Первые почетные

Первые почетныеРусские аристократы, иммигрировавшие в США, только губы поджимали, заметив в оранжерее соседа-миллионера вывезенные из оккупированной Италии фактурные ночные горшки с гербами. Нувориши использовали их как цветочные вазы (впрочем, женам комсостава в СССР тоже не сразу указали, что кружевная комбинация – это не выходное платье). Слабые симптомы культурного шока. Но очевидно, что Европа стала американцам ближе.Было бы, мягко говоря, преувеличением утверждать, что с конца 40-х Голливуду пришлось делить родного зрителя с зарубежными коллегами. Это все еще годы расцвета студийной системы, абсолютного диктата гигантов – от «Fox» до «Warner Brothers», контролировавших 80% первостатейных залов и такую же часть прибыли от проката. И, кажется, их продукция была рассчитана на все 100% доступных человеку чувств. Кодекс Хейза работает в полную силу. Но его ухитряются обходить и мастера жанра «нуар», и Хичкок со своими триллерами. Зритель живо откликается на ужасы, почти привык к жестокости, заинтересован целой гроздью «скелетов в шкафу» и путается в эмоциях по отношению к брутальному герою. Жажду справедливости удовлетворяют вестерны. Персонажи кинокомедий, как в современном индийском кино, поголовно певшие и танцевавшие, гарантируют хорошее настроение. Было и чему умиляться. Ангелы сходили в Америку, о чем ее граждан уведомили «It\’s a Wonderful Life» («Эта прекрасная жизнь», 1946) и «The Bishop\’s Wife» («Жена епископа», 1947).

Но Голливуд, пренебрегши и ленью потребителя, и желанием сэкономить (зрелище на дому воспринималось как бесплатное), конфликтует с телевидением, вынуждая его покупать кино за океаном. Образованная часть публики активнее утоляет свою жажду прекрасного, а средний американец открывает для себя кинематограф других стилей. И простое человеческое любопытство со счетов не скинешь. Никто лучше неореалистов удовлетворить его не мог.

Судя по творчеству тех же Росселлини и де Сантиса, итальянский фашизм отличался от германского нацизма не только философской основой и предпочтительной социальной моделью. Итальянец в послевоенном сознании в меньшей мере ассоциировался с жестокостью (о зверствах армии дуче в Эфиопии американцы en mass не знали). И потом – в первых отмеченных наградой европейских фильмах было много детей. По-итальянски «шуша» (sciusciа) – это чистильщик обуви. Витторио де Сика назвал свой фильм по занятию, которым двое беспризорников снискивали на ипподроме хлеб насущный (основная идея сценария принадлежит Чезаре Дзаваттини — номинация на «Оскар»). Драная одежонка, со жратвой худо, но детям не с чем сравнивать: почитай, весь мир вокруг них таков. Они радуются, мечтают. Добывая деньги на собственную лошадь (а чего еще может желать мальчишка, практически живущий на скачках?), влетают во взрослые игры, в страдания на взрослый манер. В финале один из друзей гибнет. Пересматривать фильм сейчас я бы не стала, но свое впечатление помню: из меня не выжимали слезу. В СССР «Шушу» с разбегу купили, быстро опомнились и спрятали в «Белые столбы». Многовато сходства.

В 1949-м «Оскар» опять увозит де Сика, за «Похитителей велосипедов» (сценарий Дзаваттини). Мечется по Риму отец семейства, пытаясь вернуть свой велосипед, украденный, пока он наклеивал афишу. «Дорожный мотив» позволяет увидеть людей. Это работник велосипедного проката (сколько «двуногих коней» на его стоянке перекрашено?). Клубный импресарио. Гадалка (примета Италии, де Сика питает к ним слабость). Предполагаемый вор, его стерва-мамаша, такие же сволочные соседи. Поначалу поиски идут агрессивно, уверенно. Но день долог, отец и сын устают. Этому человеку надо до донышка отчаяться, чтобы украсть самому. Войны на территории Штатов не было. Безработица была – еще какая, едва из Великой депрессии выкарабкались. Так что узнаваемо. Но свести фильм к социальной проблематике, что миленько проделывали советские прокатчики, — убить его. Де Сика, как любой крупный художник, говорил о корнях, о национальных архетипах, о выживших святынях. Страх потерять уважение сына (сцену в ресторане не забудешь). Честность. Вспыльчивость и доброта как накрепко связанные черты натуры. Жертвенность. Окаменев лицом, жена решается заложить в ломбард свое приданое – 6 льняных простыней! И совершенно по манифесту Дзаваттини: на экране нет «героя», одна звезда — Рита Хейворт, и та на афише. Эмоциональный отклик на эту картину – иного качества. И он оказался зрителю нужен.

Между двумя «Оскарами» де Сика вклинился «Monsieur Vincent» — жизнь священника, канонизированного католической церковью. В XVI веке Vincent de Paul намучился в плену у турок, основал орден миссионеров, был назначен капелланом на галеры и облегчал участь рабов. Во время поразившей Францию чумы вел себя ровно так, как положено священнику. Думаете, это мало? Костюмированных драм американцы перевидали предостаточно. Крупными фигурами на экране – Ришелье, де Гонди и проч. – их не возьмешь. Но Maurice Cloche известен во французском кинематографе как «католический режиссер». Фильм очень личностный. И снят классно: его оператор Клод Ренуар, член знаменитой семьи, наверняка прославился бы, если б не потеря зрения.

