«С музыкой у меня нет секретов»

Он живёт от меня всего в двух минутах ходьбы, а раньше мы никогда не встречались. Или встречались? Но как среди сотен людей на улице распознать пианиста с мировым именем? Никак! Он такой же, как все. Не носит ни ярких одежд, не обладает каким-то лишь ему свойственным выражением лица…Вот только смеется так весело, так задорно, что нет сил удержаться. Во время интервью мы много и долго смеялись. Dang Thai Son обожает шутить и смешить. Да и о своей карьере пианиста рассказывает так, словно всё, что с ним происходило, случалось в шутку, словно жизнь все время хотела его рассмешить.

В 1980 году он побеждает на первом в своей жизни музыкальном международном конкурсе Шопена в Варшаве.

— Это для меня стало настоящим шоком! Я всего 3 года занимался в Московской консерватории, где в первый год мне ставили технику игры на фортепьяно. И вдруг – первый приз на самом трудном и престижном конкурсе. Как в такое можно было поверить!

Действительно, он и не мечтал о победе. Даже на гала-концерт не пошел, где должны были объявить победителя. И не волновался по поводу того, победит или нет.

— У меня же не было к тому времени никакой концертной практики, никогда до этого не играл на конкурсе, с оркестром, не давал сольных концертов. Опыта не было никакого. Я не знал английского. У меня в биографии было всего 2 строчки: год рождения в Ханое и учеба в Московской консерватории. Меня не хотели брать на конкурс. Но решили взять по политическим соображениям! Я оказался первым участником из Вьетнама, то есть вместе со мной добавлялась еще одна страна. Вторая причина заключалась в том, что я закончил Московскую консерваторию. А это солидное имя!

А начиналось увлечение музыкой дома. Мама – пианистка, любила играть Шопена. Старшие брат и сестра обучались игре на фортепьяно. И юный Тай Сон мечтал о рояле.

— Мой папа — поэт, а мама — пианистка. Кстати, мама мне передала любовь к Шопену… И опять же кстати – ей скоро исполняется 100 лет. А она до сих пор выступает в Ханое (показывает фотографии мамы с последних концертов на своем телефоне). И вот родители решительно сказали: «Нет, достаточно нам шума и без тебя!» Но ведь как всегда бывает… Когда родители говорят «нет», ребенок отвечают: «Все равно хочу!» И они заметили, что я проявляю к роялю особый интерес. Я постоянно подходил к нему и пробовал подбирать какие-то мелодии. И тогда решили проверить, есть ли у меня слух. А слух — самое главное для музыканта! Далеко не руки, очень важное — именно слух! Оказалось, что у меня особенный слух.

Однако, когда дошло дело до поступления в музыкальную школу, во Вьетнаме вовсю шла война. И музыкальные учебные заведения эвакуировали в горы. Мама Тай Сона как учительница тоже должна была уехать из Ханоя. Младший сын отправился вместе с ней. И там, в горах, он и стал обучаться игре на фортепьяно. О своих уроках он мечтал так, как иные мальчишки мечтают о футболе.

— Я начал учиться музыке в 7 лет, а 8 лет мы были в эвакуации до 1973 года — то есть все то время, на которое пришлось мое развитие как музыканта. А теперь судите сами! Скрипку, флейту легко взять с собой в эвакуацию, а рояль как увезешь! На машине только! А если все мосты через реки взорваны? И через реки везли фортепьяно на буйволах… И вот вся детская музыкальная школа, училище и консерватория выстраиваются в очередь, чтобы заниматься на тех нескольких фортепьяно, которые удалось вывезти в эвакуацию. У меня в день было 20-30 минут для занятий музыкой. А если начиналась бомбежка, то и это время терялось, потому что приходилось спускаться в убежище. Но мы вот что придумали! Мы слушали, какие самолеты летят. Если агрессивно звучит приближающийся самолет, то это американский, значит, надо спускаться в убежище. А если ровный звук, то советский, и, значит, будет только облет территории. И можно оставаться и играть на фортепьяно. Вот где мой слух пригодился! (смеется) Это очень экзотично для русского читателя, что я вроде не русский, а говорю по-русски?

