Ну, какая вроде бы связь между «Мурзилкой» и Квебеком? Историческая. Непреложная. По странной случайности даже первый номер журнала выпустили в 1924-м, в год смерти уроженца квебекского городка Грэнби (Granby) Палмера Кокса (Palmer Cox). Мировая детская литература серьезно ему обязана. В 80-е гг. XIX века этот писатель, поэт, художник-иллюстратор придумал лесных человечков – Brownies. Кокс наделял их самыми разными характерами, ввергал в приключения, наряжал в национальные костюмы Востока и Запада, но в любой одежке Brownies оставались забавными.В 1902-1904-м писатель построил в Грэнби 17-комнатный Brownie Castle (Замок Брауни) и собственноручно выполнил в окнах витражи с портретами своих героев. Отправитесь в турпоход по провинции – нарочно загляните.
Однако фактом русской литературы сделала Brownies русская писательница Анна Борисовна Хвольсон. Она перевела, а частью пересказала истории Кокса. Так появилось «Царство малюток, или Приключения Мурзилки и лесных человечков». Отсюда до советского периодического издания и, кстати, до Незнайки Носова – один шаг. В 2008-м журнал «Мурзилка» учредил премию имени Юрия Коваля. Не то чтобы писатель всю жизнь с журналом сотрудничал, но рассказ «Алый», который сам Коваль считает началом профессиональной писательской деятельности, был создан после командировки к пограничникам, по заданию «Мурзилки».
Такая вот преамбула. Статью об этом писателе захотелось начать со сказки. Должна предупредить: в ней будет много цитат. Уж не помню, кто поделил людей на «читающих Коваля» и «не читающих Коваля». Хороший критерий. Ролан Быков считал, что «таких писателей мало, они очень редки. Их самих надо записывать в Красную книгу, а то совсем переведутся и исчезнут». Удивительная штука: и при жизни, и сегодня Коваль не был обижен вниманием. Премии, тиражи (если только цензором в каком-нибудь Главлите не сидел законченный дурак). Но бывало, что и начитанные мои друзья и приятели переспрашивали: «А кто это?» Так что в двух словах – творческая и немножко просто биография. Коваль с 1939-го. Юность его и молодость пришлись на «оттепель». Хотя отнести писателя к племени «шестидесятников» — значит, уж очень сузить. Коваль, замечательно умея дружить, в искусстве стоит сам по себе. Закончил он историко-филологический факультет Московского Педагогического института им. Ленина, чем это учебное заведение не устает гордиться, получив еще и диплом «учителя рисования». Преподавал «в глубинке» чуть ли не все предметы. Рассказы о пограничниках – его первый вышедший на широкую публику литературный опыт. В быту был неприхотлив – ездил по стране много, какие уж тут удобства. Произведения переведены на кучу языков, в том числе на дальневосточные. В Японии его приняли и полюбили. По сценариям Коваля сняты фильмы и мультики.
Сетуя на бедный, спотыкливый русский наших детей, мы забываем о том, что и способ вербального самовыражения – тоже отчасти привычка. Можно держать ребенка на сухом пайке «простенького», «понятного», а можно с младенчества приобщать к фонетическому, словообразовательному, грамматическому, интонационному богатству. Заметьте, на современной лексике. Стихов для самых маленьких у Коваля — лишь несколько, но я бы включила их в мировую антологию детской поэзии, наряду с Кэрроллом, Лиром, Хармсом. Где все в подлинниках. Рассказывая историю с самой неожиданной развязкой, Коваль вовлекает маленького читателя в сотворчество, и лучшего способа для присвоения материала в этом возрасте нету. Поищите в сети «Лилипутов», «Сосед и соседка купили бульдога», «Станция «Лось», «Слоны на Луне».
Поэзия отличается от прозы прежде всего тем, что слово в ней весомее. В литературоведении существует понятие «орнаментальная проза», где слово по нагруженности приравнивается к поэтическому, а событие и его осмысление вырастают из языковой игры. Коротенькая, но яркая иллюстрация: «Линия холмов, отороченная серпилиями пальм, впадины лагун, обрамленные грубоидальными ромбодендронами, перистые гармоники дюн, укороченные кабанчиками вокабул, — вот краткий перечень мировоззрения, которое открылось нам с «Лавра»…» («Суер-Выер»). А теперь посмотрите, как прицельно это работает: будешь хулиганить – схлопочешь грубоидальным ромбодендроном по башке! Или: нанюхаешься серпилий — станешь некладоискательным. Конечно, этот текст – для человека, по крайней мере, уже подросшего. Но и в детских вещах Коваля присутствует та же особенность: «Кошкин осмотрел щенка. Щенок был небольшой, уши его пока еще не торчали. Они висели, переломившись пополам. Видно, щенок только еще начал прислушиваться к тому, что происходит на белом свете» («Алый»).
