От редакции
Этот рассказ прислан в редакцию МВ в рамках объявленного нами литературного конкурса (1 категория). Условия конкурса позволяют опубликование материала до подведения итогов. Что мы и делаем.Впервые меня избили в милиции лет в 12. Можно сказать за дело. В нашем дворе жила олигофренша Милка — ей на тот момент был уже как бы не тридцатник. Мать выпускала её во двор на моцион, и Милка лезла к нам — одной ей было скучно. Мы же, по глупости возраста, дразнили её, и дело заканчивалось криками. Случалось, что Милка приходила в полное неистовство и гонялась за нами по всему двору, ловко делая на бегу подножки, а если не могла догнать — швырялась камнями. Довести Милку до белого каления — было раз плюнуть. Точнее — раз чихнуть. Она совершенно не выносила, когда при ней чихали. Мы этим часто пользовались. Дело кончилось тем, что Милка запустила камнем в Игоря Дёмина, попала ему в голову, из головы пошла кровь, прибежали родители… Где-то с неделю Милка во дворе не появлялась. Потом вышла и на первый же наш приветственный чих, сказала, что будет жаловаться в милицию. Мы это, естественно, пропустили мимо ушей. А зря. Отделение милиции было в соседнем дворе, и ходу до него было ровно 3 минуты. Так и вышло, что в один прекрасный день, немножко побесив Милку, я сидел на ветке тополя, растущего у нас во дворе, перематывал рогатку и беды не чаял. Дразнил я Милку прямо с тополя, и она, поярившись, куда-то исчезла. Не успел я, однако же, домотать вторую полосу резины, как Милка снова объявилась под деревом и мстительно закричала, чтобы я шёл в милицию. А когда я проигнорировал этот нелепый, на мой взгляд, вызов, Милка его повторила, на сей раз упомянув лейтенанта-участкового, по фамилии. И сказала, что если я не пойду сам, то он придёт к нам домой. Это меня встревожило. Дома был отец, который не одну сотню раз мне говорил, что от Милки надо держаться подальше. И который обещал ремня за несоблюдение. А милиция… ну что милиция? От старших товарищей я знал, что в милиции надо себя вести нагло и всё отрицать, и тогда ничего они сделать не смогут. Я спрыгнул с тополя и пошёл в соседний двор, а следом за мной, сверля мою спину заплывшими жиром глазками, шла Милка и злорадно ухмылялась. Зайдя в отделение, я увидел участкового. Он сидел за обшарпанным, двухтумбовым столом и торопливо что-то писал в объёмистой папке. На меня он внимания не обратил. Я выдвинул подбородок в попытке создать на лице выражение понаглее, подошёл к стулу, что стоял вплотную к столу, уселся на него, закинул ногу на ногу и уставился на участкового. Тот поднял на меня изумлённые глаза и нахмурил брови.
— А я тебе садиться не предлагал! — сказал он, перевернув ручку остриём вверх и зажав её в кулаке. Тон его содержал недвусмысленное предупреждение, на которое я отреагировал очередной порцией наглости, ответив:
— Я сам себе предложил. Ты вообще зачем меня вызвал? Я ничего не делал!
По моим расчётам, согласно рассказам старших товарищей, участковому было самое время смутиться, принести извинения и отпустить меня домой. Вместо этого он приподнялся над столом и больно стукнул меня ладонью по уху. Вся моя наглость куда-то пропала, я вцепился в стул обеими руками и в смятении уставился на лейтенанта. Его вид был ужасен: фуражка сбилась набок, чёрные усы топорщились, а в отведённом назад, как для удара, кулаке, была зажата ручка, нацеленная остриём прямо в моё сердце. Он бросил ручку на стол и освободившейся рукой врезал мне по другому уху. Затем вышел из-за стола, схватил меня за шиворот, оторвал от стула и потащил к двери, приговаривая:
— Я тебе покажу, как наглеть, козёл ты вонючий!
Поместив меня в дверной проём, он дал мне невероятного пинка, от которого я разом очутился метрах в пяти от входа в отделение, едва не угодив к Милке в объятья. Чёртова олигофренша стояла в шаге от меня, уперев руки в бока, и разглядывала мои рубиновые уши с видом глубокого морального удовлетворения.
