7 июня 2014 года в Монреале выдастся ясный теплый день. Иначе и быть не может, потому что в этот день дает свой заключительный концерт Orchestre de Chambre Nouvelle Gеnеration. Как обычно, в Salle Claude Champagne в 8 часов вечера. И, как всегда, публику ждет множество сюрпризов.Вот о них мы и побеседовали с художественным руководителем оркестра Наташей Туровской.
— Наташа, почему для заключительного концерта серии 2013-2014 гг. был выбран день 7 июня?
— Наверное, это судьба. Сначала мы исходили из того, что это должна быть суббота, а затем из расписания зала: он должен быть свободен. А потом оказалось, что этот концерт приходится на папин день рождения. Мы подумали, что это как раз то, что нужно. Действительно, судьба. Ему исполнилось бы 75 лет…
— Надо давать судьбе возможность решать! И что оркестр подготовил к этому дню – юбилею своего создателя?
— Тоже получилось, что сначала выбрали программу для всей серии. И опять вмешалась судьба… В этом году каждый концерт был посвящен какой-либо одной национальности (если можно вообще музыку делить по этому признаку): у нас был концерт еврейской музыки с участием ансамбля «Клецтори» и прошел концерт французской музыки. Мы также планировали сыграть произведения испанских композиторов (правда, этот концерт нам пришлось перенести на следующий сезон). И вот сейчас будет концерт славянской музыки. Мы решили сыграть произведения Чайковкого, Дворжака и Мусоргского. Причем, у Мусоргского решили взять «Картинки с выставки». Это для нас особенное произведение. Мы вместе с папой сделали… мультфильм. Нет, это слово здесь не подходит. Мы назвали это «танцующие картинки».
— А как родилась идея проиллюстрировать музыку?
— Первый раз мы исполняли «Картинки с выставки» c I Musici de Montrеal в 2003 году. Тогда папе пришла идея, чтобы я нарисовала картины под музыку Мусоргского на каждую часть его произведения. Эта музыка и была написана композитором под впечатлением от картин его друга – художника и архитектора Виктора Гартмана. Произошло это уже после выставки, которая была устроена его друзьями в 1874 в память об этом талантливом художнике. Гартман умер очень молодым – лет в сорок.
На выставке было представлено около 400 работ Гартмана. Вот как пишет один из друзей художника, Стасов, об этих работах: «… Бойкие, изящные наброски живописца-жанриста, множество сцен, типов, фигур из вседневной жизни, схваченных из сферы того, что неслось и кружилось вокруг него — на улицах и в церквах, в парижских катакомбах и польских монастырях, в римских переулках и лиможских деревнях, типы карнавальные а la Gavarni, рабочие в блузе и патеры верхом на осле с зонтиком под мышкой, французские молящиеся старухи, улыбающиеся из-под ермолки евреи, парижские тряпичники, милые ослики, трущиеся о дерево, пейзажи с живописной руиной, чудесные дали с панорамой города…».
Эта выставка и вдохновила Мусоргского на музыку, и сейчас это одно из самых известных произведений в мире. Изначально Мусоргский написал это произведение для рояля, а уже потом разные композиторы и музыканты делали свои аранжировки, и одна из аранжировок была написана папой для струнного оркестра. А поскольку картин после той выставки практически не осталось, то он предложил мне написать свои.
— То есть, вы завершили этот круг: картины – музыка – картины. А известно, что сталось с картинами Гартмана?
— Сведений о них немного. Кое-что есть, но непонятно, эти ли картины были тогда на выставке. Имеются 3-4 работы, которые, возможно, показывались на той выставке.
— Что привлекло вас в идее написать свои картины уже под впечатлением от музыки?
— Я никогда не отказываюсь даже от самых сумасшедших идей! Хотя это, наверное, была не самая сумасшедшая идея, предложенная мне папой. И я нарисовала 15 картин. Я слушала каждую часть «Картинок с выставки» по тысяче раз и под эту музыку рисовала свои работы.
— Получается, музыка Мусоргского в данном случае выступала соавтором.
— У него каждая часть носит свое название: «Гном», «Избушка на курьих ножках», «Прогулка» и другие. Название каждого произведения, разумеется, задавало некое направление, и музыка, без сомнения, оказывала влияние на то, что в конечном итоге получалось на полотне.
— Можете привести пример?
— Часть «Гном» — музыка очень страшная. И при этом смешная! У меня сразу возник образ этого гнома: он считает, что он огромный, страшный, его все должны бояться. А на самом деле он маленький. Он тянет за собой стрекозу. Там разные идеи. Это нужно видеть картины. На первом концерте мы выставили часть картин – в человеческий рост — в фойе концертного зала. Тогда концерт прошел успешно, и мы стали думать, что с этим делать дальше. Мы много гастролировали, а такие картины с собой не повозишь, это неудобно. Обсуждали разные возможности с друзьями, и однажды возникла идея сделать на основе картин фильм. Друзья познакомили нас с художником-аниматором Gaёl Hollard. И хотя бюджет был очень небольшой, мы начали работать над фильмом. Были сфотографированы все картины, вырезаны все необходимые элементы, и мы с папой стали заниматься «хореографией»!
— Талантливые люди талантливы во всех областях! Вас не остановило, что до этого вы никогда ничем подобным не занимались?!
— Мы сидели перед компьютером, смотрели на фотографии картин, слушали музыку…
— Опять! Наверное, на этом континенте в те дни Мусоргский побил все рекорды: вы его слушали без конца!
— Я называю это хореографией, потому что мы пытались оживить картины, заставить их двигаться. Мы не придумывали каких-то историй. Каждая часть – сама по себе. Это картины, мимо которых проходит публика.
