Сквозь тернии — к звездам

Сквозь тернии - к звездамВ жизни талантливого актера, рыцаря Ордена Британской Империи, богача Майкла Кейна (Michael Caine) – чудо на чуде. Сам он с этим утверждением не согласен.
Чем больше актерских мемуаров он прочитывал подростком, тем глубже убеждался, что с этой гильдией, особенно с британцами, его мало что роднит. Все они впервые столкнулись со своей еще не осознанной мечтой, «когда няня взяла их в театр. А как только взвился занавес и огни осветили сцену, они тотчас поняли, что театр – это их судьба».У четырехлетнего Майкла первым препятствием на пути к мечте была очередь на утренний детский сеанс в лондонском районе, носившем забавное имечко «Elephant and Castle» («Слон и замок»), хотя веселья в нем днем с огнем не сыскать. Обитатели называли его попросту «Слон», и достаточно было, сохраняя «подобающее» выражение лица, произнести: «Я из Слона», — чтобы посеять ужас в тех, кто жил за его пределами. Но ни драка за место в захудалом кинотеатре, ни громогласные комментарии во время сеанса, с использованием лексики, которую мальчик слышал, только если отец ушибал палец о ножку кровати, не помешали и ему понять, кем он хочет стать.

Я тоже читала актерские мемуары, но такого подробного описания нищего детства и юности, как в книге Кейна «What’s It All About?», прежде не встречала. Оно и остроумно, и смешно, и трогательно, и напыщенно, но сквозь любой пафос просвечивает, насколько актер был ушиблен безденежьем, – и это, полагаю, осталось на всю жизнь. Признаваясь в своем отвращении к галстукам, он тут же вставляет: «сейчас у меня пять ресторанов, и ни в одном из них вас не заставят надеть галстук». Оправдывая свой единственный поцелуй с мужчиной (фильм «Deadfall» — «Западня»), приводит главный к тому резон: «чтобы я это сделал, мне заплатили миллион». Рассказывая о тех, кто не верил в его успех, а потом считал, что ему слишком много платят, пускается в рассуждения о справедливости, расценивая свои крупные гонорары как возмещение за годы нищеты, боли, унижения, пока он прозябал в безвестности. Кейн счастлив, что среди его собратьев по искусству есть выходцы из Южного Лондона (а это, например, Чаплин и Хичкок). Однако не в силах скрыть смятение, охватившее его, когда уже взрослым пришлось там поработать.

«Малыш с необычными, тяжело нависшими над глазами веками, нервным тиком; ушами, приклеенными к голове; обутый в ботинки «а ля Франкенштейн» на шнуровке под самое колено, — я должен был пугать других детей до смерти», — это портрет Майкла, тогда еще Морриса, в его собственном исполнении. В разгар Великой депрессии Кейн, подобно герою «Forrest Gump», бегал в ортопедических ботинках — по пяти лестничным пролетам, круглый год, в единственный на 14 семей, поставленный в саду сортир (ага, «на 38 комнаток всего одна уборная»). И ему эти вынужденные упражнения принесли пользу, избавив от рахита. От жуткой лопоухости его спасла мама, в течение 2 лет приклеивавшая пластырем к черепу торчащие под прямым углом уши. Лицевой тик сам с возрастом пропал. А отекшие веки (актер пишет, что это болезнь, — blefora) сыграли в его карьере важную роль: по мнению режиссеров, они придавали взгляду молодого Кейна неотразимый сексуальный магнетизм. Редко кому удается эдак отряхнуться от неудачного старта. Мне припоминается только Жан Кретьен. У Кейна – иное мнение. Слова матери о том, что он родился легко, актер комментирует фразой: «… чем и завершил для себя легкие дела на ближайшие 30 лет».

Маму Майкл обожал. В самый лихой год они с братом не голодали, не мерзли, были чисто одеты, и на каждое Рождество эта женщина ухитрялась устраивать сыновьям праздник. Первый гонорар Майкла обернулся для нее первым в жизни новым пальто. Мальчик любил и отца – работягу, вкалывающего грузчиком на рыбном рынке. Добрых 10 поколений Майклвайтов (Micklewhite – такова подлинная фамилия актера) гордились этой наследственной каторгой, как английские короли — Индией. Предначертанная отцом стезя была для Майкла еще одним стимулом вырваться из «Слона». У него, собственно, имелись для этого всего 2 возможности: спорт и индустрия развлечений.

