Ружье ребенку не игрушка

Ружье ребенку не игрушка

Молящийся: Господи, почему именно на меня все беды сыплются?
В чем я виноват?
Глас с неба: Ну, не нравишься ты мне!

Попадая на средненький фильмец, да еще и с заведомо счастливым финалом, я и сын развлекались тем, что в наиболее драматичные моменты «переписывали» сценарий. Герой зависает над пропастью. Сын шепчет: «Хорошо бы он сейчас сорвался!» Героиня твердо глядит в дуло направленного на нее пистолета. Мы изо всех сил «болеем» за «плохих парней»: «Ну, и чего ты ждешь, дубина, стреляй!»Бывало, и не заметишь, как полтора часа пролетят. Фильмы мексиканца Алехандро Гонсалеса Иньярриту (Alejandro Gonzаlez Inаrritu) легко комментировать с точностью наоборот. Это иллюстрации к «закону Мерфи», или, что более привычно для русского уха, «закону подлости»: если что-нибудь может пойти плохо, оно это сделает. Настырный шепоток режиссера «так что лучше соблюдай библейские заповеди» ничего не меняет.

И опять — сам по себе элемент предсказуемости ни в коем случае не является критерием, иначе бы на экранизациях и перепевах прославленных фильмов залы пустовали. Я все о том же: как это сделано. Режиссер и его сценарист Гильермо Арриага (Guillermo Arriaga) отчасти прячут морализаторство в нелинейном сюжете. «Гипертекст», как ныне выражаются, в котором возможно пересечение самых отдаленных точек, — структура древняя. В «Тысяче и одной ночи» второстепенный персонаж упрямо тянет за собой новую главу, и народу действует – тьма-тьмущая. Кстати, в кинематографе этот прием тоже давно используется, а сценарии Арриага построены всего на трех-четырех сюжетах. Как только вы уловили режиссерскую логику сопоставления героев, например, в фильме «Amores perros» («Сука-любовь», 2000), и тенденцию в развитии повествования, мысль «что ж он их так сурово судит!» вас уже не покидает.

«Amores perros» открывается сценой погони: молодой человек, пытающийся на собачьих боях заработать деньги, чтобы удрать с женой своего старшего брата, здорово напортачил и, спасаясь от конкурентов, крушит машину красавицы-фотомодели и заодно мешает наемному убийце реализовать тщательно продуманную схему. Фотомодель – героиня собственного, построенного на песке романа: она уводит из семьи мужа. Убийца тоже страдает – от безумной любви к дочери, которую видел в последний раз, когда ей было всего 2 года.

На молодых действует сильно. Вероятно, они лишь начинают постигать известную пожившему индивидууму истину, что от любви столько же радости, сколько и бед, и никакие принесенные в любовной горячке жертвы счастья не гарантируют. Однако заподозрить в наивности жюри многочисленных фестивалей, а также членов мексиканской, американской, британской киноакадемий, которые либо дали фильму премии, либо его на них выдвинули, — никак нельзя. Остается понять, почему так щедро отсыпали наград.

Незнакомые лица, вносящие в повествование подлинность? Зритель так давно ходит на «звезд», что сама эта особенность обращает на себя внимание – если играют нормально (Иньярригу снимает непрофессионалов), а это условие как-то соблюдено. Или скрупулезность в показе мексиканского «дна» (оператор Rodrigo Prieto), ниже которого и при желании не опустишься. Или столкновение судеб, когда сравниваются люди, живущие вне этой минуты хоть и в одном городе, но, по сути, едва ли не в разных мирах. А может, проведенный сквозь фильм второй план – замешанные в человеческую суету собаки, чья любовь и преданность контрастируют с готовностью близких предать друг друга? Для меня не убедительно, но кто их, академиков, разберет.

Как и Гильермо дель Торо, Иньярриту снимал трилогию. О своем заветном – о смерти. Две другие входящие в нее картины — «21 Grams» («21 грамм», 2003 г.) и «Babel» («Вавилон», 2006) – построены так же, и так же быстро использованный принцип ловится зрителем, но персонажей узнаешь в лицо. В «21 грамме» (чтобы не плодить ненужные тайны, это вес нашей души) рассказ о «нечаянных злодействах», когда волей случая главные герои ломают прекрасное будущее друг друга, в присутствии на экране Шона Пенна раздражает меньше. И англичанка Наоми Воттс в роли женщины, сумевшей освободиться от наркотической зависимости и обретшей замечательную семью, которую режиссер убивает в автокатастрофе, — безусловно, хороша. В этом фильме уже не поучают (что приятно), и закон Мерфи пышно цветет сам по себе.

Русский человек, возмужавший под висящим на стене чеховским ружьем, в первой же мизансцене «Вавилона», по крайней мере, один сюжетный узел вообще просчитывает моментально. Где-то в Марокко двум братьям-подросткам, козьим пастушкам, отец дает в руки винтовку – по шакалам стрелять. То, что это оружие обладает эффективной дальностью применения порядка трех километров, прямо-таки понуждает зрителя выискивать цель в круге названного радиуса. И здесь есть кем полюбоваться. Кейт Бланшетт, например. Ну, и Бред Питт, четкая голливудская техника. В целом я бы точно пожелала картине или большей динамики, или более продуманной постановки медленных психологических эпизодов. К шалостям рока тут припутан заезженный мотив: «счастье – это когда тебя понимают» (помните «Доживем до понедельника»?). Вновь недоумеваю: почему картину так хвалят?

