110 лет назад, в 1906 году, в воскресенье (по старому стилю), в Ясной Поляне 78-летний Лев Николаевич Толстой делает довольно странную запись в своём дневнике. Только что от воспаления лёгких умерла его 35-летняя дочь Мария, и Толстой пишет: «26 ноября 1906. Сейчас, час ночи, скончалась Маша. Странное дело. Я не испытывал ни ужаса, ни страха, ни сознания совершающегося чего-то исключительного, ни даже жалости, горя.Я как будто считал нужным вызвать в себе особенное чувство умиления горя и вызывал его, но в глубине души я был более покоен, чем при поступке чужом — не говорю уже своём — нехорошем, не должном. Да, это событие в области телесной и потому безразличное. Смотрел я всё время на неё, как она умирала: удивительно спокойно. Для меня — она была раскрывающееся перед моим раскрыванием существо. Я следил за его раскрыванием, и оно радостно было мне. Но вот раскрывание это в доступной мне области (жизни) прекратилось, то есть мне перестало быть видно это раскрывание; но то, что раскрывалось, то есть. «Где? Когда?» — это вопросы, относящиеся к процессу раскрывания здесь и не могущие быть отнесены к истинной, внепространственной и вневременной жизни. Записать надо… Как в минуты серьёзные, когда, как теперь, лежит не похороненное ещё тело любимого человека, ярко видна безнравственность и ошибочность, и тяжесть жизни богатых. Лучшее средство против горя — труд».
На иллюстрации:
Мария Львовна Толстая (1871-1906)