Данг Тай Сон говорит легко, бегло, вставляет разговорные русские словечки, которые делают его речь легкой, плавной, какой-то напевной. Русский он начал учить еще в Ханое. На выбор ученикам предлагались 2 иностранных языка: русский и китайский.

— Но какой это был русский! Мы с трудом освоили алфавит. И к приезду в Москву я знал только «здравствуйте» и «спасибо»! О том, как я попал в Московскую консерваторию, я вспоминаю, как о чуде. К нам в Ханой приезжал пианист Исаак Кац преподавать музыку. Он прослушал всех студентов-пианистов и меня в том числе, хотя я уже к тому времени преподавал в училище, не имея на это никакого права. И он нашел у меня какое-то особое дарование и захотел меня взять к себе в класс. Занимался я у него раз в 2 недели по часу. В течение 6 месяцев. И работал как зверь. Именно он мне показал, кто я есть. До этого я не был уверен, что могу хорошо играть. Он сразу резко изменил мою программу. До этого я играл легкие пьесы. А он мне дал 2-й концерт Рахманинова, 4-ю балладу Шопена. Все это было абсолютно невероятно! Сложно! Но очень интересно! У меня было множество приключений с поездкой в консерваторию. Мы все, кого послали учиться в Советский Союз, поехали на поезде, через Китай. Ехали целых 3 недели. Я не знал, где буду учиться, в какой консерватории. Остановились на неделю в Иркутске, чтобы пройти медосмотр, потому что после войны во Вьетнаме было много болезней. Развлечения ради затеяли как-то концерт. И я, хотя уже 2 месяца до этого не играл на рояле, сыграл Рахманинова. Как мне показалось, сыграл плохо. Но там была одна женщина, которая и распределяла стуентов по учебным заведениям. И на нее моя игра произвела большое впечатление, она позвала меня к себе и предложила поехать в Московскую консерваторию. Я был в шоке!

Затем мне надо было пройти вступительное прослушивание в консерватории. Меня взяли сразу на первый курс, сказав, что «мальчик очень музыкальный, но школы нет», и руки – «Бог знает что такое»! Какая у меня могла быть техника, если я всего за 3 года до поступления в консерваторию стал регулярно заниматься музыкой! В консерватории профессорам интересно заниматься со студентами, у которых уже есть техническая база. Учить технике – это черная работа, которая занимает много времени. Никто не хотел со мной связываться. И только самый старый профессор, Натансон, взял меня к себе в ученики — поскольку был самый старый, у него было много времени. Как мне повезло! Я с ним занимался 3 раза в неделю! Каждый раз по целому утру. Работа над техникой – чудовищная. Я работал день и ночь. И прямо — как чудо! — в конце первого курса я получил пятерку за свою игру. И потом я смог играть самые трудные пьесы для фортепьяно – вариации на темы Паганини Брамса. Все профессора, которые меня слушали на вступительном прослушивании, удивлены были необычайно. Они говорили, что это невозможно. Они не знали, как я занимался! В общежитии в подвале есть репетиторные комнаты. В одних – хорошие инструменты, в других – похуже. Чтобы попасть в комнату с хорошим инструментом, надо было вставать рано утром – в 6 утра записываться. И я всегда занимал лучшую комнату, потому что для меня не проблема встать в это время, и даже раньше. А для русских студентов 6 утра – очень рано. У меня не было в этом соперников! (смеется). А через год мне уже не нужно было работать по-черному. Я мог организовать время по-другому.

Обычно иностранцы поступают на подготовительный, а я сразу — на первый. Не хотел терять время! Ничего не боялся. А потом оказалось чудовищно трудно. Там же всякие предметы! Не только по музыке, но еще и история партии… Боже мой!

