У квебекуа Жульена – проблемы со здоровьем. Но сочувствовать ему не хочется. Жульен – педофил. Канадская ассоциация психиатров рассматривает сексуальное влечение к детям как психическое расстройство и, соответственно, лечит пациента в специально отведенных для этого местах — тюремных клиниках.Как уж их там выправляют, не знаю, но могу сослаться на слова заведующего подобным лечебным учреждением, прикрепленным к одной из квебекских тюрем. В качестве всерьез обсуждаемого способа психиатры-государственники рассматривают кастрацию пациентов, однако заведующий утверждает, что она не то чтобы бесполезна, но все же не панацея, поскольку даже эта радикальная операция не заставит кастрированных подопечных вздыхать по красивой 45-летней женщине. Мне это напомнило анекдот: лучшее средство от головной боли – гильотина.
На совести господина Жюльена – пятеро детей в возрасте от 5 до 10 лет (в том числе – его собственный сын). Нет, он никого не насиловал – он уговаривал, на чем особенно настаивает. Комментарий врача: все они хватаются за этот аргумент как за свое главное оправдание. «Дети физически не страдали». Ну, во-первых, будь оно иначе, сидеть бы господину Жюльену по совсем другой статье и подольше. И вряд ли бы с ним столько возились. А во-вторых, что иметь в виду под страданием? Я прочла, что, по статистике, 70% детей, которые, поддавшись уговорам, вступали в эти противоестественные для их возраста отношения, осознавали их как странное и стыдное бремя, отделяющее их от сверстников; как непонятную, но страшную вину, мешающую жить. Если это касалось отпрысков, то их, как правило, умоляли не выдавать папашу (мамаша в такой социальной роли, слава Богу, редкость), объясняя, что от них зависит целостность семьи. И многолетнее давление на психику не проходило бесследно.
А как хорошо все начиналось! Свое свободное время Жюльен по зову сердца отдавал добровольной работе с подрастающим поколением – спорт и игры на свежем воздухе. Бывало, и приставал помаленьку, но редко, очень редко. И, наверное, ему удалось бы держать себя в руках, кабы не интернет (на этих словах господин Жюльен картинно ударил кулаком по ладони). В своей досаде он, скорее всего, не соврал. Человек – животное общественное. Обнаружив, что является членом уже существующего «клуба по интересам», будущий пациент тюремной клиники воспрянул духом и перестал стесняться. Сыграл ли интернет столь же роковую роль в судьбе педиатра (3 жертвы, посажен на 3 года), священника (18 жертв, 18 месяцев отсидки), тренера по фехтованию (4 жертвы, наказание — 2 года под домашним арестом), — неизвестно. Но не будете же вы возлагать на фирму-производителя электродрелей вину за убийство, совершенное с помощью этого полезного инструмента. И потом – что в клубе, что без – в среднем педофил отсиживает всего-навсего 18 месяцев.
Это фрагмент из документального фильма «Похитители детства» («Les Voleurs d’enfance»). Снял его Поль Аркан (Paul Arcand), популярный в Квебеке журналист, за которым утвердилось прозвище «тот, кто задает настоящие вопросы». «Похитители» — его дебют. А не подумаешь. Пласт поднятого материала, многогранность и глубина раскрытия темы, построение сюжета – все это, кажется, отражает опыт в документалистике. Открывается лента эпиграфом: «Есть дети. Есть те, кто надругался над ними. Есть те, кто знает об этом и молчит. И есть государство». Вот на нем, родимом, все в итоге и сосредоточено.
1977 год был ознаменован в Квебеке несколькими событиями, связанными с правовым аспектом общественной жизни. Национальная ассамблея под руководством Рене Левека упорядочила обязательное страхование автомобиля. Снабдила потребителей возможностью привлекать к суду недобросовестных поставщиков многоразличных услуг. В январе установила минимальное жалованье — $3, а через полгода повысила его на 10 центов (жизнь-то как подорожала!). И приняла закон о защите и охране детства и юношества (Loi sur la protection de la jeunesse), вроде бы обеспечив его исполнение соответствующим рабочим аппаратом, назовем его для краткости PJ. Этим занимались тогда практически все провинции. И критиковали позже не только Квебек. Так, в 1988 году было замечено, что, пока Онтарио и Квебек основываются в применении этого закона на принципе «избегаем конфликтов», детей защищать некому.
