Прямо пойдешь – убиту быти

Прямо пойдешь – убиту быти

«Народу нравится!»
Реплика из фильма «Кин-дза-дза!»

До 40-х годов прошлого века плановым зрительским опросом никто в Штатах не занимался. Многое и без того вырисовывалось. Например, здесь всегда смотрели и смотрят исторические и религиозные эпопеи, то бишь «пеплумы».Название жанра пришло из латыни, куда, в свою очередь, попало из греческого. И на обоих языках обозначает «роскошное одеяние».

Вникнув в местную школьную программу, я поняла, почему американцы так до пеплумов охочи. Соблазнительно это — развлечься, а заодно вроде бы и образоваться. К тому же воротилы еще молодой индустрии, финансировавшие как съемку фильмов, так и их прокат, продемонстрировали трогательное стремление к единству формы и содержания. Вряд ли они ориентировались на известное высказывание Станиславского — «Театр начинается с вешалки». Скорее, потакали собственному вкусу. Но тонны пятицентовиков, заработанных в никель-одеонах, заложили фундамент целой сети огромных, помпезных кинотеатров, способных ублажать по две тысячи человек.

В 20-е на этом поприще прославился Roxy – уменьшительное от Samuel L. Rothafel. Начал он как управляющий строительством и быстро вырос до строительного магната и могучего эстрадного антрепренера. Благодаря его титаническим усилиям в Нью-Йорке были возведены «Rialto», «Rivoli Capitol», «Radio City Music Hall», «Roxy Theatre». По их фотографиям понятно, что Рокси тяготел к ампиру. Портики и колонны снаружи. Гипсовые копии древнегреческой скульптуры, сфинксы и орнаментальная лепнина — в интерьере, навевающем смутные мысли о родовом поместье. К буфету, торговавшему на все кошельки, — и шампанским, и дешевой шоколадкой — зритель скользил по наборному паркету, которого и подмосковная усадьба не постыдилась бы. Сам буфет был обшит панелями маркетри. Даже служителей облачили в шелковую униформу, гармонировавшую по цвету с обивкой сидений и занавесом. Кого-то смутят понатыканные американцами там и сям горгульи, но архитекторы против них не возражают: творческая эклектика. Главное – монументально. Побывал рабочий в кино – потом есть что вспомнить.

На Западном побережье в том же духе трудился Сид Грауман (Sid Grauman). Его коньком (не сочтите за каламбур) был Восток. Chinese Theatre чаровал взор крышей «а ля пагода». Кинодворец в древнеегипетском стиле встречал потребителя средней высоты водопадами. Строились и кинотеатры поскромнее, но их владельцы тоже тщились соответствовать эпохе. Правда, как оно случается у эпигонов, частенько путались. Освещенный сотней мигающих лампочек щурился на зал с потолка Олимп – с богами, харитами, музами и приближенными героями, только почему-то декорированный под испанскую гасиенду. Впрочем, на Олимп меня еще не заносило.

Было бы мотовством использовать эти храмы лишь для показа кино. Однако акценты Рокси переставил: в никель-одеонах увеселительная программа между фильмами трактовалась как дополнительная приманка — не повезет с фильмом, зато музыку послушаю. В кинодворцах симфонический оркестр, водевиль и труппа красоток, отплясывающих до и после сеанса канкан, не давали захиреть музыкальному и эстрадно-театральному искусству.

Побродив в «благородно» отделанном вестибюле, усевшись в богато изукрашенном зале, зритель и на экране хотел бы видеть что-нибудь эдакое, от фабричного конвейера далекое, из жизни князей и графов, а то и царей, которые «и ели, и пили иначе». Хотя, безусловно, не весь зритель. Чтобы прояснить картину, киноведы предлагают сравнить двух режиссеров — Сесиля ДеМиля (Cecil B. DeMille) и Эриха фон Строхайма (Erich von Stroheim).

