Уже за сутки до события новостные ленты начали рассылать сообщение: прибыли первые гости.
Молодые ребята из Мексики: «Сами мы не местные, ехали 4 дня на автобусах, ночевать нам негде, так мы тут, как-нибудь на поле до завтра перекантуемся».
А рядом с ними – почтенного возраста монреальская дама: «Я видела его в 1965 году. Тогда ничего не поняла – все так орали… Хочу увидеть еще раз»…К трем часам следующего дня вокруг поля уже плотно топчется гигантский муравейник, переливаясь всеми цветами и непрестанно увеличиваясь в размере. Важно угадать, куда метнуться, как сделать правильный «ход конем», чтобы внедриться поближе к пропускным воротам, ведущим к сцене. Это уже не ворота, а узкое горлышко гигантской бутылки. А за ним будет другое такое же.
Когда наконец откроют последнее заграждение, передние счастливцы (среди них, должно быть, и дождавшиеся своего часа мексиканцы) ринутся в проход, как испанские быки. К счастью, обойдется без толчеи и столкновений. Распахнувшиеся врата бесстрашно, но чисто символически контролировали несколько полицейских, стремящихся не попасть под ноги бегущих, и отважная дама с мегафоном, которая повторяла: «Спасибо, что сохраняете спокойствие и порядок… Замечательно входите…. Молодцы…»
К чести своей могу сказать, что когда настала моя очередь миновать последние ворота, я не побежал. О нет! Я пошел. Но очень быстро…
Я шел, как мой кот, сосредоточенно, опустив голову, с ложно-отсутствующим видом, максимально используя боковое зрение и с готовностью в любую секунду пуститься вскачь.
В итоге «кавалерия» моя из двух человек совершила все, что могла: бесстрашный рейд с фланга, молниеносный прорыв, заняли плацдарм, окопались. Ближайшие 6 часов нам на этом месте жить.
Именно 6, потому что сначала еще надо будет вынести обязательные выступления местных групп, которые нагнетают огромный шум и еще большую скуку. Но все это ерунда. Главное – продержаться на ногах до половины десятого, когда техники и рабочие сцены наконец перестанут шебуршиться, включится необходимая подсветка и на сцене под восторженный выдох из двухсот тысяч истомившихся тел появится безошибочно узнаваемый силуэт с гитарой, направленной слева направо.
Одновременно взрывается лавина звука («Джет»!) и вспыхивает фронтальное освещение – да, нас не обманули, это действительно Пол Маккартни! В эту самую секунду я понимаю, что раз я сейчас здесь, то все в моей жизни до сих пор было правильно.
Я считаю, что Пол Маккартни – самый настоящий гений. Сейчас объясню, почему.
Гений – это вовсе не тот, у кого все хорошо и безупречно. У гениев всегда находятся вопиющие пробелы и недостатки. За эти недостатки их критикуют и бьют. Иногда критикуют именно за то, чем надо бы восхищаться. В нашем случае, Пола Маккартни всю жизнь клюют то за банальность, то за бессмысленность его текстов. Это справедливо, но… абсолютно неверно.
Когда-то я жил в Советском Союзе и совершенно не знал английского языка. Поэтому, слушая песни Битлз и более позднего сольного Маккартни, я содрогался от восхищения – эти музыкальные минюатюры невероятной выразительности и драматизма, несомненно, предполагали такую же содержательность текстов. Вслушиваясь в непонятные слова, я ловил, казалось мне тогда, сами собой напрашивающиеся образы самого романтического свойства: бунт, разочарование, примирение, борьба, смерть… Пока звучали такие шедевры, как We Can Work It Out, Penny Lane, Your Mother Should Know, Dear Friend, Winter Rose, можно было несколько раз умереть и воскреснуть. Любой битломан согласится со мной. Все эти ощущения порождались и сочетанием непонятных слов, которые было не отделить от музыки. По сути дела, я воспринимал вокал как еще один музыкальный инструмент, а артикуляцию слов – как ритмическую разметку.
