«Место встречи» знакомит читателей с канадской историей и литературой (эти материалы можно прочесть в рубриках \»Наиновейшая история\» и \»Посидим почитаем\» – Ред.), но все мы выросли на литературе иной, великой, все вышли из гоголевской шинели! Увы, она умирает, и в июне 2009 года «Литературная Россия» опубликовала статью «Реквием по русской литературе», в которой обращается внимание читателей на угасание таковой.«Киевский Телеграф» тут же дал ее под названием «На графике русской литературы – кончина», которое, увы, точнее отражает суть вопроса. А суть его сводится к моему революционному предложению применить метод индивидуальных графиков Ерофеева к словесности.
Статью критиковали и объявили провокационной. Хм. Первое всегда полезно, если делается с умом, а вот второе уже напрасно. Разве она провокационная? По-моему, аналитическая. И потом, русская литература — что, священная корова, которой слова поперек не скажи, а только чеши за ушком? Да неистовый Белинский и не такое себе позволял!
Нет, статья не провокационная, а нарочито провокативная, есть такой жанр в литературе, побуждающий пылких критиков облачаться в блистающие доспехи и бросаться в бой, защищая то, на что никто не покушался. Увы, сия неадекватная критика (ее автор так и не смог привести примеры новых столпов жанра, переломивших очевидную негативную тенденцию угасания искусства художественного вымысла) лишь подтвердила главный мой тезис: великая русская литература при смерти.
Но довлеет дневи злоба его, и в наше время – уж точно не литературная. Поэтому поверить алгеброй гармонию и подтвердить тезис цифрами мне все было недосуг. Напрасно. Ведь в статье не хватало главного, раз уж речь зашла об индивидуальных графиках! Не было их самих. А это уже не научный подход.
На самом деле задача эта – набор статистики и ее графическое отображение – не столь уж и сложна в эпоху Интернета. Статистика показывает, что ни мне, ни Пелевину, ни… — боюсь, никому и никогда больше! – не удастся переломить нисходящую ветвь индивидуального графика русской литературы. Потому что ее время ушло. Потому что я, вы, все мы, читатели an mass, так сказать, поклонники, ценители и потребители литпродукта, увлеченно продолжили дело наших отцов и дедов, первых ее могильщиков. Тех поставило перед выбором и отвлекло от нее сначала кино, затем радио, а потом и телевидение, и магнитофоны. То есть, информация из первых рук. В чистом виде. И если бы не заинтересованность Советской власти в культивировании мифа, в который к тому времени уже вырождался феномен художественной литературы, то момент истины для внимательного читателя наступил бы давно. Лет сорок назад.
Впрочем, тогда он и наступил. Но не будем упрекать отцов и дедов, поскольку именно мы, их дети и внуки, едва освоившись с компьютерами, Интернетом и мобильными телефонами и впервые за много тысяч лет вздохнув полной грудью воздух информационной свободы – тут же подписали словесности если не смертный приговор, то диагноз с плохим прогнозом. На ее графике – кончина.
А вот, кстати, и график. Я позаимствовал его у Льва Алкорна, проделавшего за меня эту работу и опубликовавшего недавно в бостонском альманахе «Лебедь» статью «Литература и информация», удивительно созвучную размышлениям в «Реквиеме». Лев взял 42 перечня писателей (в итоге набралось 137 авторов), собранных в Интернет-общении и путем личного опроса, и обработал данные так, что частота упоминаний откладывалась по вертикальной оси на временах выхода их наиболее значимого (известного) произведения. Затем цифры усреднялись в окне шириною в 25 лет – это примерная разница между двумя соседними поколениями (синяя линия). В том же окне вычислялось среднее количество писателей из списка (красная линия). Среднее число упоминаний автора (зеленая линия) вычислялось делением синего графика на красный.
Наибольшее число упоминаний (32) вполне предсказуемо выпало на долю Пушкина, далее идут Лев Толстой и Чехов (по 25), затем Достоевский (23) и Лермонтов (15). И чрезвычайно характерно то, что данные за XIX и XX века значительно различаются. Если в XIX веке среднее число авторов оставалось почти неизменным, а их упоминания чередовались в виде высоких пиков и глубоких провалов, то в XX обе кривые выравниваются и сходятся. Разумеется, данные опроса недостаточно репрезентативны, но общий тренд передают вполне верно.
По мнению Алкорна, высокая эпоха избранных классиков сменилась – в связи с появлением новых средств массовой информации (кинематограф, радио и телефон) – низким веком многочисленных подёнщиков, поставивших выпуск литпродукции на поток. Но весь XX век обе кривые устойчиво стремились вниз, к настоящему времени достигнув абсолютного минимума. Более того, среднее число упоминаний, приходящихся на автора (зеленая кривая) тоже скатилось к теоретическому минимуму (единице, обозначенной пунктирной линией) – писатели «мельчали». Дальше катиться некуда. Период бурного расцвета и угасания великой литературы занял мгновение по историческим меркам – каких-то 200 лет.
Последний локальный максимум в 90-х годах прошлого века дали Улицкая (8) и Довлатов (6), что, по мнению автора графика, доказывает девальвацию писателей. На мой взгляд, это говорит лишь о том, что современные писатели на слуху и в моде, как и должно быть, истинный же их масштаб проявится со временем. Либо не проявится. На моем графике, о котором чуть позже, место Улицкой и Довлатова заняли более модные Акунин и Пелевин. Завтра появится кто-нибудь еще.
Но к делу.
Недостаток метода Льва Алкорна, повторяю, в слабой репрезентативности и субъективности. Но есть методика, во-первых, лишенная этих недостатков, а во-вторых, куда более простая. Всего-то и дел – посмотреть число обращений в Интернете к соответствующей фамилии. Без всяких усреднений. Зато, чтобы учесть специфику воспитания и вкусов старших поколений, выросших еще в СССР, я сделал выборку обращений на русском (красная линия) и на английском (зеленая). Это дает возможность взглянуть на русскую литературу со стороны.
Как видим, мой график отражает ту же тенденцию угасания изящной словесности, что и график Алкорна. Причем данные из англоязычной Сети еще более подчеркивают спад, начавшийся после Достоевского – если у Пушкина и Толстого число ссылок и обращений в англоязычной сети превышает их число в Рунете, то уже рейтинг Чехова ниже такового, здесь точка пересечения, а советская литература, если ее можно так называть, значительно ниже котируется, мягко говоря, на Западе, чем на просторах бывшего СССР. Западный рейтинг Шолохова втрое ниже постсоветского (как и – увы – Пастернака), а у Симонова его вообще практически нет.
Это говорит либо о более высокой культуре западных читателей (они вообще, гонясь за модой, тем не менее, любят и ценят классику), либо об их лучшем литературном вкусе, либо о том, что процесс угасания словесности на Западе протекает не так стремительно, как у нас. Что, впрочем, взаимосвязано и подтверждается более высокими рейтингами Акунина и Пелевина на Западе по сравнению с родными самыми читающими палестинами.
Разумеется, мой график также не претендует на абсолютную точность, он зависит от настройки страницы вашего поисковика, да и от него самого. Так, данные в патриотичном, но несколько провинциальном «Яндексе» сильно отличаются от данных глобального «Гугла», которыми я пользовался, но когда речь идет о других поисковых системах и миллионах (а на оси ординат отложены именно они – миллионы обращений), то статистика получается вполне достоверной.
Печалиться ли об этом? Не знаю. Все ли к лучшему в этом лучшем из миров? Не уверен. Но реальность такова. И ее не могут изменить даже четыреста русских писателей-фантастов (именно столько штыков в их союзе)…
Монреаль-Бостон