Я приехал прямо из джунглей! Тёмный такой мальчик! У меня было 4 урока русского языка в неделю. Наши учительницы русского обращались с нами как мамы. Заботились о нас, подкармливали, чувствовали, что мальчики приехали издалека, бедные, очень бедные. Это так трогательно! И это чисто по-русски! Русская душа! В Москве я жил в общежитии. Мы объединились с другими студентами и готовили себе простую еду: мясной набор – там же одни кости! — варили бульон, картошки клали побольше и добавляли обязательно лавровый лист. Готовили много, чтобы хватило всем и было сытно. В консерватории нам выплачивали стипендию, а я должен был посылать продукты на 10 рублей во Вьетнам, чтобы поддерживать свою семью. Мой папа был диссидентом и потерял работу. А летом я работал на Электрическом заводе. Я специально устраивался на тяжелую работу, где платили больше. К сожалению, эта работа была несовместима с моей профессией. Я там перестал чувствовать подушечки своих пальцев. И тогда мой учитель мне запретил работать на заводе. Когда мы – вьетнамские студенты — приехали в Москву, сначала нас отвели в магазины. Нас надо же было одеть – купить зимнюю одежду. А мы были маленькие и тоненькие! И нас повели в «Детский мир». (смеется). В интернете есть запись моего концерта в 80-м году на конкурсе Шопена в Варшаве. Там я в пиджаке именно из «Детского мира»! Он еще был слишком просторный для меня. Я в нем болтался! (смеется) Но пиджак не сохранился! Я тогда был дурак и выбросил его. Но в Интернете можно посмотреть! Все 3 тура я выступал в этом пиджаке, а на финал надо было надеть что-то торжественное. У меня же ничего не было. Мы объездили все магазины, все пустые, да и размер у меня маленький… Тогда мне заказали бархатный смокинг у портного. И он его сшил за 24 часа. И этот тоже не сохранился…

Победа на конкурсе Шопена в Варшаве стала переломным моментом в биографии вьетнамского музыканта. Он и сам-то в победу не мог поверить. Считал ее чудом!

— Ведь этот конкурс считается самым трудным в мире. Он самый старый, первый раз его провели в 1927 году. Представляете, всего за 3 года меня подготовили к конкурсу в Московской консерватории. Начали же мы с техники игры на фортепьяно! Это такое чудо. Министр культуры, узнав о моей победе на конкурсе, написал поздравительное письмо в посольство Вьетнама в Польше, в котором сказал, чтобы всю премию мне оставили. И они оставили. И я уже мог жить в Москве совсем по-другому. Покупать вещи и продукты в «Березке». Тогда в Москве можно было шикарно жить на 100 долларов! Я вызвал к себе маму, и мы жили вместе с ней. Я сам чувствовал, что не был готов для мировой карьеры. Тогда было очень много политических проблем, связанных с положением Вьетнама, и поэтому я не мог получить визу в США, например, очень долго. Вьетнамское правительство мне разрешило остаться в Москве после окончания учебы, хотя я хотел продолжать учебу в Париже или Вене. Но на это разрешения не получил. А потом уже, в 1987 году, я стал работать в Японии.

Конкурс Шопена не только стал переломным моментом в его жизни, жизни его семьи, но и изменил отношение к обучению музыке во Вьетнаме. Он стал первым международным азиатским пианистом, который выиграл конкурс Шопена. До этого во Вьетнаме не было музыкантов, достигших такого высокого уровня мастерства. Да и вообще, уверенности в том, что вьетнамские музыканты могут играть классику, тоже не было. С тех пор прошло 37 лет, а больше никто из Вьетнама этот конкурс не выиграл… Данг Тай Сон остается первым и единственным пианистом из Вьетнама, получившим такую высокую награду на самом трудном конкурсе пианистов.