«Biutiful» (удачно переведено на русский – «Красата», 2010) – это куча номинаций и одна награда в Каннах: за лучшую мужскую роль, которой Хавьер Бардем, конечно, достоин. Фильм на этом блестящем актере и держится. И еще на операторской работе – по-прежнему Родриго Прието, но от сотрудничества с проверенным сценаристом Иньярриту отказался. Принадлежащий его перу сценарий совсем прост. Валятся на героя со всех сторон шишки, а в финале, как и положено, он помирает. И что? «Momento mori» или «все под Богом ходим»? Вечные темы, перешедшие на экран, когда кинематограф еще в пеленках парился, обязывают режиссера к оригинальному киноязыку.

Пару дней назад я наконец посмотрела упущенный мною фильм Вернера Херцога «Bad Lieutenant: Port of Call New Orleans» «Плохой лейтенант: порт захода Нью-Орлеан», 2009). Был по его поводу скандальчик. В 1992-м режиссер Абель Феррара (Abel Ferrara) снял картину «Плохой лейтенант» (Bad Lieutenant»). Последний месяц из жизни коррумпированного наркомана-полицейского, который к тому же в долгу, как в шелку. Типичный антигерой, якшающийся с ворьем, бандитами, проститутками, встречает он на своем финальном пути монахиню (американский вариант вдовы Марии Семеновны из «Фальшивого купона» Л. Толстого), мягчает душой, теряет бдительность, и «мочат» его кредиторы. Ладно скроенный, жесткий триллер. В заглавной роли — крепкий профессионал Харви Кейтель (Harvey Keitel). После выхода фильма Херцога (конкурсный показ на Венецианском фестивале) Феррара крикнул, что его обокрали. Но отклика не дождался. Да, у Херцога в героях тоже «плохой полицейский», по имени МакДонах (Николас Кейдж). Тоже наркоман. И возлюбленная у него – уже подсевшая на кокаин проститутка. Даже долги присутствуют – и у самого лейтенанта, и у девицы. Лейтенант, чтобы вытащить ее из опасной ситуации, нарушает любые, и бандитские, и христианские, правила.

А перепева нет. Точкой отсчета в фильме – ситуация «доброе дело не остается безнаказанным». В ураган Катрина затопило тюрьму. Циничный по натуре (что ясно из первых же реплик) сержант-детектив МакДонах, к удивлению своего напарника, бросается в воду, чтобы вытащить из камеры заключенного. Повреждает позвоночник и отныне обречен на непрерывную боль. Поступок влечет за собой повышение в чине до лейтенанта и пристрастие к наркотикам. Я не поклонница Николаса Кейджа. Но у хорошего режиссера кто хочешь сыграет. Херцог находит для внешнего облика МакДонаха почти карикатурную пластику: тот приподымает одно плечо (в этой позе не так мучает боль?). И, как бы герой ни хохотал, в глазах – страдание. Так теперь ему и жить, через «не могу». И ни разу ни единого проклятья в адрес того — спасенного.

Лейтенант ловит наркошу, но не арестовывает – обирает и, не сходя с места, наполняет ноздри вожделенным порошочком. Издевается на темной стоянке над юной парочкой. Утихомирив беса в спине парой затяжек опиума из трубочки, найденной в сумке разбитной девицы, совокупляется с ней на глазах ее кавалера. Револьвер не то что в кобуру, даже под пиджак не прячет — затыкает за ремень на животе. МакДонах расследует бойню: убита семья иммигрантов-сенегальцев, в том числе и дети. Отец «шестерил» вокруг наркотиков и проштрафился. Преступник известен, однако у полиции нет улик. Вся надежда на парнишку-свидетеля. А его бабушка, честная труженица на ниве ухода за престарелыми, боится за внука и где-то его прячет. Чтобы узнать где, МакДонах выдергивает из носа бабушкиной подопечной трубки для подачи кислорода. Позвольте, это уже было, правда, в литературе, в одном из романов Майкла Коннелли. И чечетка, выбиваемая руками по краю стола, — у Миллера Рекса. Эдакая энергичная пробежка по узнаваемым, истрепанным в Голливуде деталям, собранным в трагичный, сумасшедший образ, который никаким шаблоном не измеришь. Действительно, лучшая роль Кейджа.

Фильм ироничен, местами пародиен. Жанровая определенность Херцога явно не волновала. Он творил атмосферу. Порт захода — Новый Орлеан. Ждешь экзотики, а город с птичьего полета — серый, скучный. Какие-то трубы (в сознании всплывает полузабытое слово «теплоцентраль») — самая яркая примета ландшафта. Но вот в кадре авария. На шоссейном полотне – огромный задавленный аллигатор с кишками наружу. Автомобиль вверх колесами. Неотложка. А на скошенной обочине, с разинутой пастью, — второе чудовище. Ползет себе вдоль дороги. Зевака или приятель погибшего? Зритель видит происшедшее и его глазами.

В этом городе, где опиум не курят лишь младенцы да негритянки-бабушки, в характере которых так ощутим привкус американского Юга двухсотлетней давности, дошедший до ручки МакДонах вполне естествен. На столе в приспособленной под наблюдательный пункт комнате комфортно расположились две порожденные наркотическим бредом, разноцветные игуаны. Кто над кем смеется – ящерица над героем, он над ней? Не представить, что другому удастся прижать не пожалевшего детей монстра. А уж каким путем победит лейтенант это, по словам Херцога, «чистое зло» — вопрос второй. И никакой морали.
Встретимся через неделю.

Александра Канашенко
Монреаль