После этого события, я всё понял про милицию, и в следующий раз меня били уже не за наглость, а за участие в беспорядках. Причём в отделение я сам не ходил, а, наоборот, стремился как можно быстрее убежать от толпы ментов. Но они оказались выносливее. Дело обошлось без крови и даже без синяков на лице. На спине, правда, долгое время не проходил кровоподтёк от удара демократизатором. Мне было 15 лет.
И в последний раз меня били по ошибке — нелёгкая дёрнула меня идти на ночь глядя через стадион, а на нём только что изнасиловали какую-то студентку. Меня поймали как подозреваемого, запихали в уазик, стали задавать вопросы… А я торопился — мне надо было забрать сына от нянечки. Второпях, я совсем забыл, с кем имею дело, и вёл себя непочтительно и настойчиво просил меня выпустить. В ответ на это сидевший впереди показал мне отверстие в дуле пистолета Макарова, а сидевший сзади дал мне подзатыльник и попросил не выёживаться, а отвечать коротко и ясно. По счастью, насильника скоро поймали — он был пьян и беспечен. Меня же мстительно увезли в отделение и продержали там часа два. Разрешили, правда, звякнуть жене, чтобы забрала мелкого. Было мне 24 года.
Когда я уезжал в Канаду мне было 29. На улицах нашего города милиции было чуть ли не больше, чем простых граждан. И точно больше, чем бандитов. К моему удивлению, бандитам это не мешало. Как бы то ни было, толпы ментов были привычным зрелищем. И вот я в Монреале. Живу на Дюпюи, кругом одни эмигранты, многоквартирные дома — и вообще, обстановка, казалось бы, непростая. Но полиции вокруг нету! Первый день — нету. Второй день — нету! На третий день я вздохнул с облегчением, увидев двоих полицейских на Queen Mary. Я в безопасности! С одной стороны. С другой, надо быть осторожнее, а то раз-два — и по морде! Прошло 6 месяцев, и недостаток полиции как-то перестал меня волновать. Тем более, что когда надо было — полиция оказывалась на месте на удивление быстро. И вот, спустя полтора года — первый контакт с монреальской полицией. Началось всё с того, что я купил себе пистолет. Пневматический — для стрельбы в мишень. Это была импульсивная покупка — в одном из Depot d\’Armee на улице St-Laurent. А пистолет оказался нерабочим. Вы конечно подумаете: \»Ясное дело — нерабочий, какой же осёл покупает в этих магазинах?\»
Ну… да, я был осёл. Ладно, принёс я его обратно в магазин и прошу заменить. А хозяин мне говорит:
— Ты что, родной, какое там заменить! Мы тут ничего не меняем! Хочешь купить другой — пожалуйста!
Другой покупать я не захотел и сказал этому нехорошему человеку, что если он не заменит мне дефективный пистолет, произойдёт что-то ужасное. Что именно — я и сам не знал. Магазинщик попросил меня удалиться. Я остался. Он пригрозил, что вызовет полицию. У меня зачесалось ухо. Но было страсть как жалко ста 150 долларов, и я сказал:
— Зови!
Ну, он и позвал. Не прошло и 5 минут, как в магазин зашли двое молодых людей в форме и спросили, в чём дело. Хозяин-подлец, заговорил с ними по-французски, а я, ущербный англофон, стоял и думал: \»Ну вот, сейчас меня вытолкают в шею\», — и разглядывал висящие на крепких форменных задах полицейские дубинки. Один из полицейских повернулся ко мне и вежливо спросил, говорю ли я по-французски. Я ответил, что не говорю. Тогда он, по-прежнему вежливо, объяснил мне, что когда меня просят выйти — надо выйти. \»Хорошо, хоть дубинкой не огрел\», — подумал я и вышел на улицу. Полицейский вышел за мной. Он расспросил меня об истории конфликта, забрал у меня пистолет, чек и скрылся в магазине. А через минуту вышел с новым пистолетом — в коробке. Мне было уже 33 года, и слёзные железы малость атрофировались. Тем не менее, свою благодарность я выражал несколько сдавленным от эмоций голосом. Потом я шёл к метро и думал: \»Канада, дьявол меня задери! Волшебная страна вежливых ментов!…\»
Конечно, не все мои встречи с полицией были омыты слезами благодарности. В результате некоторых из них я расставался с довольно круглыми, по моим масштабам, суммами. То на \»стопе\» не остановлюсь, то скорость превышу… Но злости, как дома, не появлялось — и вправду ведь не остановился! И превысил же! Да и отъём денег благородные альгвазилы производили тактично. Я, конечно, спорил — рефлекс. Но это было бесполезно. Раз нахамил даже — стыдно до сих пор. Ехали мы из Квебек-сити, сыновья ныли, жена бурчала, я гнал под 140, и тут — раз — полицейский! Остановились мы, сидим, ждём. Подходит. Франкофон. Я отвечаю по-английски, а он продолжает себе по-французски. Старший сын переводит. Обстановка тягостная. Выписал он мне 250 долларов штрафа и говорит:
— Надо по-французски хоть немного говорить, вы ведь в Квебеке живёте!