— Во Вьетнаме тогда начался музыкальный ажиотаж. Все стали отдавать своих детей учиться музыке. Сразу же после этого конкурса я начал поддерживать юных вьетнамских пианистов. После первых туров в Японии, где сыграл более 20 концертов, я отдал все гонорары на покупку роялей в музыкальные школы Вьетнама. Я много встречаю юных пианистов во Вьетнаме, стараюсь их поддерживать, выделяю стипендии, помогаю с нотами и т.д. Как профессор в Монреальском университете, я всегда оставляю место для способных вьетнамских студентов-пианистов. Есть способные музыканты, но пока нет высокого уровня. Я внимательно слежу за детьми во Вьетнаме, почти всех их знаю. Но есть вьетнамцы, которые родились и живут в других странах. Среди них много талантливых детей.

В Канаду Dang Thai Son приехал в 1991 году, получив вид на жительство. До этого жил в Японии. Считает, что там смог бы достичь очень многого, но чувствовал, что теряет вдохновение и становится машиной. А ему так жить неинтересно!

— В Канаде я сразу познакомился с Юлием Туровским и Эсфирь Дьячковой. Мы говорили по-русски. С Юлием Туровским я играл один из последних его концертов. Наташа, его дочь, продолжает его дело. На концерте 25 марта вместе с оркестром Nouvelle Generation я буду играть в честь Юлия Туровского. Я очень его люблю как музыканта, как человека. Я буду играть Франка. Эта музыка – что-то невероятное! Такая… Такую музыку надо играть в честь кого-то. Я когда-то слушал, как это произведение исполнял Рихтер. У меня до сих пор звучит в ушах его исполнение… А между прочим, у нас с Рихтером был интересный момент. Он создал в Японии свой фестиваль. Первые 2 вечера он играл музыку XVIII, а затем XIX века. На третий вечер он должен был играть музыку XX века. Но передумал, не захотел больше играть! И надо было найти кого-то, кто мог бы его заменить. Я обычно играю музыку XIX века, но как-то случайно в том сезоне у меня была программа из музыки XX века. И меня выбрали его заменить. После этого мы встречались на «Декабрьских вечерах» в Пушкинском музее в Москве во время концерта, посвященного Пастернаку. Играли Шопена, Брамса и Скрябина. И потом после смерти Рихтера провели первый конкурс имени Рихтера в Москве. Меня пригласили в жюри вместе с известными пианистами, знавшими Рихтера лично — Темиркановым, Башкировым и другими.

В начале этого года Данг Тай Сон выиграл приз Opus в Квебеке в категории «Концерт года» за концерт, который был им сыгран в зале Bourgie Музея изящных искусств в Монреале.

— Я редко играю в Монреале, только раз в год. Я люблю жить своей жизнью. У меня здесь прекрасные условия для работы. У меня так много концертов за границей, что я даже не старался никогда играть в Канаде. Я сыграл один концерт в Музее изящных искусств. Этот концерт прошел с большим успехом — и мне прислали письмо, что я стал финалистом конкурса Opus. Пригласили на гала-концерт. Я там даже не появился. Я же никак не готовился к участию в этом конкурсе. У меня даже нет биографии на французском языке, а только на английском. И в биографии у меня написано, что я вьетнамский пианист. Я думал, что мне не дадут этого приза. Это самый престижный приз для музыкантов Квебеке. У меня всегда так. У каждого музыканта есть цель. Кто-то хочет быть знаменитым. Почему нет? Это неплохо! Каждый ищет счастье по-своему! Мое счастье, когда я играю удачный концерт. Или когда готовлю программу и чувствую, что мой уровень мастерства становится выше. Это меня вдохновляет. Или когда о моей игре мне говорят мои коллеги, которых я ценю. Самый яркий комплимент я получил от самого крупного скрипача Исаака Стерна. Он подарил мне свою книгу с надписью «Подлинному музыканту!» Музыка для меня, прежде всего, это язык. У каждого из нас есть потребность выразить то, что мы чувствуем и думаем. Словами я не могу выразить, что хочу. Слова для меня слишком грубы. Музыка — мой верный друг. С музыкой у меня нет секретов. В жизни я не думаю, что все могу разделить даже с самыми близкими людьми. А с музыкой я открываю всего себя. Я с музыкой, как обнаженный во всех отношениях. Музыка – мое средство общения с миром!