Аркан взялся за эту тему, когда система PJ уже отпраздновала свой четвертьвековой юбилей. На 1984 год в провинции было зарегистрировано 2749 подвергшихся издевательствам детей. За 20 лет (фильм выпущен в 2005-м) население Квебека увеличилось более чем на треть — до 7,5 миллионов. Число несовершеннолетних жителей возросло до 1 миллиона. В 2004-м в правительственные учреждения поступило 25 000 сигналов о серьезных нарушениях Loi sur la protection, из них 14 тысяч касалось небрежения насущными нуждами детей; 3 тысячи — избиений; 2 тысячи – сексуального насилия. Давайте посчитаем: «официально» страдают 2,5% от общего числа детей. Для тех, кого этот подсчет подуспокоил: 40% несчастных случаев, приведших к гибели несовершеннолетних, произошло по вине родителей. Надеюсь, что вы вернулись к прежнему состоянию духа.
Центр нашего города украшает здание, награжденное когда-то почетным титулом «здание года». На минутку заскочить в него – уже удовольствие. Изысканный вестибюль отделан мрамором и гранитом. Панорамные окна в сочетании с хитроумным освещением (сами светильники – чудо дизайна) обеспечивают и простор соколиному взору чиновника, и уют его издерганной душе. А в кабинетах – сколько дорогих пород дерева в обличье письменных столов и картотечных полок! Сколько воздуха! Здесь пребывает элита «защитников детства» во главе с генеральным директором Ассоциации центров PJ Квебека. Его основная задача – донести до общественности, что без инвестиций ассоциация захиреет. По сравнению с той суммой, в которую ежегодно уже обходится ее работа: 800 миллионов долларов, – те 36 миллионов, что он просит, согласитесь, пустяк. Но, хотя предполагается, что требуемые деньги пойдут на увеличение штата, инвесторы упираются. Может, потому, что схема этого штата, данная самой мелкой печатью, не вмещается в экран? Еще бы! 12 тысяч сотрудников. Опять обратившись к арифметике, я рисую себе ослепительную картину: каждый защитник опекает всего двух несчастных детей. Соотношение, которое и цековскому детскому саду не снилось.
Я с Арканом не знакома, но уверена, что из него вышел бы отличный преподаватель. Он мастерски выделяет в материале характерную деталь, и она застревает в памяти. 36 миллионов — единственная цифра, которую главе администрации PJ удалось указать точно. И самому – без наводящих вопросов. А в диалоге с режиссером он забуксовал. Какова площадь вашего офиса? – Не знаю. Сколько вы платите за съем этого помещения? – Не знаю. Каким количеством детей ведает каждый социальный работник? – «… в пределах…». Просветила съемочную группу милая, усталая на вид дама – тот самый социальный работник. Чтобы поймать ее, понадобилось время: она, как журналист в советской песне, вечно в пути. 25 закрепленных за ней маленьких страдальцев живут в населенных пунктах, разбросанных по обширной территории, — вот уж чего Квебеку не занимать. Дама бы и рада видеть ребят почаще, да больно расстояния велики. Я опять посчитала, и вышло, что социальных работников, непосредственно вступающих в контакт с детьми, в организации приблизительно 1 тысяча. Физиологи, психологи и педиатры, у которых брали интервью, ссылались на катастрофический недостаток специалистов. А прочие 11 тысяч – кто? Остановив кадр и вчитавшись в схему, я практически подтвердила свое подозрение. Сплошь руководящее звено.
Преступления против детей (или против детства — это термин) охватывают целый спектр противоправных деяний. Мерзок взрослый, склоняющий ребенка к альковным радостям. Но на фоне «героев» нескольких судебных процессов 80-х и 90-х годов, когда речь шла о многолетних избиениях, об издевательствах, превышающих разумение, он стушевывается. Маркиза де Сада я в свое время пролистала без особых эмоций. Не страшно. Вроде ненаучной фантастики. Те эксперименты, которым он подвергал человеческие тела, должны были бы убить жертву на третьей минуте. А потом уже и печалиться не о ком. Но быстро прикончить – опасно и неинтересно. Передо мной на экране те, кого изводили медленно, — выжившие, уже взрослые люди. Им хватило мужества рассказать, что творили с ними родные отец и мать. Нарушить «омерту». И мое уважение к ним безмерно.
