она сидела несколько сбоку, — он развернул свой стул, чтобы играть именно для нее. И сыграл замечательно, так прочувствованно. Стало ясно, что мы не ошиблись в выборе инструмента.
По вечерам, после ремонта квартир, с Егором занимался мой муж. С самого начала эти занятия были очень серьезными, на них было положено очень много сил. Я аккомпанировала сыну. В каком-то смысле к счастью, мы находились \»в отказе\», и можно было все свободное время от ремонта квартир посвятить занятиям Егора.

Мать и сын— И все-таки почему ваш выбор пал на Монреаль?
— У меня были приглашения на работу в Австрию, Италию, Испанию, там бы у меня была работа, но… мы искали педагога нашему сыну. Посоветовавшись, в частности, с Ростроповичем, мы решили, что поедем в Монреаль, к Юлию Туровскому. Я очень благодарна Юлию за все. Благодарна за то, что, почти не зная нас, он позвонил в Австрию, где мы жили в крошечном отеле, полумертвые после всех выездных испытаний. Тогда он сказал, что если мы решимся приехать в Монреаль, то он будет заниматься с нашим сыном. Это была рука помощи. Мы погибали в буквальном смысле этого слова. Многие эмигранты, получив разрешение после отказа в течение многих лет, терялись, гибли морально и физически. Через 10 минут после первого звонка нас вновь позвали к телефону. Опять звонил Юлий, он добавил: \»Я забыл вам сказать, что буду заниматься с Егором бесплатно!\» Я об этом и мечтать не могла, это было уже 200-процентное счастье. Так мы приехали в Монреаль, где у меня до сих пор нет официальной работы.
В течение пяти лет Туровский бесплатно занимался с Егором, иногда по три-четыре часа. Каждый год я предлагала начать ему платить за уроки, но он всегда отвечал: он точно знает, что будет миллионером, но со следующего года.
В 14 лет Егор был принят в состав уникального камерного оркестра I Musici, созданного Юлием Туровским. Тогда он начал зарабатывать свои первые деньги и даже оплачивал наши долги. Потом сын продолжал свое образование у замечательного виолончелиста Б. Пергаменщикова в Кельне. Егор ушел из оркестра сам, не посоветовавшись с нами. Он знал, что ему нужно продолжать свою сольную карьеру, а совмещать это с работой в оркестре было совершенно невозможно. Мы постфактум узнали о том, что он объявил о своем решении Ю. Туровскому. Это было очень взрослое, зрелое решение. И до сих пор — сейчас ему 33 года — он как корабль в океане, он солист-виолончелист, что бывает очень редко.

Мать и сын— А вам приходилось выступать вместе с сыном?
— Конечно. И в Монреале я продолжала быть его концертмейстером. Вместе участвовали во многих конкурсах, съездили в Голландию, Югославию, Америку. Вообще благодаря Егору я выжила в тех жизненных обстоятельствах, в которых оказалась. У меня появился виолончельный репертуар, я опять стала концертировать, преподавать. Егор гастролировал по всему свету, солировал на концертах с Orchestre Symphonique de Montréal, the Toronto Symphony Orchestra, the Royal Philharmonic Orchestra of Flanders, the CBC Radio Orchestra, I Musici de Montreal, the Nouvel Ensemble Moderne, les Violons du Roy and the Geneva Chamber Orchestra. О нем пишут как о выдающемся виолончелисте нашего времени. Мне это очень приятно.

— Как сейчас продолжается ваша семейная традиция — учить детей музыке?
— У Егора 2 сына. Старшему в августе будет 8 лет, младшему — через месяц — 3 года. Старший учится играть на виолончели. Он очень способный мальчик, у него абсолютный слух. Посмотрим, что получится. \»Выращивать\» музыканта — это невероятно трудоемкий процесс.

— И все же вы довольны тем, как сложилась жизнь?
— Конечно. Часто после концертов Егора многие спрашивают меня, горжусь ли я им. Это последнее чувство, которое я испытываю в те моменты. Нет, не о гордости речь. Я рада, что участвовала в его судьбе. Да, да, я рада за него. Хотя это, может быть, покажется напыщенным, я благодарна ему, что была при деле.

Светлана Мигдисова
Монреаль

Фото — Владимира Вандаловского