А стоило чуть подучить язык и разобрать слова, как пришло жестокое разочарование. Оказалось, что в заветных текстах вообще ничего нет. Практически вся любовная лирика эксплуатирует идею «ты да я, да мы с тобой», а философия не уходит дальше тезисов «обнимитесь, миллионы» и «ребята, давайте жить дружно». Типичный джентльменский набор европейского либерала без образования, коим сэр Пол, строго говоря, и является.
Долгое время я был разочарован. Как, и это все? Какого же черта я напридумывал себе кучу прекрасных образов, если в действительности поется то про овцу, то про «ужасный звук помидоров», а то и просто перечисляются имена всех его родственников. Он что, издевается?
Будем справедливы, есть у Маккартни и гуманные тексты: достаточно указать на Eleanor Rigby, Penny Lane, Another Day, Here Today. Может ведь, когда хочет. Но почему-то намного чаще не хочет, чем может. А еще чаще делает так, чтобы мы с размаху угодили вот в такое:
Well, I know my banana is older than the rest
And my hair is a tangled beretta.
But I leave my pajamas to billy budapest,
And I don\’t get the gist of your letter.
Полный караул, в общем. Возможно, добровольцы найдут тут двадцать потайных смыслов и северо-западный сленг юго-восточного Поркшира впридачу. Я не из их числа.
Но как прикажете увязать подобную бредятину с тонкой инструментовкой, безупречной звукоинженерией, ювелирной дозировкой нюансов и интонаций, в которой просто ничего ни убавить, ни прибавить, ни заменить? Тут спрятана какая-то тайна, которая требует разгадки.
Мне кажется, я понял, в чем тут хитрость, и гипотезой своей поделюсь. Она очень проста.
Все дело в том, что Маккартни и в самом деле относится к своему голосу как к дополнительному музыкальному инструменту.
По сути, ему абсолютно безразлично, какие он произносит слова – лишь бы звуки, ритмика, фонетика слов, абстрагированных от их смысловой нагрузки, органично вплелись в музыкальную фактуру!
Маккартни – блестящий аранжировщик. Это всем известно. Из тысячи инструментов он отберет не больше десятка, но это обязательно будут самые необходимые в данный момент инструменты. Его выбор всегда хирургически точен. В одном месте он затребует кларнет, в другом клавесин, в третьем армянский дудук, в четвертом контрабас вместо бас-гитары. И все это в сопровождении голоса, где каждый выдох контролируется движениями губ и языка.
Теперь вспомним, что Маккартни, по его собственному признанию и сообщениям очевидцев, не знает нот, а сочиняет и репетирует по слуху, оперируя такими терминами, как «вот этот странный аккорд».
Сам сэр Пол рассказывает о себе так (авторский комментарий на специальном издании альбома Memory Almost Full). Приезжает он как-то в Лондон, по обыкновению заходит в музыкальный магазин. Там ему продавец и говорит: слушай, имеется леворучная мандолина, эксклюзивный товар, бери, не пожалеешь! Ну, он, сами понимаете, берет. Пришел домой – батюшки-светы, да это ж мандолина, она настроена как скрипка, а не как гитара! То есть, между струнами не привычная кварта, а квинта, и как тут ставить пальцы на гриф, совершенно непонятно. Другой бы на его месте зарыдал и швырнул коварную вещь оземь. А Маккартни глядь – через пару часов уже вовсю бренчит и по-детски ликует, нащупав «странный аккорд». К вечеру готова песня Dance Tonight, которая скоро станет международным хитом.
Итак, мы знаем, что Полу Маккартни безразличны названия нот, но для него критически важны их звучание и тембр, которые он не может описать словами, но чувствует как никто. Вот точно так же ему глубоко наплевать на слова и их смысл, лишь бы они своим звучанием и ритмом вносили нужный вклад в общую музыкальную ткань.