До 1956 года фильм на иностранном языке в этой почетной номинации, несомненно, выбирали из нескольких кандидатов, однако публику в перипетии конкурентной борьбы не посвящали. Дважды в эту пору награду получал Рене Клеман (Renе Clеment). В 1950-м — за фильм «У стен Малапаги, или По ту сторону решетки» («Le mura di Malapaga»). Широкая публика помнила Габена по «Великой иллюзии» Жана Ренуара. Академики, вероятно, и по другим его работам, по фильмам «Набережная туманов» и «День начинается» Карне. Ретроспективные показы удобны тем, что помогают отследить динамику (занудным тоном): как начинали, чем продолжили… Может, кто и запишет «Малапагу» в нео-, но, кажется, вполне понятно, что этот реализм — «поэтический». Роль, сыгранная Габеном, прямиком отсылает ко всем предыдущим криминальным драмам с его участием. Невольный (или вольный) убийца «с человеческим лицом», встретивший подлинную любовь накануне краха или гибели. И, уж, конечно, он звезда! В Европе на него валом валили. Пишешь материал и обязательно узнаешь что-то новенькое. Приведу забавную цитату, сопровождавшую дебют Габена в кино. Его родители играли в мюзик-холле, и актерскую карьеру он начинал в театре. Тому, что прошел пробы, — удивился безмерно: работавший с Габеном оператор ежеминутно поправлял позу актера, требовал следить за камерой. Явившись на съемки, актер поспешил заявить: «Ладно, я буду участвовать в вашем кино. Только предупреждаю: я ничего не смыслю во всей этой механике. Учтите это!.. Я чувствую, что так же пригоден к работе в кино, как к тому, чтобы стать пастором. Если дело не будет клеиться, я умываю руки… Вся ответственность ложится на вас». Фильм был признан лучшим и в Каннах. Рене Клемана наградили как лучшего режиссера. А среди актерских работ отметили не Габена – Изу Миранду.

«Jeux interdits» («Запрещенные игры», 1952) – это экранизация французского романа. Июнь 40-го. Колонну беженцев бомбят немцы. Ах, как снято. На то мгновенье, пока уцелевшие не поднимают головы, вас посещает жуткая уверенность, что погибли все. Автор романа, Franсois Boyer, был одним из сценаристов и диалоги сам писал. Мальчик лет 8 ищет сбежавшую корову и натыкается на пятилеточку: «Где твоя мать. – Умерла. – А где твой отец? – Умер. — (после непродолжительного молчания): Ну, вот что, мой отец не умер и здорово меня отдерет, если я не поймаю эту корову!» Так знакомятся главные герои: едва ставшая сиротой городская девочка Полетт и крестьянский сын Мишель. Нет рецензии, где не отмечалась бы игра детей, выросших в профессиональные актеры. Особенно умиляет девочка, хотя мальчик все-таки точнее, выразительнее. Но вообще, что настоящие беспризорники (у де Сика и Росселлини), что благополучные дети в неореализме действительно хороши.

Франция только что оккупирована. Деревня, в которую попадает Полетт, еще не видела ни бомбежек, ни немецких солдат. Девочку воспринимают как источник информации. Так, суть да дело, она остается в семье, всю жизнь враждующей с соседями. Пафос – трагикомедия. Мотивов бездна – вплоть до «Ромео и Джульетты». В центре – эта прилепившаяся друг к другу пара, пытающаяся осмыслить, что такое смерть. Не хочу пересказывать сюжет, этот фильм не устарел. Кроме «Оскара», он получил «Золотого льва» в Венеции и премию Британской академии. А за некоторыми его эпизодами просматриваются снятые позже французские, итальянские — и грузинские ленты.

Звание «лучших» досталось и японцам. В 1951-м «Оскара» снискал «Расёмон» Курасавы. Недавно я уже говорила и об этом великом кинематографисте, и о фильме. Имя режиссера Тэйноскэ Кинугаса еще не упоминалось. Он пришел в кино в 1917-м, когда большинство японских фильмов представляли собой заснятые спектакли театра Кабуки, где Кинугаса играл женские роли. Его потеснила на экране женщина во плоти, но к 1923-му (токийское землетрясение, разрушившее кинохралище) у Кинугаса уже несколько режиссерских работ. Всего он создал чуть ли не 100 фильмов. И если Куросаве Япония обязана своим первым фильмом, показанным в Штатах, то этот режиссер в 1928-м убедил европейцев в том, что новая муза поселилась и в Стране восходящего солнца. «Страницы безумства» — это достойный ответ «Кабинету доктора Калигари». По сюжету старик, обожающий жену, пытается вытащить ее из дома скорби, но жизнь за его пределами страшна для нее не менее, чем в сумасшедшем доме. Абсурдистская стилистика смешивает галлюцинации и реальность, словно перенося искаженное пространство из головы страдалицы в обычный интерьер. Фильм имел успех и на родине, и за границей. А «Оскара» (и Grand prix в Каннах) Кинугаса получил за «Врата ада» (1954) — средневековую историю любви и смерти самурая и чужой жены. Экзотика. Замечательные актерские работы (главную роль в фильме сыграла Матико Кё, которую уже знали по «Расёмон»).

Следующая премия тоже досталась японцам. Хироси Инагаки перенес на экран роман о легендарном, ни разу не побежденном самурае XVII века. Это трилогия о крестьянине, который сумел стать воином. Играет его Тосиро Мифунэ (см. «Расёмон»), в том же году, кстати, и у Курасавы в «Семи самураях» снявшийся в сходной роли.

В 1956-м зрителю наконец предоставили возможность думать и спорить. Но об этом – через неделю.

Александра Канашенко
Монреаль

На иллюстрации — кадр из «Похитителей велосипедов»