Писатель осознанно ставил перед собой задачу смены жанров: сегодня лирика, завтра – юмор. Темы у него тоже всякого рода. И нужно быть слепоглухонемым, чтобы не понять, насколько он любил и как глубоко чувствовал живое бессловесное. В принципе, прием изображения действительности с точки зрения описываемого предмета, а тем более животного, — далеко не нов. У Коваля функция рассказчика так искусно передается от человека к зверю – и наоборот, что это равноправие голосов само по себе служит приращению смысла. Подсуньте своему семилетнему чаду «Алого», а десятилетнему – «Недопеска». Да и «Капитан Клюквин» и «Картофельная собака» кажутся местами записями внутренних монологов птицы и собаки.
Обозначение Ковалем жанра может ввести в заблуждение. В «Полынных сказках» писатель почтил память матери, и сочинял для нее. Это, скорее, философские притчи, минимум – на подростка со склонностью к рассуждениям. Как и «Самая легкая лодка в мире» — повесть и сказка о человеческой мечте. А «Чистый дор», который попадался мне в списках «литературы для средней и старшей школы», — для взрослых. Отвадите ребенка от хорошей прозы. Но вот в 1978 году была опубликована поразительная книга – «Стеклянный пруд», в которой нашли друг друга короткие, бессюжетные рассказы Коваля и рисунки — о том же — Татьяны Мавриной. Есть в сети. Доступна и ребенку. А уж как хороша — ненароком и словарь на ней расширится, и слух и образное мышление разовьются: «Тучи толпились над деревней, толклись на одном месте, раскрывая в небе узкие синие колодцы. По краям этих бездонных колодцев кудрявился солнечный пух». Или: «Трудно поймать леща. Он не глянет на кузнечика, не нужна ему стрекоза. Лещ любит манную кашу».
Если же печетесь об остром сюжете – читайте детективы. Коваль родился в семье начальника уголовного розыска в Курске, а позже его отец даже возглавлял угро Московской области. Трилогия о том, как подросток Вася Куролесов впервые волею судеб оказался вовлечен в милицейское расследование, а позже и сам стал милиционером («Приключения Васи Куролесова», «Пять похищенных монахов», «Промах гражданина Лошакова»), само собой, основана на байках отца, по воспоминаниям писателя – человека с юмором. Это не только захватывающе и смешно, но еще и легко воспринимается. Завязка интриги почти сплошь дана диалогами с недлинными репликами, а то, что отталкивается история от покупки на базаре поросенка, позволяет автору создать целую серию потешных жанровых зарисовок: «Вася то застревал в толпе, то прокапывался дальше. Развернулись перед ним морковь и петрушка, зеленый лук – веником, репчатый – косицами». И вдруг вплетется в текст, как предзнаменование, едва ли не чуждая интонация: «Наконец Вася заснул и спал мрачно, без снов, вздрагивая и огорчаясь». Шутка — шуткой, а сюжет-то детективный.
Коваля в сети много, и опять я надеюсь на то, что, выбирая чтение для отпрысков, и сами залипните. Но есть книга, без которой этого писателя по-настоящему не понять. «Темный крепдешин ночи окутал жидкое тело океана… — Фокс-стаксели травить налево! – раздалось с капитанского мостика. Вмиг оборвалось шестнадцать храпов и тридцать три мозолистых подошвы выбили на палубе утреннюю зорю». Коваль умел считать не хуже нас с вами. Откуда берется тридцать третья подошва — вопрос, требующий расследования. Уже интересно. Жанр произведения «Суер-Выер» сам автор определял, как «пергамент», назван он по имени неуемного и властного сэра капитана, а писал его Коваль 40 лет.
Долгое вышло путешествие по знакомой и незнакомой воде и земле. Эдакая нефантастическая фантастика, выворачивающая привычные представления наизнанку. Словно попадаешь в спроектированную тем же Великим Зодчим действительность, но существует она по другим правилам, нарушая отношения, принятые между предметами и одушевленными обитателями нашей планеты. Потому что – пергамент. Путешествия вообще — жанр древний. Так, может, Коваль обращается к потомкам, которые выловят из моря литературы эти мемуары, и чему-то подивятся, а о чем-то им придется гадать. «Куда ж нам плыть?» — восклицал великий поэт. Корабль «Лавр Георгиевич», и капитан его, и команда сами толком ответа не знают. Они совершают открытия, а открыв остров, дают ему название. Маршрут выходит прихотливый: Остров Валерьян Борисычей, Остров, на котором ничего не было. А то и попросту – Остров Леши Мезинова. И на каждом – свое приключение, или свое размышление. Без занудства, с улыбкой, даже если грустно.
«Суер-Выер» — пергамент философский, причем для постижения «царицы наук» здесь не нужно ни вникать в серьезную терминологию, ни тренировать логическое мышление. Нужно увидеть нарисованную автором картинку, и над ней поневоле задумаешься. Например, Остров теплых щенков, которые «никогда не вырастают, никогда не достигают слова «собака». А путешественникам предлагается их трепать – ласкать с энтузиазмом, испытывая радость, восторг, счастье. Один из теплых комочков забрался в шлюпку, и команда прямо-таки умоляла капитана взять его с собой: «Нельзя, — сказал капитан. – Ему нельзя жить с людьми. Ну, оттрепем, накормим, а там он превратится в собаку и скоро умрет. Нет». О чем это, на ваш взгляд? А на взгляд вашего сына? Прочтите с ним книгу одновременно, то-то будет здорово.
До следующей встречи!
Монреаль
