В советских энциклопедиях говорилось, что этот человек умер в 1926 году. В действительности он эмигрировал из СССР и в 1932-м переехал в Канаду, где прожил более 10 лет, а его потомки стали известными людьми. Это Павел Николаевич Игнатьев (1870 – 1945), дед бывшего лидера либеральной партии Канады Майкла Игнатьева.
Павел Николаевич оставил мемуары, машинописная копия которых хранится в Бахметьевском архиве в США. Оригинал, однако, лежит в архиве его внука.На его основе Майкл Игнатьев написал и опубликовал книгу «The Russian album». Сегодня ее можно прочесть и по-русски.
Павел был одним из восьми детей графа Николая Павловича Игнатьева, ставшего в 27 лет русским посланником в Пекине (1859-1860), в 32 года — послом в Константинополе (1864-77). В 1878 он получает чин генерала от инфантерии, позже — генерал-адъютанта. Служит на посту министра внутренних дел (1881-82). Во многом благодаря его таланту дипломата был заключен договор, по которому Россия присоединила к себе земли по правому берегу реки Амур, от устья Уссури до берега Тихого океана (на востоке) и до границы с Кореей (на юге). Сегодня это территории Приморского края и частью Хабаровского. Договор позволил Российской империи развиваться в направлении Азиатско-Тихоокеанского региона, подтверждая статус мировой державы.
В 1882 году, когда Николаю Павловичу Игнатьеву исполнилось всего 50 лет, он получил собственноручную записку императора: «Взвесив нашу утреннюю беседу, я пришёл к убеждению, что вместе мы служить России не можем. Александр». Уйдя в отставку, государственный муж переключил свое внимание на семью. Вот как об этом пишет Майкл Игнатьев:
«Для человека, существо которого жаждало власти, ссылка была нелёгким ударом. За одну ночь голова его заметно поседела. Со всей страстностью своей взрывной натуры он попытался обратить излишки переполнявшей его энергии на воспитание детей. Он был приверженцем строгой дисциплины и не терпел в доме ни карт, ни спиртного, ни грубой ругани, ни табака. Дети Николая Игнатьева воспитывались по — спартански: занятия Законом Божим с матерью, суровая пища, холодные ванны, выезды верхом, фехтование и продолжительные зимние прогулки по петербургским улицам для укрепления ног и лёгких».
Во время одной из таких прогулок Павел, которому тогда было 12 лет, страшно замерз и простудился. Вообще, в детстве он не отличался крепким здоровьем:
«Павел рос беспокойным, болезненным ребёнком, подверженным астматическим приступам, гастрическим болям и обморокам. На Босфоре и в Крыму он выучился ходить под парусом и мечтал о морской карьере, но отец запретил ему даже думать об этом: здоровье сына, по его убеждению, исключало подобную перспективу. Оглядываясь на теорию Фрейда, можно предположить, что все недуги юного Павла были реакцией его организма на деспотические методы воспитания. Фигура отца пробуждала в ребёнке лишь чувство безмолвного благоговейного трепета. Оно подкреплялось историями, которыми теперь любил утешаться граф в семейном кругу, — о том, как он пересёк Азию за шесть недель, как провёл Бисмарка или как обедал с Дизраэли».
Юного Павла больше привлекала жизнь в деревне, где не было неусыпного надзора. Свою мать, Екатерину Леонидовну, Павел вспоминал «изящно восседающей верхом с кнутиком в руке, нежно и задумчиво глядящей на него с высоты». Правнучка фельдмаршала Кутузова, урождённая княжна Голицына, она слыла красавицей. О ней говорили: «Эта женщина может покорить Стамбул одним только словом, одной улыбкой — всю Азию». Заметим, что воспевают Екатерину Леонидовну, когда она уже родила восьмерых детей!
Мальчик рос в окружении двух старших сестер, старшего брата и трех младших братьев. Сестра Екатерина погибла во время Первой мировой войны, будучи сестрой милосердия, а самый младший брат Владимир – в 1905 году во время Цусимского сражения. Остальные дожили до преклонных лет.
Здоровье Павла не позволило ему продолжить образование на юридическом факультете Петербургского университета. Завершив за границей курс лечения, он последовал рекомендациям врачей: обосновался неподалеку от имения родителей и вел жизнь фермера. Летом к нему приезжал его друг Владимир Набоков, который «считал страсть Павла к сельскому труду чудачеством. Мужчина, по его понятиям, должен увлекаться теннисом, литературой, политикой, но никак не навозом и семенами».