ДеМиль, уроженец Америки, снял свой первый фильм в 1914-м, да так и продолжал без малого четыре десятка лет. Актер и режиссер фон Строхайм, иммигрант-австриец, до середины 30-х работал в Штатах, еще в немом кино; на несколько лет возвращался в Европу (сыграл в том числе и в «Великой иллюзии» Жана Ренуара) и последние годы жизни провел во Франции, где был удостоен ордена Почетного легиона. Оба они, учитывая общественный вкус, в унисон поколдовали над своими фамилиями. Американец, предки которого прибыли из Голландии, намекнул на свою «голубую кровь» новым написанием (в оригинале – Demil). Строхайм, сын успешного ремесленника, самочинно присвоил частицу «фон». Но этим сходство практически исчерпывается.

В 1919-м оба режиссера обращаются к теме «мужчина и женщина». ДеМиль подвергает переделке пьесу любимого мною Джеймса Мэтью Барри. Это он подарил миру не желающего взрослеть, страшноватого мальчишку Питера Пэна. Пьеса «Восхитительный Крайтон» («Admirable Crichton») была опубликована в 1902-м, выдержала подряд более 800 представлений, идет до сих пор, и, кстати, если вы читали Агату Кристи, то могли заметить, что о «Крайтоне» благосклонно отзывается миссис Марпл.

Семья некоего лорда, на словах сторонника классового равноправия, вместе со слугами выброшена кораблекрушением на пустынный тропический островок. В новых обстоятельствах лидером оказывается умелый, энергичный дворецкий Крайтон, поскольку он не пасует перед лицом дикой природы и обеспечивает остальным членам честной компании еду и крышу над головой. Бывшие хозяева пытаются протестовать против этого нежеланного возвышения, но кушать хочется, и они смиряются. Вот остров обжит. Крайтона именуют The Guv. – губернатор. И он уж совсем было женится (по взаимной страсти) на дочери лорда, как вдруг приплывает корабль, позволяя и хозяевам, и слугам вернуться на родину. А там восстанавливается status quo ante, во многом по инициативе самого «восхитительного» Крайтона.

ДеМиль, как Тургенев в литературном анекдоте, начал с того, что переменил название. Теперь это «Male and Female». Изменилась и основная проблема. Зрителю надо решить гамлетовский вопрос в новой огласовке: быть или не быть брачному союзу между выходцами из разных социальных слоев. Кроме того, ДеМилю, в отличие от миссис Марпл, явно не достает в пьесе «художественности», и он наращивает ее с первых же кадров. На свой манер.

Может, это у режиссера семейное: его отец, актер по профессии, имел право (без совершения таинств) вести богослужение: в епископальной церкви это допустимо. Мать перешла из иудаизма в христианство, то есть к вере, скорее всего, относилась трепетно. А может, ДеМилю просто нравилось Священное писание. Но только он словно нанялся, по поводу и без повода, совать под нос бедному зрителю библейские цитаты. Фильм открывается кадрами бушующего океана, потом следует не менее грандиозная панорама Большого каньона, завершают вступление титры: «И сотворил Бог человека по образу своему».

Знакомый с драматургией Джеймса Барри, зритель уже едва ли не упрекает себя, что залом ошибся, когда ему показывают главную героиню пьесы – дочку лорда, принимающую ванну. Ее горничная священнодействует: озабоченно измеряет температуру воды и выливает в нее благовония. Лишь по соблюдении этого ритуала леди с потрясающей пластикой погружается в купель, а титры вопрошают: «Почему бы ванне не быть элегантной, как и иным вещам в нашей жизни?» Фильмы ДеМиля обретут звук и цвет, но эта глубокая сентенция никуда из них, по сути, не денется. Как и спасение героини от какого-нибудь бедствия, без чего любовь героя, конечно, вызывает серьезные сомнения.

У Барри дворецкий в одном из диалогов читает строчки из Вильяма Хенли: «Я был царем в Вавилоне, а ты – рабыней-христианкой». ДеМилю только намекни. Крайтон на экране произносит эти стихи многажды – чтоб зритель запомнил, и с размахом воплощает свою мечту в жизнь: вот он уже царь Вавилонский, а леди, дочь хозяина, как и предписано, — христианская рабыня. На что этот размах похож, сказать трудно. Существенно, что по роскоши он может соперничать с обустроенным Рокси кинотеатром. Само по себе совмещение различных исторических эпох – прием не хуже любого другого. Но здесь-то зачем?