Часы, отведенные в расписании под тренировки, подросток просиживал в кино. Стоимость билета выкраивалась из обеденной суммы, и юношей Кейн познакомился с голодом. Актерское дарование пришлось очень кстати, потому что от матери он это скрывал. Как и терзавшие его сомнения: судьба — судьбой, но внешность его ни с какой стороны не соответствовала критериям тогдашнего кинематографа. Бал правили брюнеты. Красивые – вроде Роберта Тэйлора и Кэрри Гранта. Особенные – вроде Хэмфри Богарта и Эдварда Робинсона. Кейн был блондином и грустил, пока не увидел Спенсера Трейси и Жана Габена. Утешило его не совпадение с великими в цвете волос, а то, что он сообразил, к чему следует стремиться. Он задумался об актерском мастерстве. Для парня-кокни — не так уж и обычно.

В 16 лет Майкл Кейн нашел своего самого близкого, и на всю жизнь, друга. Именно он задал ему сакральный вопрос: хочет ли Майкл стать профессиональным актером? И ему принадлежит серьезная заслуга в том, что Майкл перестал – хоть отчасти — неистово себя жалеть. Кейн закончил навсегда чужую, старшую школу, удивившись, что все-таки был оценен по нескольким предметам, кроме английского и французского, по которым успевал блестяще. Начинал-то он эту эпопею с удовольствием. Во время войны мальчик уже вовсю читал и сумел — один изо всех собранных в эвакуации с бору по сосенке маленьких «слонят» – сдать экзамен на стипендию и перейти в Grammar School. Ближайшей была еврейская, где его сразу приняли в свою среду, а он полюбил однокашников. Но бомбежки кончились, а с ними и счастливое еврейское детство. В Лондоне Майкла отдали в обычное городское заведение. Через 10 лет Кейн посмотрел снятый о концлагерях документальный фильм. Это стало одним из самых страшных, самых тяжких его впечатлений. Он не мог отделаться от мысли, что среди сожженных – те, с кем он в детстве справлял Песах.

О театральной студии и речи не шло. Не говоря уже об отсутствии денег, в Лондоне нью-йоркским демократизмом – плати да учись – и не пахло. Кроме того, близился призыв в армию. В характере этого человека довольно рано определились 2 константы. Способность испытывать благодарность и вера в незыблемые ценности – такие, как патриотизм и подпитанная Слоном и Второй мировой войной ненависть к фашиствующему национализму. Как и все, он клял National Service последними словами. Но даже намек на то, что можно уклониться от военной службы, вызывал в нем гнев. Полтора года он драил полы, осваивал оружие, не позволял счесть себя «шмаком». Полгода – сражался в Корее и демобилизовался, чувствуя себя настоящим мужчиной.

И вот тут заданный другом вопрос потребовал развернутого ответа. Представьте себе бессистемно начитанного, но все же очень простого молодца, который взирает на театральный и киношный мир откуда-то издалека, да еще и снизу. Ну, чем тут может помочь работа на фабрике по производству и фасовке масла? На ней только бока наращивать. Как вдруг сосед по упаковочному конвейеру, ни с того, ни с сего, затевает с Майклом разговор о своей дочери, читающей «Stage» — театральную «доску объявлений». Газета была куплена в ближайшее субботнее утро – и Майкл попал на сцену. Антисемитом он не был никогда, но гомосексуалистов побаивался и старался держаться от них подальше. И надо же: театральная компания, в которую он угодил, управлялась геями. Alwyn D. Fox, хрупкий на вид человек, взял Майкла сразу. Не только потому, что нужен был молодой, здоровый помощник администратора. Сыграть бравого полицейского или коварного соблазнителя мог здесь только он. Сыграл, конечно. Как – это целая история. Alwyn гонял его, не считаясь с самолюбием начинающего актера, и Кейн все увереннее держался в избранной профессии, когда его подкосила болезнь.

В больнице поставили диагноз: вывезенная из Кореи, редчайшая форма малярии. Неизлечима. Живут с нею на ежедневных лекарствах – и недолго. Майкл выписался, перещеголяв свою юношескую худобу, желтый, с запавшими глазами, и, ни на что не надеясь, позвонил Fox’у, решив провести все, что отпущено, рядом со сценой и кем угодно, хоть уборщиком. Fox потребовал, чтобы Кейн немедленно пришел в театр. «Я очень изменился», — сказал актер. «Я же видел тебя в больнице. Мы планируем ставить пьесу ужасов», — ответил Fox. «Немедленно» не получилось. Кейн вновь слег – ему уже и радость была не по силам.