— Действительно! Благодаря вашей затее, публика словно бы одновременно находится в двух местах: на концерте и на выставке. Люди будто переходят от одной картины к другой. Где-то задерживаются подольше, что-то проходят быстрее. А образы с картин их потом догоняют…
— Это словами трудно описать. Надо посмотреть. Мы отслеживали каждый поворот в мелодии и придумывали, как это представить в кадре.
— То есть, все по секундам расписывали… Выполняли работу монтажеров: синхронизировали действие на картине с музыкой.
— Мы записывали идеи. А детали выполнял Гаэль. Я с ним работала вместе. А поскольку бюджет был маленьким, то я ему говорила, что в идеале мы бы хотели то-то и то-то, но он может сделать так, как сможет. К счастью, он тоже энтузиаст, творческая личность, и поэтому стремился все сделать как можно ближе к идеалу. Не спал ночами, сидел над нашим проектом, придумывал, переделывал… Потом он мне давал то, что делал, мы просматривали, что-то изменяли. В целом все продолжалось 4-5 месяцев. Одни картины были полегче, какие-то требовали больше времени. У нас не было общей идеи для всех работ с самого начала. Они рождались в процессе. Самое интересное, что у Гаэля не было никакого музыкального образования, с ним нельзя было общаться на языке «музыкантов». Но он очень хорошо все чувствовал.
— То есть, он тоже работал под Мусоргского в это время?
— Конечно! А как же! Он воплощал все наши «хореографические» идеи в жизнь. Поразительно вот что. У нас есть такой персонаж – Баба Яга. Когда она летит, у нее развеваются волосы. Сколько ему пришлось сделать кадров с ее волосами! Наверное, сотни! Конечно, к концу проекта мы стали понимать друг друга лучше: он нас, а мы его как художника-аниматора. Было очень интересное сотрудничество!
— Вы создали фильм, но на этом работа не закончилась. Надо было добиться от оркестра такого исполнения, чтобы все, что вы придумали в кадре, совпадало с музыкой. То есть приладить исполнение к фильму…
— Папа говорил, что мы «придумали это все на свою голову». Последний этап работы с Гаэлем состоял как раз в синхронизации, чтобы все акценты в музыке соответствовали действию в кадре. Мы все отрегулировали, чтобы добиться наибольшего эффекта. И потом это надо было перенести на исполнение музыки оркестром.
— Вживую!
— Оказалось, что на концертах это не так просто. Это все легло на плечи папы: следить за синхронизацией картинки на экране и музыки. Первое выступление состоялось в Америке, и только через 2 года мы выступили с этим в Монреале. Поразительно то, что каждый раз все происходило на экране по-разному. Все эти персонажи прыгали, бегали, летали, танцевали каждый раз несколько иначе. Хотя трудно сказать, действительно было это или нет. Всего одно мгновение могло изменить впечатление от того, что происходило на экране.
— Истории в вашем фильме меняли свой характер в зависимости от того, как исполнялась музыка?
— Трудно сказать. Мы с этим произведением объездили много стран, много выступали. И всегда нас принимали «на ура». Пресса писала хорошие отзывы. В разных залах по-разному реагировали: где-то смеялись больше над одной картиной, где-то – над другой. Но реакция у публики всегда была положительной. Интересно, что мы играли в темноте: чтобы зрители лучше видели экран. Это довольно сложно. Музыкантам необходимо видеть дирижера, который как раз и должен успевать синхронизировать музыку с фильмом. Музыкантам нужно успевать следить за дирижером и реагировать на его действия. И это все в темноте! Иногда нам приходилось стоять в непривычной для нас постановке оркестрантов. Мы с папой переглядывались: точно получилось или не получилось, или получилось по-другому, но тоже здорово. Иногда я подсматривала на экран! Хотя чаще это сделать было невозможно – не хватало времени.
— Вероятно, в балете — сходная ситуация. Хотя там танцуют живые люди, которые слушают музыку и должны сверять с ней свои движения. А в вашем случае – техника, которая «крутит» фильм в том режиме, в каком он был снят. И ни ускорить его, ни замедлить, ни остановить!
— Да, договориться нельзя! Надо было раньше договариваться. Естественно, какие-то детали кроме меня никто не может заметить. Однажды мы играли где-то на гастролях. Я краем глаза посмотрела на экран и ужаснулась: отсутствовала половина цветовой гаммы моих картин. Те, кто видел мои работы, знают, что у меня базовый цвет — оранжево-коричневый. И его-то не оказалось на экране. Я думала, что это катастрофа. Я была в ужасе. После концерта опросила многих людей: никто этого не заметил.
— Наташа, мне интересно вот что. Герои на ваших картинах находятся в движении. Если это не движение физическое, то это явно движение эмоциональное. Мне-то кажется, что их и «оживлять» не надо: они и так живые. В «танцующих картинках» вам пришлось «оживлять» своих героев. Не появилось ли желание вообще переключиться на анимационные проекты?
— У нас были с папой идеи, к сожалению, их не удалось осуществить вместе. Но я собираюсь вернуться к этому. Мне кажется, что «танцующие картинки» — это такой жанр, отличный от мультипликации. Слияние музыки и картин в одно. И я думаю, что несколько идей еще надо осуществить. А для этого нужно найти средства. Если бы я сейчас взялась за подобный проект, то как художник подошла бы к нему с другой стороны.
— Надеюсь, нам доведется увидеть и другие произведения в жанре «танцующие картики» на будущих концертах вашего оркестра!
Монреаль