В «Male and Female» ДеМиль набирает те стилистические приметы, те штампы, которые потом расцветут во всей красе в его историко-религиозных эпопеях. Известность и награды принесли ему именно пеплумы. Вам не знакома фамилия «ДеМиль»? Но уж один его фильм вы наверняка видели – оскароносные «Десять заповедей» (1956). Под Вербное воскресенье, Пасху или Песах его по телику крутят ежегодно. Причем, это уже вторая авторская версия (первая – 1923 года), по масштабу превзошедшая и Гриффита с его «Юдифью», и царство вавилонское. Собственно, Оскара этому фильму присудили за визуальные эффекты: режиссер с выдумкой провел евреев через Красное море.

В американском кинематографе ДеМиль – одна из самых значимых фигур. Не только по суммам, собранным его почти сплошь кассовыми фильмами. Вымощенная им – широченная – дорога не пустовала, кажется, ни года. Кто только по ней не шествовал – и библейские фигуры, и Клеопатра, и разжалованные в гладиаторы римские полководцы, и греко-римско-какие-то воины, и императоры – от Цезаря до Деметрия, и вожди-варвары, и герои Гомера. Все – неспешно (наверное, чтобы людей не насмешить), и одной и той же наводящей на меня тоску походкой, которую они позаимствовали у ДеМиля. Ну, разве, с поправкой на технический прогресс.

Я совсем не против перенесения на экран исторических и религиозных событий. Когда-то дала себе труд посмотреть «Иисуса из Назарета» Франко Дзеффирелли, не подряд — за пару дней (фильм телевизионный и длится более 5 часов). Но вот ведь пакость: созданный по заказу Ватикана в ответ на американские пеплумы он не шибко от них отличается. Все та же быстро надоедающая иллюстрация, хотя, безусловно, точная в цитатах и сюжете и выверенная в толковании. Священное писание для неграмотных?

Пьетро Паоло Пазолини поставил «Евангелие от Матфея» в 1964-м. Его Саломея – видимый символ красоты, кротости, чистоты и изящества, не повышая голоса, но сугубо отчетливо проговаривая слова, требует у Ирода в награду за танец голову Иоанна Предтечи. Все заранее знаешь, а ощущение как от удара под дых.

А что же фон Строхайм? Он снимает «Слепых мужей» («Blind Husbands»). Сюжет фильма неприхотлив. Некий доктор и его жена приезжают в Альпы. Супруга страдает: муж относится к ней с прохладцей. Немецкий офицер («фон», разумеется; его играет сам режиссер) соблазняет молодую даму. Ничего не подозревавший поначалу доктор вдруг понимает, что обманут. Во время пешей прогулки на горную вершину соперники борются, любовник погибает. Все.

Если ДеМиль хлопочет о количестве сюжетных положений, то Строхайма интересует качество — лепка характеров, создание атмосферы, подтекст. Он терпеть не мог «института кинозвезд» и каждый кадр почитал вызовом режиссеру. Изобразительные возможности кинематографа – его стихия. По характеристике одного из киноведов, это «реалист, которому доступны все ресурсы экспрессионизма». Вот его «простое правило»: «Взгляни на мир пристально, продолжай смотреть, и в конце концов он обнажит перед тобой всю свою жестокость, все уродство». Печальное кредо.

Во время Первой мировой войны фон Строхайм так блестяще играл немцев-подлецов, что получил прозвище «Человек, которого с удовольствием ненавидят». Президенты кинокорпораций соглашались с этим от всей души. Не так уж много Строхаймом и снято – всего 9 фильмов (у ДеМиля их около 80). Но это шедевры, которым под силу повлиять на человеческую судьбу. Сын Пьера-Огюста Ренуара, Жан Ренуар, бросил заниматься керамикой, после того как увидел «Глупых жен» («Foolish Wives»). Слава Богу, а то потерял бы мир замечательного кинорежиссера. Строхайм – это путь к авторскому кино, которое в Штатах, конечно, столь же естественно, как и в Европе. Не все ж доходы, искусство берет свое.

Почему американская киноиндустрия все-таки затеяла зрительский опрос, читайте через неделю.

Александра Канашенко
Монреаль