Значит, в детстве я воспринимал его музыку в наилучшем виде. И не только я. Известно, что самые преданные и тонкие ценители Битлз жили в СССР. Я утверждаю, что это было не в последнюю очередь благодаря незнанию языка. Мы воспринимали его песни так, как они были написаны. А бедным англичанам всегда мешало знание английского.
А Маккартни все равно. А ему легко. Он поет околесицу. Он рифмует слова jet и lady suffragette, что не имеет никакого значения, но звучит эффектно и при поддержке соответствующих гитар и духовых оставляет незабываемое впечатление. А чего стоит таинственная скороговорка «biker like an icon»! Если мы начнем доискиваться смысла, нас ждут санитары. А если мы этого делать не будем, то поймем намного больше.
(Тут справедливости ради надо заметить, что Джон Леннон, пока служил в Битлз, ставил аналогичные эксперименты, причем еще более интенсивно. Его I\’m A Walrus, Hey Bulldog и Come Together недосягаемы, именно в свете вышесказанного. Но с Леннона что возьмешь, он вообще русский футурист, по чистой случайности уродившийся в Англии. А после разрыва с Маккартни и слияния с Йоко Оно он сразу перешел на осмысленные тексты с простыми идеями, конкретными задачами и потерей качества музыки. Маккартни пошел иным путем.)
Подведем итоги
Имеется человек, который не знает нот, но играет почти на всех музыкальных инструментах (а на каком не умеет – к вечеру научится, не вопрос) и, сам толком не умея объяснить как, вот уже 45 лет находит сочетания звуков удивительной красоты, которые невозможно забыть.
Это ли не гениальность?..
Могут возразить: раз гений – отчего же столько проходных и откровенно неудачных песен?
Соглашусь. Проходных и неудачных песен у Маккартни действительно немало. Могло бы быть и поменьше. Но были неудачные стихи даже у Пушкина. Я настаиваю, что непогрешимых гениев нет и быть не может.
А вот встречный вопрос к тем, у кого неудачных песен нет. Сколько у вас удачных?
И сможете ли вы 3 часа подряд отдавать свою энергетику на сцене перед двумястами тысяч человек, исполняя только свои и только удачные песни, каждую из которых аудитория знает наизусть и поет вместе с вами, любые слова поет, какие вам вздумается?
Если сможете – значит, вы тоже гений.
Что же до концерта на Авраамовом поле, то все прошло триумфально и гладко. Пострадавших не было. Недовольных, кажется, тоже.
Впрочем, за пределами поля недовольные все же нашлись. Люк Аршамбо, мастер культуры и пламенный борец со всем, что считает недостаточно кебекуазным, проявил бдительность и сочинил открытое письмо протеста, гневно заклеймив такую идеологическую диверсию, как концерт англичанина на месте французской военной неудачи двухвековой давности. Письмо было освистано всей страной, включая жителей Квебека. В наше время это легко проверить. Например, достаточно интересно почитать отзывы канадцев на сайте CBC News. Самый мягкий комментарий оставила добрая девушка Джейн из Ванкувера: «Сепаратистов следует запереть в маленькой комнатке, и пусть они там слушают записи Селин Дион. Вечно».
Впрочем, Аршамбо свою задачу выполнил и сразу поспешил заявить, что он вовсе не это имел в виду. Зато теперь кто-то узнал, что он существует.
Квебекские жители выразили свое отношение к Маккартни не гневными записками в интернет, а до краев заполненной гигантской чашей Авраамова поля. Народ стоял от горизонта до горизонта, казалось – «от моря до моря».
Я рад, что видел это собственными глазами.
Монреаль
P.S. В заключение упомяну о том, что до концерта сэр Пол дал интервью газете Le Soleil. Английский оригинал лежит вот тут, в разделе «Yesterday’s News”: http://www.maccareport.com/.
А полную версию этого интервью в моем переводе вы можете прочитать здесь же, на сайте «Места встречи – Монреаль», прямо под этим материалом.