Во время болезни отца Павел должен был сопровождать его на Ривьеру. Туда же приехала семья сановника, князя Николая Петровича Мещерского, гофмейстера Императорского Двора, попечителя Московского учебного округа. С родителями была и дочь Наташа.
Первое впечатление княжны Натальи Мещерской от встречи с будущим мужем в семье помнили все: «…подошёл высокий стройный мужчина лет тридцати с небольшим, усатый, с матросским загаром на лысеющем лбе. У него были очень тёмные глаза и белоснежные зубы».
И начался удивительно трогательный роман. «При первой встрече Павел и Наташа оба были очень смущены и неестественны и только изредка обменивались взглядами. Она стыдилась и краснела. На другой день Павел появился перед дверьми виллы Мещерских и послал наверх карточку. Наташа приняла его и, стыдясь, приготовила чай. Павел стал появляться у Мещерских каждый день. Роман у них был старомоден даже для своего времени. Он был честен и серьёзен, а она — застенчива. Они избегали всяких увеселений, а чаще смотрели на залив».
Двоюродный брат Павла, перешедший на сторону красных Алексей писал, что его дядя в последние годы был полунищим и «единственным членом Государственного совета, на жалованье которого наложили арест». Павел не скрывал от невесты, что его семья разорена. Но Наталья не испугалась. Там же в Ницце, по прошествии нескольких месяцев после знакомства, молодые обвенчались.
Все дети Павла и Натальи Игнатьевых внесли заметный вклад в развитие канадского общества. Первенец Николай был деканом колледжа при университете Торонто. Владимир – агрономом. Алексей — начальником управления шахт Министерства топливной промышленности Канады. Леонид преподавал русскую литературу, а отец Майкла Игнатьева, Георгий, пошел по стопам своего деда, Николая Павловича. Получив образование в Оксфорде, стал канадским дипломатом, постоянным представителем Канады в НАТО и ООН, канцлером университета Торонто.
Считают, что вся жизнь Павла Игнатьева – это диалог между Россией и Западом, хотя его отец слыл ярым сторонником панславизма! Судите сами. Павел родился в Константинополе, жил в России, эмигрировал в Болгарию, Англию, Канаду. Начинал учебу в Сорбонне, а закончил Киевский университет. Был предводителем дворянства, но слыл англоманом. Беззаветно трудился для блага России, а прах его покоится в Канаде.
В 1915-1916 гг. он был назначен Министром народного просвещения. Предложенная им реформа образования — это тема большого профессионального разговора. Она не была проведена полностью, поскольку показалась российским чиновникам чересчур демократичной и либеральной. Суть ее сводилась к тому, чтобы уже в школах готовить детей к профессиональной жизни. Игнатьев говорил: «Необходимо через школу способствовать развитию производительных сил страны: школа должна служить жизни и нуждам населения». При этом школы получали полную самостоятельность в выборе учебных программ и в руководстве. К счастью, сохранилось множество материалов, которые до сих пор не устарели.
Среди многих интересных идей, выдвигавшихся П.Н. Игнатьевым и его соратниками, можно упомянуть проекты учреждения Академии технических наук и Государственного центрального научно-промышленного музея-института. По мысли Министерства, «музей этот должен быть не только хранилищем коллекций, моделей и образцов, более наглядно иллюстрирующим и естественные богатства России, и рост отдельных отраслей ее промышленности, и постановку в ней всех видов образования, и вообще отражающим всю духовную и материальную мощь России, но и научным институтом, в лабораториях и других учреждениях которого могли бы разрабатывать очередные научные и технические задачи наиболее выдающиеся ученые и техники страны».
Однако в марте 1916 г. императрица в письме Николаю II по-своему оценивает деятельность Павла Николаевича: «Хотелось бы, чтобы удалось остановить либеральные речи Игнатьева в Думе о необходимости учредить университеты по всей России и т.д.; он сломает себе шею в погоне за популярностью». В статье «Русская школа графа Игнатьева» говорится: «С ноября 1916 г. атмосфера вокруг министра становилась совершенно невыносимой. Доносы, грязные анонимки, клевета в прессе и истерики в Государственной Думе следовали непрерывным потоком. Вот уже по министерским коридорам вовсю ходит пошлый каламбур: обыгрывая фамилию Павла Николаевича, кругом только и слышно «И-гнать-его». Как в трясине начали вязнуть все преобразования. Реформа, так, по сути, и, не развернувшись, явно захлебывалась».
Отставка последовала не сразу, а в декабре того же года. Место Игнатьева занял член «Союза русского народа» Н.К. Кульчицкий.