Цивилизованное общество стыдится своих недостатков. Да и негоже это – имея огромный штат для предотвращения подобных случаев, расписываться в своей несостоятельности. У «защитников», кстати, есть любопытная статистика. Они, например, классифицируют дела по степени ужаса и по количеству сотрудников, вовлеченных в его расследование. Самым ужасным было названо дело 12-летнего Патрика. За издевательство над своими 7 детьми, и особенно над этим несчастным мальчиком, его отец, «чудовище Beaumont», был посажен, как за убийство, на 22 года. Не собираюсь терзать вашу нервную систему. Но прежде чем PJ все-таки обратила внимание на погибающих детей, социальные работники написали 16 рапортов, Патрик был показан 50 специалистам – педиатрам, психиатрам, психологам, и, когда его наконец передали приемным родителям, весил — 12-летний! — как истощенный шестилетка.
Института «приемных семей» в России не существовало. Для меня они были новостью, так что объясняю в двух словах. Хорошая, крепкая семья, нередко со своими собственными детьми, принимает отобранных у родителей малышей или подростков. За воспитание и содержание каждого из них платится некоторая сумма, в ее тратах приемные родители подотчетны социальным работникам. Сироты при живых папашах-мамашах действительно получают возможность почувствовать, что это такое – родительская любовь и собственный дом. На знаменах PJ так и начертано — «Стабильность!». Это в идеале. Практическое применение системы на диво бестолково. Чтобы установить контакт с измученным ребенком, его нужно приручить, на что требуется время. А пьяница-мать или развратник-отец через несколько месяцев имеют право вернуть свое чадо, что горячо приветствуется государством. Достаточно скоро родитель вновь уступает дурным инстинктам, а место в прежней приемной семье уже занято. Ребенок, сменивший к 12 годам 25-30 приемных родителей, — не редкость.
Тех, кто не попал в приемную семью, помещают в центры PJ. В хорошем документальном фильме присутствует своя художественность, только создается она иначе. О монтаже не говорю – это способ общий, проверенный. Хотя сопоставить и противопоставить – тоже надо уметь. Камера педофила и комната в центре PJ, где живет оскорбленный им ребенок. Помещения почти неотличимы. Вот разве что в тюрьме ремонты проводят регулярно, и стекол с дырами в окнах не найдешь. Простенько? Но эта визуальная параллель подтверждена общим фразеологизмом. И дети, и насильники произносят одно и то же: «Я отбыл свой срок».
Сложнее смоделировать в кадре ситуацию, которая выявит суть проблемы. Margaret F. Delisle, министр департамента защиты детства и юношества, на вопрос Аркана, насколько активно используются в центрах изоляторы, ответила твердо: «Это исключительная мера. И пусть меня попробуют разубедить». Режиссер – человек неленивый. И госпожу Delisle отвезли в один из центров, где на 130 воспитанников – 3 изолятора. Она сумела пробыть в закрытом изоляторе 1 минуту 15 секунд, после чего потребовала, чтобы дверь распахнули, и продолжала беседу, стоя в дверном проеме. Понятно, что никто эту сцену с ней не репетировал. Детей сажают на 20 минут, на час, на 12 часов, на 20 часов. На последней цифре служитель остановился. А социальный работник и адвокат – нет: 5 суток, 2 месяца. Как говаривал Солженицын: попробуй, читатель!
Фильм до такой степени насыщен проблемами, что вдруг аукается и через год после просмотра. Одна из них, что не дает мне покоя всю жизнь, — абсолютная власть над детьми. Как-то в юности я услышала от известного ныне российского психиатра о попытке американцев заглянуть в души работников системы детского воспитания и образования – прогнать их по тестам. Результаты оказались таковы, что проще было обвинить психологов в некомпетентности, чем принять какие-то меры. В стене изолятора – окошечко. Время от времени туда зыркает воспитатель. Когда освободить ребенка – зависит от него. А тестов на скрытый садизм никто в PJ не проходит.
Господина Жюльена намереваются отпустить. Под надзор. У него тоже есть защитник — государство. На первых порах оно предоставляет ему пособие, льготную по оплате, чистенькую квартиру. Бесплатного психотерапевта. Своего социального работника, который с явной слезой в голосе восклицает: «Ведь со всеми своими проблемами этот человек столкнется один на один!» Что не совсем верно.
Из ворот центра выходят 18-летние дети, в своем понимании быта равные 12-леткам. Ни пособие, ни психотерапевт, ни элементарная помощь в поиске работы им не светит. На кладбище, куда попадают отчаявшиеся «выпускники PJ», имен нет – только номера. Посмотрите Аркана – иначе взглянете на «молодых, здоровых», подпирающих витрины бутиков на St-Catherine.
Чем еще может привлечь квебекский кинематограф – читайте через неделю.
Монреаль