Он на глазах хирел, когда его перевезли в военный госпиталь: один из военврачей нащупал экспериментальный курс лечения. Через 3 недели актер был здоров. Но компания Fox’а успела за это время разориться. «Много лет спустя, когда я уже жил в роскоши в большом доме на Беверли-Хиллс…» — это завершение эпизода. Социальный работник из лондонского госпиталя в Borough послал актеру почтительное письмо о старом, умирающем, нищем человеке по имени Alwyn D. Fox, утверждающем, что он и открыл Кейна-артиста. И, если это так, то нельзя ли выслать немного денег, чтобы скрасить последние дни этого несчастного. Кейн ответил теплым письмом и вложил в конверт чек на 5 тысяч фунтов. Через 2 недели получил его обратно. Совершенно счастливый Alwyn показал это письмо всему госпиталю. Той же ночью он умер.

«Нелегкая тридцатка» все еще длилась. Вобрала в себя несколько проходных театральных компаний, неудачную женитьбу, тяжелую физическую работу, расставание с обожаемой дочкой, провальный дебют в крошечной кинороли и второстепенные телесериалы. Прибившись к левому театру, Кейн узнал, что пролетариат – это он и есть. И здесь же включился в метод репетиций по Станиславскому, которого называет «русским натуралистическим актером и режиссером», но был изгнан с клеймом «ты можешь быть только звездой».

Зарабатывать мытьем посуды, разгрузкой вагонов и т.п. он предпочитал в ночные смены, чтобы днем ходить на прослушивания. На одном из них Кейн и поздороваться не успел, как его завернули, крикнув «Следующий!» Выяснилось, что главную роль в фильме играл невысокий актер, и если, входя в комнату, вы превышали метку на дверном косяке, разговаривать было не о чем. Директора театров и студий выражали ему свои соболезнования, подолгу уговаривая сменить карьеру, пока вся жизнь не прошла в бесплодных шатаниях. Он только свирепел от этих добрых советов. И учился. Все, что студент театрального института наживает под руководством бдительного профессора, Кейн хватал «со взгляда», закрепляя новую манеру, умение, чаще всего – сам себе судья. Кто ж еще, если актер не востребован.

«Через шесть лет, возвращаясь из театра на своем новом «Роллс-ройсе…» Ему наконец дали сыграть. Все вокруг знали, что он кокни. Если нуждались в актере с простонародным лондонским акцентом, обращались к Майклу. Но все это были эпизоды; второстепенные, чаще комические, характеры. В 1963-м Англия создавала фильм о своем героическом прошлом: битве англичан с зулусами, когда 158 британцев удержали форт, отбросив 4000 аборигенов. Продюсер картины вспомнил о нем, и Кейн воспарил: тема совершенно отвечала его натуре. Но за те несколько часов, что отделяли приглашение от встречи с режиссером, эту роль уже отдали другому. Беседа с Майклом заняла 5 минут, и он уже уходил, когда режиссер неожиданно окликнул его: «Акцент аристократа воспроизвести можете?» — «Любой могу, от речи американского гангстера до лорда в его поместье» — «Знаете, — заметил режиссер, — а ведь вы не похожи на кокни. Скорее, на одного из этих надутых малых, с голубой кровью». Пока Майкл пытался сообразить, что это было – комплимент или ругань, его пригласили на кинопробы. Тут и случилось одно из самых ярких в его жизни чудес. Просмотрев результаты, режиссер сказал, что худших ему видеть не приходилось. И все-таки утвердил Кейна. Обалдевший актер спросил почему. – «Не знаю, Майкл, но чувствую, что-то в этом есть».

Фильм «Zulu» вошел в британские списки лучших. А Кейн получил огромные для него деньги – 4000 фунтов. Вернувшись из Африки в Лондон, он кинулся дарить. Дочери – пони. Маме – квартиру. Больному другу– лечение в шикарном санатории. Не думал, не считал – ошалел от радости.

Срывов в его жизни больше не было. Кейна упрекают в неразборчивости. В том, что хватается за любую роль. Как и у любого очень много снимавшегося актера, у него есть неудачи. Но еще и два «Оскара», награды Британской академии, «Золотой глобус» и более двух десятков серьезных номинаций. К благам земным Кейн относится пристально. Ну, да и работает в свои почти 80 – позавидуешь. «Выбирая себе дачу, я поставил перед подрядчиком почти невыполнимые условия…»

Встретимся через неделю.

Александра Канашенко
Монреаль