Любопытно, что российская интеллигенция не осталась равнодушной к смене министра просвещения. В печати (она была свободной!) пронесся настоящий шквал сочувствия, сожаления и надежд вновь видеть Павла Николаевича на министерском посту. Он получил поддержку от дум и земских собраний крупнейших городов России. Его поддержали Нижегородский народный университет и Московские высшие женские курсы, Киевское областное педагогическое общество и Московский математический кружок, председатель Московского биржевого комитета и председатель совета съезда польских организаций.
Вспоминают, что по завершении последней коллегии министерства сотрудники донесли его на руках до автомобиля. Такова была реакция общества на распоряжение императора. Оно не скрывало своих чувств. И никто не мог запретить крупнейшим российским вузам избрать графа Игнатьева почетным членом педагогических советов и учредить стипендии его имени. В письме 17 профессоров Императорского Московского Технического Училища (МГТУ им. Н.Э. Баумана) отмечалось: «Со вступлением в министерство графа Игнатьева все технические школы почувствовали коренное изменение в отношении к ним со стороны ведомства. Графом Игнатьевым была выдвинута задача широкой подготовки научных сил взамен унизительной для русской науки и вредной для самостоятельной техники обязательной выучки в Германии, введенной его предшественником. Министерство разработало при Игнатьеве широкий план профессионального образования, был влит новый дух и введена новая форма, допускающая широкую общественную инициативу». Кульминацией стало избрание П.Н. Игнатьева в сентябре 1917 г. почетным членом Российской академии наук.
В годы эмиграции граф Игнатьев был председателем Красного креста. Свои идеи о преобразовании школьной системы он использовал при обустройстве школ русской эмиграции в Западной Европе. В них преподавали по «игнатьевским» программам.
В Интернете имеются свидетельства, что отец Павла Николаевича – Николай Павлович — ещё до своего назначения министром внутренних дел открыто проявлял юдофобские взгляды. Во время его непродолжительного пребывания на высоком посту (до 30 мая 1882 г.) в России резко обострился еврейский вопрос, и по югу империи прокатилась волна еврейских погромов. Н.П. Игнатьев готовил всеобъемлющий план массового изгнания евреев-ремесленников из внутренних губерний, выселение евреев из сел и деревень черты оседлости, ряд дополнительных ограничительных мер. Он также публично высказывался за эмиграцию евреев из России.
Есть в сети и доказательства того, что Павел Николаевич его взглядов не разделял. Прочтите рассказ Виталия Бернштейна «Присяжный поверенный и министр». Это подлинная история, записанная автором со слов отца. Суть ее такова: юноша из еврейской семьи захотел учиться в университете, однако в России было установлено ограничение на прием евреев в высшие учебные заведения. Молодой человек обнаружил, что есть место в Дерптском университете, но для того, чтобы выехать за границу, нужно было получить разрешение. И он его получил – лично из рук министра просвещения графа Павла Игнатьева. Причем свое прошение отнес к министру домой: «Думал, в особняке тот живет, но оказался обычный двухэтажный многоквартирный дом. Правда, подъезд у Игнатьева отдельный, и за дверью швейцар сидит. Робко говорю, что мне бы их сиятельство увидеть, прошение подать. «Подождите, сейчас доложу», — отвечает швейцар и удаляется куда-то внутрь квартиры. Значит, опять мне повезло — у себя хозяин… Минуты три прошло, не больше. И вижу: спускается по лестнице со второго этажа сам Игнатьев! Одет по-домашнему, в халате, но торчит из-под халата накрахмаленный воротничок белоснежной рубашки. Высокий, усы пушистые, «запорожские», залысина глубокая ото лба к макушке. Начинаю я историю свою излагать, а граф, заметив бумагу в моей руке, перебивает: «Прошение?.. Давайте». Потом чуть наклоняет — холодно, но вежливо — лысеющую голову: «Вам сообщат». Поворачивается и с моим прошением уходит вверх по лестнице.
В тот же день уехал я в Одессу… А еще недели через две получил долгожданный ответ из министерства — разрешили мне поступить в Дерптский университет».
Там же упоминается другой случай: «Я о Павле Николаевиче Игнатьеве немало доброго слышал. Тут недавно такая история была: в Царскосельский госпиталь привезли с фронта раненого, а он оказался иудейского вероисповедания. Подлечили его, после ранения отпуск предоставили. Обратился он в полицию с просьбой разрешить на время отпуска пребывание в столице. А полиция, согласно существующим положениям, отказала. Прослышал об этой истории Игнатьев. Как любой порядочный человек, возмутился. И приказал выдать министерскую справку о зачислении этого раненого в студенты Петроградского университета. Утерлась полиция…»
Монреаль