А я ему отвечаю:
— Зачем? Чтобы тебе не пришлось учить английский?
Он повернулся и ушёл. А жена меня пилила до самого дома. Жена тоже полицию любит. Ей раз штраф не дали. Ехала она вечером из школы, злая, как собака, и усталая. Проехала \»стоп\» — тормозят её, подходит тётка полицейская, документы, то-сё, вы нарушили… Жена односложно цедит ответы, уставившись в торпеду неподвижным взглядом. Полицейская тётка помолчала и вдруг спрашивает:
— Вы чем-то были расстроены?
Жена плечами пожимает, кивает, говорит:
— Да, расстроена, у ребёнка проблемы в школе.
Тётка вернула ей документы и сказала:
— Езжайте. И будьте внимательнее.
И штраф не дала.
Даже в Штатах полиция ничего себе, хотя и не с такими джентльменскими замашками, как наши. Поехали мы с женой в Нью-Йорк. Это был наш первый самостоятельный вояж — до этого ездили один раз со знакомыми за рулём. А тут сами по себе. Выехали поздно, привычки длительного вождения ни у одного из нас не было, словом, в Нью-Йорк мы прибыли около 3 часов ночи. Было это в донавигаторную эпоху, и руководствовались мы бумажной картой. А Нью-Йорк сложный город. Едем мы по нему, едем, кругом развязки, перегородки, развилки… Нервы, спать охота… Нашли вроде нужную дорогу, и как я втопил по ней: машин нету, пусто — чего не втопить! Вдруг — сирена, маячки проблесковые, догоняет нас полиция и по-ковбойски прижимает к разделительной перегородке. И из динамиков полицейских, на весь ночной Нью-Йорк, звучит вопрос грубым голосом и с употреблением нехороших слов: знаем ли мы, что едем с превышением скорости по встречной полосе? И всё ли у нас в порядке с головой?
Непосредственно вслед за этим, 2 здоровенных мента, окружили наш \»Крайслер\» со всех сторон и стали задавать вопросы. Вопросов было много, и часто одинаковых. Минут через 10 нас отконвоировали на выход из скоростной дороги, загнали на ближайшую заправку, настоятельно посоветовали никуда до утра не двигаться — и уехали! Поражённые такой наивностью, мы с женой и вправду уснули себе в машине. А утром уж разобрались, как найти нужное нам место.
Время идёт, и настала пора моему сыну познакомиться с полицией. И тоже в 12 лет. Шёл он из школы домой, с друзьями. Разгорелась у них дискуссия на религиозную тему, да такая, что пришлось остановиться — на ходу никак было не разрешить. Их трое, все пацаны: русский еврей, польский католик и сирийский мусульманин, стоят на тротуаре, рядом с чьим-то домом и дискутируют. Выходит обитательница дома напротив и начинает гнать их оттуда в три шеи. Зачем — я так и не понял. Я ведь, когда всё уже кончилось, пошёл к ней выяснять — что же произошло? Шумели сильно? Дрались? Беспредельничали? Мочились на газон? Тётка была не расположена к общению и пригрозила вызвать полицию. Я ушёл. Она и детям пригрозила, когда они там стояли, но дети не ушли. Взамен, они, отвлекшись от религиозных разногласий, на минутку объединились и объяснили тётке, что тротуар — общий. Но у тетки, видать, жжение в районе копчика уже достигло критической температуры. И она вызвала полицию. И полиция была тут как тут. У нас отделение совсем рядом. Заявилась полиция, выяснила обстановку и уехала, никого не арестовав. А на прощание, один из офицеров дал всем трём пацанам по… Нет, товарищи, не по шее. Он дал им по доллару! И сын принёс домой этот новенький, блестящий доллар и гордо показал его нам. И тут же пропил в депанёре.
